В настоящее время Россия переживает кризис в духовной и общественной жизни. И именно в литературе нужно искать новую модель мышления, которая способствовала бы реабилитации абсолютных ценностей. Роман Л.Улицкой «Медея и ее дети» своего рода учебник, который поможет сформировать внутренний мир человека, его отношение к природе, к семье, к осознанию того, что существуют высшие ценности, несравнимые по значению с любыми житейскими явлениями и интересами.
Модель мироздания в романе Л.Улицкой «Медея и ее дети»
В настоящее время Россия переживает кризис в духовной и общественной жизни. И именно в литературе нужно искать новую модель мышления, которая способствовала бы реабилитации абсолютных ценностей. Роман Л.Улицкой «Медея и ее дети» своего рода учебник, который поможет сформировать внутренний мир человека, его отношение к природе, к семье, к осознанию того, что существуют высшие ценности, несравнимые по значению с любыми житейскими явлениями и интересами.
Целью настоящей работы является анализ образа мироздания в романе Людмилы Улицкой «Медея и ее дети».
Точного определения слово «мироздание» не имеет, но оно является синонимом слова «миросоздания». Следовательно, мироздание — это тот мир, который человек создает внутри себя, используя для этого окружающий его мир. Т.А.Соколова, исследовательница творчества Л.Улицкой, относит писательницу «к разряду таких писателей, которые даже в страшные времена не боятся поместить смятенную и попираемую, но всё же бесконечно сильную человеческую душу в центр созидаемого ими мироздания».
С самого заглавия произведения прослеживается связь главной героини романа с античной Медеей. Роман является тем редким для современной литературы случаем, когда писательница не только выбирает женщину главной героиней, но и выносит ее имя в название произведения. Т. Ровенская уверена, что «. по замыслу писательницы название произведения было призвано заговорить прежде, чем заговорят его страницы». Автор описывает внешность и характер своей Медеи: «…высока, статная, классические черты сурового лица, немногословна. Она как бы с высока наблюдает за происходящим внизу, при этом оставаясь в стороне». Те же черты характерны и для мифической Медеи. Как писала сама Людмила Улицкая, « это вывернутый наизнанку миф о неистовой колхидской царевне Медее, это роман не о страсти, а о тихой любви, не об огне мести, а о великодушии и милосердии, которые совершаются в тех же самых декорациях на крымском берегу. ». Л. Улицкая как бы проводит параллель между мифом и своим романом. У Медеи Улицкой много общего с античной Медеей: обе гречанки, обладают специфическими способностями (античная Медея была волшебницей, а Медея Улицкой обладала даром «всеведенья»), схожи по внешнему описанию (высокие, статные, похожи на богинь). Но, несмотря на схожесть, они все же очень разные. Античная Медея жестока, коварна, мстительна, хитра. Она не жалеет своих детей и ради мести убивает их. Медея же Улицкой — это любящая, благодарная женщина, уважающая решения близких для нее людей, которая почитает семейные ценности и любит «своих» детей. Современная Медея обращена к добру и свету. В отличие от героини мифа в ней нет варварства, мстительности, безумной страсти. И весь роман Л. Улицкой, основанный на любви к ближнему и помощи страждущему, отличается от античного мифа. Автор создает свой миф о человеке — праведнике, в котором размышляет о человеческих ценностях: о добре, о любви, о жизни, о семье.
Сам роман был написан в 1996 году. Но определить время, которое описывается в романе, точно нельзя, в нем есть как воспоминания героев о прошлом, так и настоящее с будущим. Настоящее время затрагивает период распада СССР, то есть то время, когда люди начали заниматься тем, чем они хотели, а не тем, чего хотело государство. Но Медея живет как бы в другом мире, где свои традиции, свои порядки и свое мировоззрение, которые она передает и следующему поколению. Такая неоднозначность временных рамок помогает автору описать всю жизнь главной героини и показать, что Медея не следует тенденциям того времени, которое описывается в романе, она живет по своему собственному распорядку, который не зависит от сложившейся ситуации.
Интересно проследить и отношение героини к природе. Автор показывает не само описание природы, а взаимоотношение главной героини с ней. Медея ценит и уважает природу, она становится частью пейзажа, где живет, и уважительное отношение Медеи к природе всегда вознаграждалось всяческими находками. В обстановке роскошной природы Крыма люди, герои романа, чувствуют себя свободнее, чем в тисках обыденной жизни, их волнуют звуки и краски моря, перспектива горных хребтов, вольные ветры и запахи сухих трав. Рождается особая атмосфера общения в кругу Медеиного дома, которую она всегда остро чувствовала, «хотя все устали, расставаться не хотелось: в воздухе висело какое-то неопределенное «продолжение следует». Л. Улицкая описывает окружающий мир как сцену, на которой происходит действия романа. Как говорила она сама, « . те же самые декорации. » .
Интересен и вещий мир героини. Неотъемлемыми символами для Медеи стали кольцо с аквамарином (перстень), черный платок, который она завязывала по-особенному, и кружка, подаренная Никой. Перстень, как замкнутое кольцо, символизирует вечность, непрерывность. Также перстень — символ мудрости. Перстень — сила, достоинство, честь, почет, богатство, знак установления, утверждения порядка. И большинство из эти характеристик относятся к Медеи. Медея действительно была мудра, к ней всегда прислушивались и уважали ее. «Из уважения к Медее и этот, и другие необъяснимые законы всеми жильцами строго соблюдались». Кружка — это своего рода чаша, и поэтому она символизирует женщину. А женщина — это мать, хранительница очага, и действительно для многих своих племянников Медея стала матерью. Медея стала центром семейного очага, она оберегала свою семью всеми для нее возможными способами. Платок —это важный элемент одежды женщины, который свидетельствует о нравственности, приверженности к тем или иным духовным и культурным ценностям. Если судить о культурных ценностях, то можно увидеть, что в том, как она завязывала платок, прослеживается ее греческое происхождение. А о нравственности героини можно говорить по цвети платка, он черный, так как она уже на протяжении многих лет носила траур по своему мужу.
Действительно, вещи, которые окружали Медею на протяжении большого количества времени, стали для нее символами. Родные уже не представляли ее без платка, кольца, и все всегда знали, что забавная кружка, сделанная Никой, — это кружка Медеи. Использование символики делает авторскую мысль более многомерной, придает произведению глубину. Писательница обращает внимание читателя на тех деталях вещного мира, которые имеют художественную значимость, обладают тенденцией перерастать в символы. Они позволяют в полной мере раскрыть внутренний мир героини- праведницы.
Роман основан на истории семьи, где главой является Медея. Она живет в Крыму и, начиная с апреля, к ней наведываются ее многочисленные родственники. К Медее, как к самому опытному и старшему члену семьи, относятся с уважение и даже с некоторым восхищением. Многочисленные родственники Медеи разбросаны по всему земному шару (Литва, Грузия, Сибирь, Средняя Азия, США, Италия, Израиль и др.), но все они стремятся приехать и привести своих детей к Медее, в Крым. Ее семья — это собрание многочисленных народностей, объединенных одной родовой линей. В семью входили такие национальности, как евреи, грузины, греки, русские, испанцы, была даже невестка с Гаити. Для родственников Медея — это образ мудрости, без которой они не могут жить. Но и она не представляет свою жизнь без своей многочисленной семьи. Т. Ровенская отмечает, что « основная жизнь Медеи вращается вокруг её дома и семьи — основных составляющих её бытия. Это бытие и представляет собой символическую модель мира женщины, которую по-своему реконструирует писательница». Эта семья не меняется от того, в каком обществе она живет, поведение членов семьи определяется ее внутренними законами , «иная над ней (Медеей) власть», — говорит про нее Георгий, тем самым подчеркивает ее глубокие человеческие качества, которые все больше крепнут со временем. Семья — это главное для Медеи, поэтому она старается оберегать ее. Семья и дом в романе и есть первооснова мироздания человека. Они дают ощущение полноты жизни, не прячут от житейских бурь, а хранят свою силу, чтобы дети потом смогли выстоять в этой жизни, не сломаться, протянуть руку помощи друг другу. Семья— это главное для Медеи, поэтому она старается оберегать ее. Медея становится душой, объединяющим центром большой семьи
Роман Л.Улицкой в полной мере показывает, что духовная сущность человека бессмертна, что никакие политические и экономические процессы в мире не способны ее уничтожить. Героиня романа Л.Улицкой, смятенная и попираемая, построила свою жизнь по абсолютным истинам мироздания.
