Вода из реки Лимпопо
На столе в классе стояли залитые сургучом бутылки с желтоватой водой. На каждой бутылке была наклейка. На наклейках кривым старческим почерком было написано:
«Вода из Нила», «Вода из реки Лимпопо» [1] , «Вода из Средиземного моря» [2] .
Бутылок было много. В них была вода из Волги, Рейна, Темзы [3] , озера Мичиган [4] , Мёртвого моря [5] и Амазонки [6] . Но сколько мы ни разглядывали эту воду, во всех бутылках она была одинаково жёлтая и скучная на вид.
Мы приставали к учителю географии Черпунову, чтобы он разрешил нам попробовать воду из Мёртвого моря. Нам хотелось узнать, действительно ли она такая солёная. Но пробовать воду Черпунов не позволял.
Низенький, с длинной, почти до колен, серой бородой и узкими глазами, Черпунов напоминал колдуна. Недаром и прозвище у него было Черномор.
Черпунов всегда притаскивал на уроки всякие редкости. Больше всего он любил приносить бутылки с водой. Он рассказывал, как сам набирал нильскую воду около Каира [7] .
— Смотрите, — он взбалтывал бутылку, — сколько в ней ила. Нильский ил богаче алмазов. На нём расцвела культура Египта… Марковский, объясни классу, что такое культура.
Марковский вставал и говорил, что культура — это выращивание хлебных злаков, изюма и риса.
— Глупо, но похоже на правду! — замечал Черпунов и начинал показывать нам разные бутылки.
Он очень гордился водой из реки Лимпопо. Её прислал Черпунову в подарок бывший его ученик.
Чтобы мы лучше запоминали всякие географические вещи, Черпунов придумал наглядный способ. Так, он рисовал на классной доске большую букву А. В правом углу он вписывал в эту букву второе А, поменьше, в него — третье, а в третье — четвёртое. Потом он говорил:
— Запомните: это — Азия, в Азии — Аравия, в Аравии — город Аден, а в Адене сидит англичанин.
Мы запоминали это сразу и на всю жизнь.
Старшеклассники рассказывали, что на квартире у Черпунова устроен небольшой географический музей, но старик к себе никого не пускает. Там были будто бы чучела колибри [8] , коллекция бабочек, телескоп и даже самородок золота.
Наслушавшись об этом музее, я начал собирать свой музей. Он был, конечно, небогатый, но расцветал в моём воображении, как царство удивительных вещей. Разнообразные истории были связаны с каждой вещью — будь то пуговица румынского солдата или засушенный жук-богомол.
Однажды я встретил Черпунова в Ботаническом саду. Он сидел на мокрой от дождя скамейке и ковырял тростью землю. Я снял фуражку и поклонился.
— Пойди сюда! — подозвал меня Черпунов и протянул мне толстую руку. — Садись. Рассказывай. Ты, говорят, собрал маленький музей. Что же у тебя есть?
Я робко перечислил свои незамысловатые ценности. Черпунов усмехнулся.
— Похвально! — сказал он. — Приходи ко мне в воскресенье утром. Посмотришь мой музей. Допускаю, что коль скоро ты этим увлекаешься, то из тебя выйдет географ или путешественник.
— Нет, зачем же, приходи один. Мамы не