Список использованной литературы:
Кун Н. А. Легенды и мифы Древней Греции.- Москва: Гелеос, 2007.- 560с.
Ровенская Т.А. Роман Л.Улицкой «Медея и ее дети» и повесть Л.Петрушевской «Маленькая Грозная»: опыт нового женского мифотворчества // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. – М., 2001. №2. -с.20.
Соколова Т. А. Интертекстуальность как способ создания образа главной героини в романе Л. Улицкой «Медея и ее дети» — 2009. — С. 3-5.
Улицкая Л. Е. Роман « Медея и ее дети». — Москва: Эксмо, 2008.-576с.
источник
Рубрика: 4. Художественная литература
Статья просмотрена: 1483 раза
Агаева К. Ш. Символика антропонимов в романе Л. Улицкой «Медея и её дети» [Текст] // Филология и лингвистика в современном обществе: материалы III Междунар. науч. конф. (г. Москва, ноябрь 2014 г.). — М.: Буки-Веди, 2014. С. 21-23. URL https://moluch.ru/conf/phil/archive/136/6477/ (дата обращения: 22.10.2019).
Роман Людмилы Улицкой «Медея и её дети», опубликованный в 1996 году, является одним из наиболее знаменитых произведений писательницы. Сюжет романа насыщен мифопоэтическими реминисценциями и аллюзиями, в связи с чем приобретают особое значение имена собственные героев данного произведения как своеобразные культурные, семантические и мифологические коды, позволяющие лучше понять идейно-художественную структуру текста.
Центральный образ романа Улицкой — это Медея Мендес, урождённая Синопли. Само это имя имеет греческое происхождение и означает «мидийка» [6], то есть жительница Мидии, исторической области на Ближнем Востоке. Существуют и другие толкования этого имени, согласно которым оно означает «хитрая» либо «моя богиня». Антропоним героини Улицкой содержит явное указание на легендарную Медею, персонажа древнегреческих мифов и ряда пьес античных драматургов (например, Софокла и Еврипида). На первый взгляд, между этими героинями нет ничего общего. Медея мифологическая — страстная, импульсивная, злопамятная и высокомерная. Она убивает своих собственных детей, чтобы отомстить мужу. Эта Медея не может смириться с судьбой и яростно восстаёт против неё. Она чужая всем, потому что приехала из Колхиды и греки смотрят на неё как на представительницу варварского народа. Медея Улицкой, напротив, спокойна и рассудительна, имеет почву под ногами, в отличие от своей античной тёзки. Как отмечает Т. Федосеева, автор щедро наделяют свою героиню той самой «греческостью», которой так не хватало колхидской Медее [6]. Медея Мендес является чистокровной гречанкой, знает родной язык и даже имеет «древнегреческий профиль» [5, с.54].
Страсть античной Медеи разрушительна, она не поддерживает в мире гармонию или порядок, а лишь вносит хаос и смерть. Героиня Улицкой, напротив, воплощает истинные христианские качества: это любовь к ближнему, покорность судьбе, склонность к самопожертвованию [1, с. 70]. Медея принимает в своём доме всех гостей и родственников, завещает дом почти незнакомому человеку (Равилю Юсупову, чьи родители — крымские татары, выселенные из родных мест), исходя из своих понятий о справедливости; в отличие от античной царевны, она прощает своему мужу измену.
Одно из возможных значений имени Медея — «моя богиня». Действительно, окружающие относятся к ней с трепетом и благоговением. Сестра Александра считает её «святой» [5, с. 164], называет «праведницей» [5, с.253]. Медея выступает в романе как сакральный центр своей семьи, её скрепляющее начало. Она сама, а потом и память о ней, цементируют воедино всё разнообразное семейство Синопли, всех их родственников — русских, литовских, грузинских, корейских и других. Символичны в этом плане вдовство и бездетность Медеи — судьба лишила её счастья собственного биологического родительства именно для того, чтобы она стала матерью для всех, кто в ней нуждается. Медея становится символом своей семьи, потомки её родных — это уже именно её потомки.
Но героиня Улицкой — это также последний оплот нравственности не только в своей семьи, но во многом и среди других людей. Самуил, муж Медеи, думает о том, что его жена — единственная, которая подчиняется какому-то своему закону. «То тихое упрямство, с которым она растила детей, трудилась, молилась, соблюдала свои посты, оказалось не особенностью её странного характера, а добровольно взятым на себя обязательством, исполнением давно отменённого всеми и повсюду закона» [5, с. 160]. Медея, в отличие от своей сестры Александры, живёт не страстями и капризами, а разумом и добротой. Поэтому она не может понять, почему её внучатая племянница Маша так легко изменяет мужу, не испытывая угрызений совести, а люди в целом хотят любить лишь «красивых и сильных» [5, с. 198].
Таким образом, героиню Л. Улицкой можно назвать анти-Медеей [1, с. 70]. Однако автор неслучайно наградила Медею Мендес таким именем: есть у неё и общие черты со своим античным прототипом.
Прежде всего обе они — чужие в своём окружении. Имя «Медея» значит «мидийка», то есть жительница других мест. И в самом деле, Медея — последняя «чистопородная» гречанка в своей семье, последняя, кто помнит редкое наречие понтийских греков, единственная, кто подчиняется нравственному закону. Духовно она превосходит остальных людей и поэтому отличается от них. Такой же непохожей на других является и «варварская» царевна Медея, которую воспринимают как чужую. Обе Медеи — и литературная, и мифологическая — выделяются на общем фоне своей исключительностью и неординарностью, силой своего характера. Они обе оставляют яркий след в жизни других людей и долгую память после себя.
Но именно подобная непохожесть делает судьбу этих двух героинь столь трагической. Обе Медеи столкнутся с предательством и одиночеством, их любовь не будет оценена по достоинству самыми близкими людьми. Героиня Улицкой столкнулась с неутешительным итогом своей жизни: «Мужем она была оскорблена, сестрой предана, поругана даже самой судьбой, лишившей её детей, а того, мужнего, ей предназначенного ребёнка вложившей в сестринское весёлое и лёгкое тело…» [5, с. 174].
Ещё одно важное сходство в характере двух Медей — это их необычные способности. Жена Ясона известная как волшебница, а героиня Улицкой обладает даром ночного видения и восприятия призраков.
Муж Медеи Синопли тоже имеет знаковое имя — Самуил, которое значит «имя Божье» или «Бог услышал» [2, с.194]. Так звали одного из библейских пророков и судей. Однако сам Самуил считал себя слабовольным и трусливым, предпочитая черпать мужество у своей жены Медеи. И здесь он проявляет себя как судья самому себе. В 1920 году Самуил должен был руководить расстрелом крестьян, утаивших хлеб, но Бог действительно словно услышал его в тот момент, и Мендес пережил припадок, избавивший его от участи палача. Как и в случае с Медеей, автор даёт герою имя, позволяющее глубже проникнуть в характер персонажа при помощи сравнения семантики антропонима и художественного образа.
Таким образом, можно констатировать, что имена Медеи и Самуила нельзя назвать в полной мере «говорящими». Их функция не только поясняющая, но и контрастивная, когда при внимательном рассмотрении выявляются глубокие различия между семантикой имени и образом персонажа, которые помогают лучше понять всю многогранность героя.
Георгий, племянник Медеи, носит имя, означающее «земледелец» [4, с.75]. Он действительно привязан к родной почве и к корням: после смерти Медеи он вернулся на землю предков и построил там дом, продолжив род Синопли в Крыму.
Елена, лучшая подруга Медеи ещё со времён гимназии, стала женой её брата Фёдора и матерью Георгия. Имя её образовано от греческого слова, означающего «свет» [2, с. 108], то есть Елена буквально — «светлая». Медею в ней привлекали «благородное простодушие» и «сияющая доброта» [5, с.25]. Узнав о том, что Самуил изменял ей с её родной сестрой Александрой, Медея едет именно к Елене в Ташкент, и там, в уютном и многолюдном доме подруги, ей становится легче. Кроме того, Елена («Леночка», как её обычно называют) обладает способностью видеть ангелов — светоносных существ, что свидетельствует о том, что она и сама буквально излучает свет, притягивая к себе людей, подобно Елена Троянской.
Важное значение имеет и происхождение фамилии Синопли. Она, видимо, восходит к названию города Синопа, располагавшегося в центре южной части Причерноморья, через который проходила символическая граница между Европой и Азией [3]. Фамилия Синопли может, таким образом, заключать в себе идею мирного сосуществования и взаимодействия разных этносов, культур и религий [3]. Семья Медеи как нельзя лучше иллюстрирует этот тезис, ведь она вобрала в себя людей многих национальностей: греков, евреев, русских, армян, литовцев, грузин, корейцев, итальянцев и даже гаитян. Самих родственников и потомков Медеи тоже разбросало по всему свету: Крым, Грузия, Литва, Ташкент, Москва, Италия, США и т. д.
Одной из таких эмигранток оказалась и Александра, родная сестра Медеи. Её имя — женский вариант имени «Александр», состоящего из двух слов со значением «защищать» и «мужчина» [4, с.28]. Таким образом, эта имя можно интерпретировать как «защитница людей». Данный антропоним имеет ярко выраженный маскулинный характер и по семантике, и по звучанию. Действительно, поведение Александры соответствует стереотипам мужского образа жизни: она не слишком сентиментальна, ведёт свободный образ жизни, легко меняет ухажёров. Семья никогда не была главным делом её судьбы. Александра всегда легко отказывалась от прежних занятий и увлечений. Знаменательно, что её последний муж, Иван Исаевич, часто ведёт себя более «по-женски», чем она сама (проявляет нерешительность, уступчивость, самопожертвование, служа своей жене «всеми своими мыслями, всеми чувствами» [5, с. 123], что лишь подчёркивает во многом «мужской» характер Александры.
Символично и имя её дочери Ники, образованное от глагола со значением «побеждать» [4, с.164]. Данная героиня оправдывает своё имя: она уверенна в себе, напориста и весела. «Там, где была Ника, она по какому-то неоспоримому праву всегда была первой, и мало кто мог с этим спорить» [5, с.39]. Ника в итоге оказалась «победителем» и по жизни, удачно выйдя замуж.
Противоположность Ники по характеру и судьбе — её племянница Мария. Имя её могло быть образовано от глагола со значением либо «противиться, отвергать», либо «быть горьким» [2, с. 150, 151]. Этот антропоним соответствует трагической судьбе героини. После гибели родителей она попала к сумасшедшей бабушке, которая обвиняла её в этом инциденте. Семилетняя Маша тогда пыталась покончить с собой. Психологическая травма, вызванная этими событиями, осталась с ней на всю жизнь и во многом сформировала её характер («…от раннего прикосновения к тёмной бездне безумия в ней остался тонкий слух к мистике, чуткость к миру и художественное воображение — всё то, что создаёт поэтические склонности» [5, с.137]). Хрупкая и чувствительная натура Марии проявлялась даже во внешности: в двадцать пять лет она выглядела как ребёнок («Ожидала своей очереди и Маша, стриженная под мальчика, подросткового сложения, как будто не взрослая женщина, а тощий недоросток на вихлявых ножках» [5, с.39]). Мария так и не встретила понимания со стороны близких ей людей: циничной расчётливой Ники, эгоистичного и легкомысленного любовника, излишне рационалистичного мужа. Мир отверг её, и она, не в силах преодолеть своё духовное отчуждение, покончила жизнь самоубийством.
Ещё одна противоположность Марии — это Валерий Бутонов, её возлюбленный. Имя его образовано от глагола со значением «быть здоровым, сильным» [Суперанская, с.57], то есть Валерий буквально — «сильный, здоровый». Герой — рослый, крепкий спортсмен и массажист, бывший циркач — полностью оправдывает это имя. Но одновременно данный антропоним подчёркивает преобладание в Валерии телесного, плотского начала.
Таким образом, антропонимы в романе «Медея и её дети» выражают сущность персонажа, многогранность его образа, отношения с другими персонажами и роль в произведении (например, Георгий — «земледелец», в переносном смысле — человек, привязанный к родным корням).
1. Ивлиева П. Д. Сюжет о Медее в романах Л. Улицкой «Медея и её дети» и К. Вольф «Медея. Голоса» //Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского.- 2012. № 1–2. — С. 68–72.
2. Петровский Н. А. Словарь русских личных имён. Около 2600 слов. — М.: Сов. энциклопедия, 1966. — 384 с.
3. Ровенская Т. А. Роман Л.Улицкой «Медея и ее дети» и повесть Л. Петрушевской «Маленькая Грозная»: опыт нового женского мифотворчества. Электронный адрес: http://www.owl.ru/avangard/radostnyeiraznozvetnye.html
4. Суперанская А. В. Современный словарь личных имён: Сравнение. Происхождение. Написание. — М.: Айрис-пресс, 2005. — 384 с.
5. Улицкая Л. Е. Медея и её дети: Роман. — М.: Изд-во Эксмо, 2004.- 256 с.
источник
студент 2 курса отделения магистратуры, кафедра русской и зарубежной литературы СамГУ, Узбекистан, г. Самарканд
В основу романа Л. Улицкой «Медея и ее дети» как сказал бы Л.Н. Толстой положена «мысль семейная». Главная идея произведения – семья как высшая гуманистическая ценность, без которой невозможно духовное совершенствование человека. Действительно, в романе описывается целый род, охватывающий шесть поколений. Медея – одна из главных героинь романа, если не самая главная, выступает хранительницей семейного очага. Как бы парадоксально не звучало, но у Медеи своих родных детей никогда не было. Под словом «дети» подразумевается то, что Медея является матерью для своей родни, к которой она проявляет заботу: младшие сестра и братья, которых она воспитывала после смерти родителей и многочисленные племянники. По этой причине с приходом весны и тепла в ее крымский дом, который она редко покидала, съезжалась вся родня сестер и братьев, которых у нее было двенадцать. Медею все глубоко уважали и почитали, казалось, что будто все приезжали к ней, чтобы обрести душевный покой. У самой Медеи личная жизнь сложилась не очень удачно, овдовела она давно, но больше замуж не выходила, храня верность образу вдовы в черных одеждах, который ей очень пришелся.
Л. Улицкая — представитель женской прозы, на это указывают несколько особенностей, часто присутствующие в ее произведениях. Так и в романе «Медея и ее дети» главной героиней Л. Улицкая выбирает женский образ Медеи и упоминает ее имя в названии, указывая на связь с Медеей античной. Как писала сама Л. Улицкая, «это вывернутый наизнанку миф о неистовой колхидской царевне Медее, это роман не о страсти, а о тихой любви, не об огне мести, а о великодушии и милосердии, которые совершаются в тех же самых декорациях на крымском берегу. ». На первый взгляд это две совсем разные героини: античная Медея была волшебницей, жестокой и коварной, убившая своих детей ради мести; современная же Медея обладает даром «всеведенья», благородная женщина, любящая «своих» детей. Но есть у них и общие черты. Во-первых, обе героини являются чужими в своем окружении. Имя Медея означает «мидийка» то есть жительница других мест. Современная Медея — последняя чистопородная гречанка в семье, если не считать младшую сестру Александру, которая перебралась в Москву. Мифологическая царевна Медея также непохожа на других, которую воспринимают как чужую.
Творчество Л. Улицкой автобиографично, она всегда наделяет своих героев элементами биографии своей жизни. Так, например, в романе один героев Алик Большой, муж Маши, по профессии биолог, который днями и ночами сидел в лаборатории над проблемой биологического старения. Известно, что Л. Улицкая закончила биологический факультет и в какой-то степени увлекалась биологией. Л. Улицкая помимо прозы увлекается также и поэзией. В повести, вышеупомянутая Маша, внучка Медеи, является представителем ее поэзии, к примеру, приведем небольшой отрывок:
Вот место между деревом и тенью,
Вот место между жаждой и глотком,
Над пропастью висит стихотворенье, —
По мостику висячему пройдем.
И от признаний никуда не деться:
Не убиваем, ложек не крадем,
Не валенками шлепаем по лужам,
Не песенки запретные поем,
Мы делаем ужасное вдвоем… [1:169]
Эти строчки написала Маша после того как узнала, что Бутонов также встречается и с ее сестрой Никой. Впоследствии этот любовный треугольник стал причиной самоубийства Маши, на любовной почве. Здесь идет перекличка с притчей об Иакове — библейском персонаже, который вынужден был жениться на обеих двоюродных сестрах. В целом можно сказать, что в основу сюжета положены два любовных треугольника. Первый связан с Медеей, ее мужем Самуилом и Александрой или как ее еще называли Сандрочка – младшая сестра Медеи, которая его соблазняет и рожает дочку Нику. Медея узнает об этом случае после смерти Самуила, рвет все отношения со своей сестрой, не видясь с ней более 20 лет и только похороны Маши вынуждают ее поехать к Сандре в Москву, где она ее прощает. Две истории отделяет несколько десятилетий.
В своем романе Л. Улицкая поднимает много актуальных проблем: судьба, любовь, измена, самоубийство, рок, собственная воля. Имеется даже сквозная тема «маленького человека» в образе как бы парадоксально не звучало Большого Алика, следует уяснить почему он так зовется: «Алик – муж, в отличие от Алика – сына, назывался Алик Большой. Большим он не был. Рост Алика никак не относился к числу его достоинств. Одежду он покупал себе в «Детском мире»». [1:147] Однако при всей его миниатюрности он был хорошо сложен и красив лицом.» Большой Алик знает про измены жены, но зла на нее не держит, а наоборот всячески помогает в психологическом плане. Как подмечает автор: «Брак Маши и Алика совершался в беседах.» После Машиной смерти Алик эмигрировал в Соединенные штаты Америки вместе со своим сыном, где продолжил заниматься наукой и впоследствии стал академиком.
Следует отдельно отметить хронотоп романа, который поражает своей обширностью. Сюжет обхватывает девяностолетнюю история одного рода, по этой причине некоторые исследователи относят это произведение к жанру семейной саги. Отметим, что в романе дом Медеи является одним из главных пространств, в который как уже было сказано выше съезжается на каникулы вся родня, чтобы понять свое настоящее и подумать о своем прошлом. Символичен тот факт, что дом находится в Верхнем поселке, а не в Нижнем, который также упоминается в романе. Дом Медеи соответствует хронотопу встречи, где многообразные люди встречаются и их жизненные пути пересекаются. Так как дом находится в Крыму, он и будет являться главным местом в произведении. Крым с его спокойным Черным морем противопоставляется Москве, которая ассоциируется с негативными вещами: самоубийством Маши, торопливость, отдаленность. Здесь стоит также отметить дом Бутонова, который связан с любовными изменами. Полуостров знаком Л. Улицкой не понаслышке часть ее семьи жила в Крыму, а сама она полюбила полуостров с детства и хорошо его знает.
В Медее присутствуют две важные особенности характера: бесстрашие и щедрость. Об этом свидетельствует тот факт, что в начале романе она приютила в своем доме Равиля малознакомого ей человека, преследуемого советскими властями, а в конце повествования завещала ему дом в Крыму, по нашему мнению, завещание Медеи — это дань уважения всему крымскому народу, так как по нации он был крымским татарином. Однако, одним Крымом и Москвой география романа не ограничивается, герои романа рассыпаны по разным городам и странам: Греции, Румынии, Италии, США, Ташкенте, Тбилиси, Вильнюсе, Сибири.
Датой написания романа является 1996 год. Сам по себе роман охватывает довольно таки большой период времени с 1903 по 1995 года. Упоминаются такие значимые исторические события как Великая отечественная война, эпоха Сталина и его смерть, период оттепели, перестройка и период распада СССР. Медею же вопросы политики не интересуют, она далека от этого. В пример можно привести реакцию Медеи на смерть Сталина «. но оставалась вполне равнодушной к этому событию». Тем самым автор подчеркивает, что героиня не следует тенденциям, а живет по собственному порядку, не зависящему от каких-либо ситуаций: «С ранней юности она привыкла к политическим переменам как к погоде – с готовностью все перетерпеть: зимой мерзнуть, летом потеть…».
Природа – вот, что скорее ближе главной героине, с ней она находится в гармонии: «День подымался теплый, даже жаркий. В этом потаенном месте – Медея давно это знала – природа жила какой – то усиленной жизнью…».
Исследователь творчества Л. Улицкой Колядич Т.М. отмечает, что в романе имеются «аллюзии на Библию («Был Самуил сыном вдовы» или притча Иакова, который женился на двух сестрах) и европейскую античность».[3:383]
Подводя итоги нашего анализа следует отметить, что автор использует «архетип Медеи» «на ассоциативно-символическом уровне вне прямой связи с традиционной сюжетной схемой» [2:48]. Л. Улицкая создала свой неповторимый образ Медеи, проводя при этом некоторые параллели с мифологической героиней. В настоящее время, когда все чаще происходят семейные разлады, бытовые ссоры, деградация общества, произведение Л. Улицкой является наставлением, которое помогает человеку в решении общественных проблем.
Список литературы:
- Улицкая Л.Е. Медея и ее дети. — М.: Издательство Елены Шубиной, 2015.
- Нямцу А.Е. Миф и легенда в мировой литературе: Теоретические и историко-литературные аспекты традиционализации. Ч. I. — Черновцы, 1992.
- Колядич Т.М., Улицкая Л.Е. В кн.: Русская проза конца 20 века. — М., 2005.
источник
Семейный роман Л. Улицкой “Медея и ее дети” отражает национальное и общечеловеческое в подходах к семейной теме, что, прежде всего, заключено во внутренних монологах центральной героини. В центре повествования всегда остается, прямо или косвенно, самая главная и волнующая человека проблема, проблема семьи – ее наличие или отсутствие, “качество” семейной жизни, любовные, бытовые, психологические, этические и другие проблемы, связанные с семьей.
Просмотр содержимого документа
«Концепт «семья» и своеобразие образа матери в романе Л. Улицкой «Медея и ее дети».»
Концепт «семья» и своеобразие образа матери в романе Л. Улицкой «Медея и ее дети».
Анализ значений концепта и их языковых репрезентантов в романе «Медея и ее дети» показал, что основным содержанием концепта «семья» в индивидуально-авторском решении выступает образ семьи как отдельного, не зависимого от внешнего, своего мира, мира семьи со своими законами, традициями, обычаями и правилами: «Это был один из обычаев дома: после захода солнца не ходить к колодцу» // «…и другие необъяснимые законы всеми жильцами строго соблюдались…» // «Это была еще одна семейная традиция − кормить детей за отдельным столом» [5, 278]. Свой мир − это Медея, ее родственники и все, что с ними связано; это оберегаемый и хранимый мир понимания, любви и душевной близости. Основными знаками-репрезентантами значения «свой мир» выступают лексемы свой, семья, любить, жизнь семьи, теплая дружба, радоваться: «Он видел здесь…веселую любовь детей к матери и теплую дружбу между всеми» // «…и Ника почувствовала себя главой большой семьи с дочкой Машей и кучей игрушечных внучек» // «Лиза с Аликом тоже страстно любили друг друга…» // «…у нее (Норы, не родственницы Медеи) перехватило дух от неожиданной зависти к людям, которые так радуются друг другу и так празднуют свою встречу» [5, 278].
Мир чужой − это власть, политические и общественные события в стране; это отнюдь не враждебный, не противопоставленный своему миру мир, а нечто настолько стороннее, неважное, что никак не может повлиять на прочность своего мира, не может его разрушить; это мир, с которым свой мир не соприкасается и от которого держится в стороне вовсе не из-за страха перед ним, а из-за отсутствия к нему интереса. Основными знаками-репрезентантами значения «чужой мир» выступают лексемы власть, чужой, чуждый, равнодушный: Медея «…с ранней юности…привыкла политическим переменам относиться как к погоде − с готовностью все перетерпеть…» // Все, что происходило в стране было для Медеи «…отдаленным гулом чуждой жизни» // « …лето сорок шестого года осталось временем их (Медеи и Сандры) самой полной сестринской близости…» // «Для нее (Медеи) все власти равны…Что для нее власть? Она верующий человек, другая над ней власть. И не говори никогда, что она чего-то боится…» // «В тот же день объявили о болезни Сталина, а через несколько дней и о смерти. Медея…оставалась вполне равнодушной к этому событию» // «…в нашей семье есть одна хорошая традиция − держаться подальше от властей» [5, 278-279].
Центром мироздания семьи, важной знаковой фигурой является образ главной героини романа − Медеи. Не случайно в связи с этим и название произведения − «Медея и ее дети». Интересно, что своих собственных детей у Медеи нет. Значение знака «дети» в данном случае является не столько системным, сколько актуальным − это многочисленная Медеина родня: младшие братья и сестры, которых она растила после смерти родителей, и многочисленные племянники, и внучатые племянники. Не будучи матерью, Медея выполняет функцию материнства по отношению ко всей свой родне (даже к собственному мужу). Именно с этой материнской функцией Медеи и связано в данном романе значение знака «дети». Медея как центр семейного мира − символ ее прочности, вечности, непоколебимости чужим миром. Репрезентантом данных значений является в романе знак «дерево»: «…жизнь, которая сама по себе стремительно и бурно менялась…, придала в конце концов Медее прочность дерева, вплетшего корни в каменистую почву, под неизменным солнцем…» [5, 279].
Более того, содержание концепта «семья», включающее в себя такие составляющие, как: «пространство» семьи, «время» семьи, состав семьи, взаимоотношения в семье, наполняющиеся индивидуально-авторским значением и реализующиеся в выборе определенных знаков-репрезентантов, − так или иначе связано тоже с образом Медеи.
Так, например, «пространство» семьи − это вполне определенное, значимое место, где собираются родственники и где они чувствуют себя комфортно, в своем мире. Знаками этого своего пространства являются Крым, Крымская земля, вся округа, дом Медеи, кухня, причем сама Медея не просто существует в этом своем пространстве, она − неотъемлемая его часть, сроднившаяся с ним и принятая в это пространство как своя: «Для местных жителей Медея Мендес давно уже была частью пейзажа» // «Крымская земля всегда была щедра к Медее, дарила ей свои радости» // «Своими подошвами она чувствовала благосклонность здешних мест» // «…прожаренный солнцем и продутый морскими ветрами дом притягивает все это разноплеменное множество − из Литвы, из Грузии, из Сибири, из Средней Азии» // «Здесь (в доме Медеи) народу собирается тьма! Мендесихина родня» // «…взрослые расселись на Медеиной кухне пить чай. Хотя все устали, расставаться не хотелось» //племянник Георгий: «Только здесь я чувствую себя дома» [5, 279].
К примеру, содержательная составляющая концепта «время» семьи − это, с одной стороны, летний сезон, когда съезжаются родственники, время суток, отмеченное делами Медеи и ее семьи (знаки: лето, утро, день, вечер, ночь), с другой стороны, − это связь времен, поколений рода Синопли, центром этой связи опять же является Медея, образ которой соединяет в себе нити и прошлого, и настоящего, и будущего. И с этой точки зрения «время» семьи не имеет границ, оно вечно (знаки: настоящее, прошлое, будущее, предки, потомки): « …все предки, имена которых она знала… И ей нисколько не труднобыло держать в себе всю эту тьму народа, живого и мертвого…» // «Всякий раз, когда возникали старые нити, старые, из прошлого, люди, все устраивалось» // «До сих пор в Поселок приезжают Медеины потомки..» [5, 279].
Семья как центр освоенного мира, доминантная первичная структура, организующая жизненное пространство индивида, его систему координат в мире – основное поле событийности в прозе Л. Улицкой, что связывает ее с традицией классического романа, который после открытий Л. Н. Толстого проблемы мира и общества рассматривает через призму семейных отношений [2, 97].
Семья – один из «топосов» художественного мира современного эпоса, первичная «органическая общность», которой и отдает должное Л. Улицкая, но содержательное наполнение норм и ролей, организующих внутрисемейное взаимодействие, в ее произведениях существенно меняется. Касается это, прежде всего, распределения ролей в рамках семьи. Женщина в произведениях Л. Улицкой, с одной стороны, соотносится с традиционными образами женственности (верная подруга, образцовая мать), с другой стороны, созданные искусством предшествующих эпох мифы о женственности / мужественности разрушаются писательницей. Члены оппозиций, связанных с традиционными представлениями о различиях мужского и женского начал, таких, как активность / пассивность, сила / слабость, интеллект / эмоции, дух / тело, меняются местами. Мужчина в изображении женщины-писательницы утрачивает признаки мужественности. Мужской образ редуцируется (но иначе, чем, допустим, у Веллера, где за скобки выносится все немужественное в мужчине). У Улицкой мужчина приобретает черты «неполноценности, дегенеративности».
В подобной ситуации женские персонажи оказываются перед необходимостью быть сильными, «менять пол»; женщина становится центром семейного мира и – шире – мира вообще. Проза Л. Улицкой «женоцентрична» [3, 103], и писательница таким образом подвергает инверсированию всю семейную структуру как топологическую основу современной прозы.
Семантическое ядро мифа о Медее – материнство (пусть и трагически изломанное). Но в «Медее и ее детях» Л. Улицкой семантика мифа инверсирована. Медея не может иметь детей, и она не может их убить. Роман «Медея и ее дети», содержа отсылку к античной мифологии и вызывая ассоциацию с классическим сюжетом о детоубийстве, вступает в конфликт с семантической структурой устойчивой мифологемы, десемантизирует ее, отчего сам мифологизм в романе Улицкой становится не содержательным, а формальным компонентом, тем инструментом, при помощи которого структурируется повествование. Взяв за основу античную мифологическую систему – «общие мифологические места» [1, 24], Л. Улицкая разрушает ее образную и символическую структуру и создает новый миф и новую реальность.
Образ Медеи Синопли восходит к героине Коринфского эпоса, но в романе Л. Улицкой античный сюжет переосмысляется. Медея Мендос никого не убивает, не имеет собственных детей, но является хранительницей семейного очага, собирая вокруг себя детей и внуков своих многочисленных братьев и сестер, она призвана стабилизировать, уравновешивать отношения в многонациональной семье.
Медея берет на себя функции патриарха (мужские функции). Вся жизнь Медеи в романе Л. Улицкой вращается вокруг ее дома и ее многочисленной и многонациональной семьи – основных составляющих бытия. Это бытие – символическая модель мира женщины, которую реконструирует автор.
Монументальность характера сближает Медею с древними богами. Такого рода характерология непосредственно связана с хронотопическими характеристиками мифа – бог (Медея) наделен завершенностью, законченностью, вечной жизнью как статичной (чуждой динамике изменения) молодостью или зрелостью. Мифологичен не только внешний облик Медеи, но и ее мышление, что проявляется в ритуальном характере традиций в ее доме, в цикличности ритма ее жизни.
Само название романа Людмилы Улицкой «Медея и ее дети» указывает на то, что центральной темой для автора является семья. Писатель пытается художественно осмыслить чувство принадлежности к семье, влияние этого чувства на судьбу человека, его поступки и восприятие себя и других. Для автора история семьи и всех ее членов чрезвычайно важна, поэтому роман содержит подробнейшую информацию не только об основных событиях в жизни героев, но и множество имен близких и дальних родственников, даты рождения, заключения браков, смерти. Эти факты не даются прямо в хронологической последовательности, а часто сообщаются в отступлениях, как бы «к слову» по мере развертывания повествования о событиях, действие которых происходит в 1976-1977 годах. Поражает, что вся информация, вычисленная из различных фактов, приведенных в разных местах книги, не содержит никаких противоречий. Это, скорее всего, говорит о том, что для автора вся эта объемная семейная хронология чрезвычайно важна, необходима для выполнения его художественной задачи.
Медея, крымская гречанка, ровесница века является одной из центральных фигур. Ее вдовство длится уже более двадцати лет, и она «хранит верность образу вдовы в черных одеждах, который очень ей пришелся» [4, 15]. Своих детей у нее нет. Облик ее необычен, аристократичен, она похожа на ненаписанный Гойей портрет. Она уникальна: единственная из огромной семьи Феодосийских греков продолжающая жить в родных местах, хозяйка здешних мест, известных ей как «содержимое собственного буфета». Она обладает способностями, которые ее молодые родственники склонны даже объяснять мистически. Она очень наблюдательна. Например, у нее дар находить редкие вещи, или от нее невозможно скрыть личную жизнь. Даже ее собаку-дворняжку звали по особенному − Нюкта, как древнегреческую богиню ночи. В чем же уникальность Медеи, как и уникальность других женщин этой семьи? Они подсознательно знают, что «через понтийских мореходов получили, вероятно, каплю царской крови, почетное родство с теми царицами, всегда обращенными к зрителю в профиль, которые пряли шерсть, ткали хитоны и выделывали сыр для своих мужей, царей Итаки и Микен» [4, 27]. Надо отметить, что все женщины этой семьи исключительно умелые хозяйки.
Бездетная Медея собирала в своем доме в Крыму многочисленных племянников и внучатых племянников, она испытывала к ним живой интерес, который к старости даже усиливался. Племянников было более тридцати, график составляли еще зимой, более двадцати человек четырехкомнатный дом не выдерживал, то есть для ее родственников очень важно было посетить ее. Про этот дом сказано, что он ощущался, как бы, в центре мироздания, а вокруг него происходило медленное движение, гор, облаков, овечьих отар. «Пуп земли», − сказал про это место покойный Медеин муж, и они купили там дом и перебрались в Поселок из Феодосии. В этом доме были особые правила, особый распорядок, кому из племянников они не нравились, тот больше не приезжал, то есть переставал быть членом семьи Медеи, о них в книге не содержится никаких сведений, кроме того, что такие случаи были. Сами родственники Медеи, хотя и приезжали в Крым отдыхать, не считали себя курортниками, и, что характерно, местные жители, соседи не относились к ним, как к отдыхающим.
Для всех членов этой семьи, а для Медеи в особенности, характерно такое восприятие людей, когда человек воспринимается через свою семейную или даже родовую принадлежность. Всегда упоминается, откуда человек родом, кто его родители, как он взрослел. Для любой его черты внешности, качества, или свойства характера подбирается семейная аналогия. Считается, что по наследству передаются не только генетические черты, но и свойства характера.
Одним из самых близких людей для Медеи, ее подругой на протяжении всей жизни, с гимназических лет была ее подруга Елена. Она происходила из богатой и культурнейшей армянской семьи. Ее родители выбрали Медею в компаньонки своей дочери не только потому, что Медея была лучшей ученицей в классе. Семья Медеи принадлежала к совсем другому социальному слою, но мать Елены Амрик Тиграновна, Тифлисская армянка, придя в дом к Синопли, увидела в их быте знакомые с детства черты, такую бы казалось незначительную вещь, как сходство кулинарных пристрастий. Детские воспоминания умилили ее и внушили доверие к незнакомой семье. Но главное − в семье Леночки Степанян также ценились традиции, принадлежность к роду, как и в семье Синопли.
В двадцатом году Леночка выходит замуж за старшего брата Медеи Федора и уезжает с ним в Узбекистан. Это − решение Медеи, она «сосватала ее твердой рукой», Федор женился по первому ее слову. Есть рациональное объяснение − Леночку надо спасать, она дочь министра правительства Крыма, − но этот факт указывает на то, что к этому времени Медея окончательно стала главой семьи, она может принять решение, касающееся судьбы даже старшего брата.
Такая нравственная цельность, самоотверженность и стойкость характера не была единственной моделью поведения для женщин семьи Синопли (в больших семьях, где много народу, много родственников всегда существуют более одной модели поведения). Другого способа жизни придерживалась младшая и любимая сестра Медеи − Александра, Сандрочка по-домашнему, и ее младшая дочь Ника.
Когда Медея вырастила младших братьев и проводила сестру Сандру с мужем и ребенком в Москву, ей шло уже к тридцати. Братья все меньше нуждались в Медее, часто отсутствовали (у них, как у всех подростков была своя жизнь) и скоро должны были покинуть дом − они собирались ехать учиться. Медея очень привязалась к своему новорожденному племяннику, она со всей полнотой переживала свое несостоявшееся материнство, иногда ей казалось, что грудь ее наливается молоком. После расставания с ним и Сандрой, Медея испытала чувство глубокой внутренней пустоты и потери. Медея исполнила замещающую роль для своих младших братьев и сестры, и теперь они покидали дом. То, что переживала Медея, называлось синдромом покинутого гнезда. Молодость ее прошла в заботах взрослой женщины, и не было у нее юношеских романов, флиртов и ухаживаний. Тут она и познакомилась со своим будущим мужем.
Знакомство было рабочим: он работал зубным врачом в санатории, а Медея у него в кабинете медицинской сестрой. Звали врача Самуил Мендес, он был еврей с богатым революционным прошлым. Он был оживлен, вечно весел, по-своему остроумен, красноречив с женщинами, которым делал комплементы и назначал свидания прямо в зубоврачебном кресле, не стесняясь Медеи, и робок с мужчинами. Наблюдательной Медеи пришло в голову, что веселый дантист боится мужчин. Она, как всегда, оказалась права.
Однажды всех сотрудников санатория вызвали на какое-то собрание государственной важности, какие часто случались в те годы. Самуил Яковлевич сидел в последнем ряду, рядом с Медеей и был не объяснимо взволнован. Он дергался, подпрыгивал на стуле, был явно испуган и что-то бормотал. Поймав ее взгляд, а она наблюдала за ним, он схватил ее руку и затих. Так и сидел до конца собрания, подергиваясь лицом и бормоча что-то.
На следующий день он пригласил Медею в ресторан, где, волнуясь, рассказал ей свою историю, пытаясь объяснить свое вчерашнее поведение. Он сказал, что у него нервное заболевание. Он был профессиональным революционером, занимался в основном агитационной работой. В тысяча девятьсот двадцатом году он был определен в подразделение ЧОН и выехал для изъятия хлеба. Приказ был заранее дан: укрывальщиков расстрелять для устрашения. Самуил не смог отдать приказ к расстрелу, с ним случился нервный припадок, вроде эпилептического. Три месяца он пролежал в больнице, потом его комиссовали, и он с партийной работы ушел в дантисты, но болезнь полностью не прошла: «как надо партийную позицию проявить, а организм мой впадает в слабость и страх, как бы мне не упасть в припадок, в нервную горячку… как вчера на собрании… Но других недостатков у меня нет, Медея Георгиевна» [5, 53]. По-видимому, Самуил Яковлевич страдал фобией и паническими атаками.
Самуил сделал Медее предложение, на редкость откровенно объясняя причину этого: «Когда вы взяли меня за руку, Медея Георгиевна…нет, простите, это я вас взял за руку, я почувствовал, что рядом с вами нет страха. И весь вечер я ничего к вам не испытывал, только чувство, что рядом с вами нет страха. Я проводил вас, вернулся домой, лег и решил, что я должен на вас жениться»[5, 53]. Медея многие годы с презрением отвергала разного рода мужские предложения, и для дантиста не собиралась делать исключение, только думала, как отказать этому чудаку мягко, чтобы не обидеть. Он провожал ее домой, тонкой сильной рукой держал ее под руку, но при этом у нее было такое чувство, что это она его ведет. Брак их был предрешен. Медея чувствовала себя одинокой, мальчики выросли и уходили от нее, а Самуил нуждался в ее поддержке.
Медея прожила жизнь женой одного мужа и продолжала жить его вдовой. Вдовство ее было гораздо длиннее замужества, а отношения с покойным мужем не прекращались, они были прекрасными и с годами даже улучшались. Облик его, в конце концов, приобрел значительность и монументальность, которой при жизни и в помине не было. Единственная горькая обида выпала ей от мужа, как это не странно, уже после его смерти. Иногда ей казалось, что обида полностью прошла, но вдруг ее охватывало горькое чувство, ей приходилось себя успокаивать, прилагать усилия, чтобы отогнать мысли о ней. Можно предположить, что именно невозможность объясниться с умершим мешала завершить прощание с покойным мужем в течение такого долгого времени.
Через год после смерти Самуила Медея стала по обычаю разбирать вещи покойного мужа и в его старой полевой сумке нашла письмо от сестры Сандрочки. Оно было адресовано Самуилу Мендесу, до востребования, из него Медея узнала, что отцом младшей дочери ее сестры Александры является ее муж. Письмо было написано бойким тоном, в нем было явно только желание избежать неприятной огласки. Легкомысленная Сандрочка не заметила инцеста. Неведомая никогда душевная тьма накатила на Медею. До позднего вечера просидела она не меняя позы.
Связь между ее мужем, все годы брака ее боготворившим, и сестрой Александрой, существом открытым ей до последней жилки, для которой она играла в детстве роль матери, была невозможна для Медеи. Она чувствовала, что какой- то высший запрет перейден. Особенно тяжело было ей то, что теперешнее положение не требовало от нее ни решений, ни действий, случившееся с ней было отзвуком давней истории. Все прежние несчастья в жизни − смерть родителей, болезнь мужа − требовали от нее физического и нравственного напряжения. Той же ночью Медея собирается в дорогу и едет в Ташкент к подруге Елене, в семью брата Федора. Это является хоть каким-то действием.
Покидая родные места в состоянии душевной тревоги, Медея привычно обращается к семейной истории. Этим и объясняется нерациональный выбор маршрута: она решает хотя бы часть пути, его начало, совершить по морю, от Керчи до Таганрога. И Медее везет в дороге, она добирается до места назначения без особых приключений.
Подруги давно не виделись, хотя регулярно переписывались. Медея наблюдает за бытом большой семьи брата, который ей известен по письмам. Брат Федор − в командировке и никто не мешает ежевечернему общению подруг. Они перебирали ранние воспоминания, начиная с гимназических, хохотали, вздыхали, плакали о тех, кого любили и кто пропал в дебрях прошлого. Что-то удерживает Медею от рассказа о письме, свежепережитая трагедия вдруг стала казаться ей какой-то неприличной.
Одним из наиболее общих правил Семьи Медеи является их осознанная преемственность. В сознание членов семьи Медея − хранительница семейных правил, традиций, даже внешним своим обликом она напоминает жрицу. Она не высказывает свое мнение сама, словно жрицу ее надо вопрошать, просить совета, проявляя заинтересованность и готовность слушать. Она замкнута, не разговорчива, но когда она говорит − молодые родственники ловят каждое ее слово. Бездетная Медея является семейным экспертом по детям: молодые родители стремились привести к ней своих детей в последнее дошкольное лето, как бы, на погляд. Как уже говорилось, дом Медеи занимает особое место в семейном сознании. Это не просто дом, это в какой-то мере семейный храм. В романе описан ритуальный момент: каждый приезжающий привозит подарки, и Медея принимает их как будто не от своего имени, а от имени дома. Тут воспроизводится традиционный образ жизни семьи, Дом Медеи − наследник родового дома − дома Харлампия. «Медея росла в доме, где обед варили в котлах, мариновали баклажаны в бочках, а на крышах пудами сушили фрукты, отдававшие свои сладкие запахи соленому морскому ветерку. Между делом рождались новые братья и сестры и наполняли дом. К середине сезона теперешнее Медеино жилье, такое одинокое и молчаливое зимой, обилием детей и многолюдством напоминало дом ее детства. В огромных баках, поставленных на железные треноги (примечание: чем не храмовая принадлежность), постоянно кипятилось белье, на кухне всегда кто-то пил кофе или вино, приезжали гости из Коктебеля и Судака» [5, 43]. Сама Медея недоумевала: «почему ее прожаренный солнцем и продутый морскими ветрами дом притягивает все это разноплеменное множество − из Литвы, из Грузии, из Сибири и Средней Азии» [5, 43]. Множество то, конечно, разноплеменное, но все они члены одной расширенной семье − Семьи Медеи, чувство принадлежности к которой составляет семейную ценность. Значит, они стремятся посещать этот дом и привозить туда своих детей, чтобы те усвоили это чувство семейной принадлежности и семейные правила. Такой способ межпоколенной передачи самосознания семьи не прервется со смертью Медеи, ее племянник Георгий со своей второй женой Норой, с которой он познакомился тем памятным летом 1976 года в Доме Медеи поселится в Крыму. В его доме будет также многолюдно, а летняя кухня очень похожа на Медеину. Медее очень хотелось, чтобы именно он «вернулся сюда, чтобы опять Синопли, жили в здешних местах». Обратим внимание на то, что Георгия назвали в честь деда, отца Медеи. При первом знакомстве он показался своей будущей жене похожим на Одиссея, а Одиссей должен, в конце концов, вернуться на землю предков.
Для того чтобы принадлежать к Семье Медеи, не обязательно, чтобы родство было кровным, его членом можно стать и через супружество, и через воспитание в семье.
Внешние границы Семьи открыты, Дом Медеи − открытый. В нем постоянно ждут приезда гостей, даже неожиданных. Оказавшиеся по соседству люди тут же могут быть привлечены к семейному времяпрепровождению, быть принятым в Доме Медеи просто: надо принимать семейные правила. Соответственно, внутренние границы − жесткие. Это касается не только подсистемы детей (семейное правило: младших детей кормят за отдельным столом), но и индивидуальных границ: в семье не принято вмешиваться в личную, часто очень бурную жизнь ее членов. Дети без сомнения представляют ценность, но это не единственная ценность семьи, их не воспитывают, а скорее растят. В этом процессе могут принимать участие не только родители, но и другие родственники. Возможно, эта традиция зародилась после смерти родителей Медеи. Детей легко перекидывают из дома в дом, от одних родственников к другим, детьми не тяготятся, выращивание их не является подвигом. Складывается такое впечатление, что дети, составляют некую общность − это общие дети − дети Медеи. Они усваивают семейные правила не только от родителей, но и от других взрослых родственников. Например, Георгий, племянник Медеи и её будущий наследник, «вовсе не ставя перед собой никаких педагогических задач, из года в год давал детям своей родни ни с чем не сравнимые уроки жизни на земле. От него перенимали мальчики и девочки языческое и тонкое обращение с водой, с огнем, с деревом» [5, 62].
Одной из не вполне понятных особенностей Семьи Медеи является хорошо просматриваемая склонность ее членов к вступлению в брак с людьми других национальностей. Ни один из братьев или сестер Медеи не связал свою судьбу с греком, или хотя бы с уроженцем родных мест. Сама Медея вышла замуж за еврея, ее сестра Анеля за грузина, Сандра за обрусевшего немца; братья женились на армянке, француженке, латышке. Они легко покидали родные места. Эта традиция сохранилась и в следующих поколениях, например, дочь Федора и Елены − Наташа − вышла замуж за корейца, а третьем мужем Ники станет итальянец, и она уедет жить в Равенну. Приобщаясь к другой национальной культуре, живя далеко от родного Крыма, члены этой семьи не боятся потерять семейную идентичность, раствориться в другой культуре. Обычно, этого не происходит: они сами, да и их дети продолжают осознавать себя потомками семьи понтийских греков и, если есть возможность, приезжают в семейный храм − Дом Медеи. Можно попытаться пофантазировать, что способность сохранять самобытность в чуждом культурном окружении и одновременное стремление к основанию поселений в далеких местах − это не просто семейная традиция, а более древняя родовая, полученная от греческих колонистов. А может быть эта особенность происходит из семьи Матильды Цырули, матери Медеи. Она приехала в дом мужа из далекого Батума, и про ее брата известно, что он был женат на грузинке. Ничего точнее мы сказать не можем.
Еще одно семейное правило касается отношения к властям. Оно вполне осознается: «… в нашей семье есть одна хорошая традиция − держаться подальше от властей», − говорит Ника. Может, это правило возникло из опыта жизни во время революции и гражданской войны: с ранней юности Медея привыкла относиться к политическим переменам, как к смене погоды – «с готовностью все перетерпеть, зимой мерзнуть, летом потеть…», а может эта традиция долго хранилась в наследственной семейной шкатулке, а гражданская война просто дала новые примеры того, как опасно нарушать это правило. Избегать внимания властей можно, используя особенности собственного характера, как это произошло с Сандрочкой, сестрой Медеи: «ее гражданская неполноценность была установлена, и ее неискоренимое легкомыслие стало диагнозом, освобождающим ее от участия в великом деле построения. чего именно, Сандрочка не удосужилась вникать» [5, 78]. К властям не принято испытывать сильные чувства любви и ненависти, в крайнем случае, отношение к ним определяется семейной историей. Это для других Сталин − великий вождь или великий злодей. Для Медеи за ним числится давний семейный вполне житейский счет. «Задолго до революции, в Батуме, он сбил с толку тетушкиного мужа Ираклия, и тот попал в неприятнейшую историю, связанную с ограблением банка, из которой вытянула его родня, собравши большие деньги…» [5, 78]
Итак, семья Медеи − традиционная семья в том смысле, что в ней сохраняются семейные традиции и правила, модели поведения. Эта семья в каком-то смысле асоциальна, она не меняется от того, в каком социуме она живет, поведенческие модели в ней определяются ее внутренними законами. Она не отдает государству роль по обеспечению своей безопасности, эти функции остаются в семье, поэтому в ней должны встречаться такие монументальные фигуры, как Медея. Женщины этой семьи ощущают в себе родство с древнегреческими царицами. Медея − царственная, жреческая материнская фигура, она не отдала свое достоинство социуму, «иная над ней власть», − говорит про нее Георгий.
Если же женщина этой семьи ищет партнера, то ее поведение также не регламентируется никакими правилами социума (когда царица ищет любви никакие внешние законы на нее не распространяются). В этом смысле две основные женские роли Семьи взаимодополняют друг друга. «Легкомысленные женщины» знают, что их дети найдут признание в семье, независимо от того рождены они в браке или нет; чтобы не случилось, их детей вырастят. Из истории семьи известно, что при необходимости эти роли могут переходить одна в другую. Так семья вбирает в себя новые соки, новую кровь и при этом сохраняет свою идентичность.
В романе, в силу его специфики, большее внимание уделяется женщинам, но мы знаем, что мужчины этой семьи также являются значимыми фигурами, носителями семейных качеств и традиций, способными передавать их следующим поколениям. Так, наследником Медеи становится ее племянник Георгий. Он обладает сходным с ней нравственным устройством, семейным чувством и достаточной тонкостью организации. Получивший свое имя в честь деда он, когда приходит время и это становится необходимым для Семьи, возвращается жить на родину предков, как Одиссей на Итаку. Георгий строит свой Дом, наследник Дома Медеи, который в свою очередь был наследником Дома прадеда, старого Харлампия. Он принимает на себя жреческую, антично-царственную роль Медеи в семье, традиции не прерываются.
Медея выполняет в произведении функцию, традиционно отводимую в культуре женщине − быть олицетворением родовой традиции, воплощая в себе самые высокие моральные качества, способствовать сохранению нравственных устоев общества, его культурных ценностей.
Семейный роман Л. Улицкой “Медея и ее дети” отражает национальное и общечеловеческое в подходах к семейной теме, что, прежде всего, заключено во внутренних монологах центральной героини. В центре повествования всегда остается, прямо или косвенно, самая главная и волнующая человека проблема, проблема семьи – ее наличие или отсутствие, “качество” семейной жизни, любовные, бытовые, психологические, этические и другие проблемы, связанные с семьей.
Ишкина Е.Л. Поэтика рассказов Л.Улицкой // Актуальные проблемы современной филологии. Литературоведение. – Киров. 2003.
Каневская М. История и миф в постмодернистском русском романе // Изв. Акад. наук, Сер. лит. и яз. — М., 2000. – Т. 59. — № 2.
Крижовецкая О. М. Л. Улицкая: мифология женских ценностей // Межкультурная коммуникация в современном славянском мире: Материа-лы первой междунар. науч. конф. – Тверь, 2005. – Т. 2.
Мела Э. «Сонечка» Людмилы Улицкой с гендерной точки зрения: новое под солнцем//Преображение. 1998. № 6.
источник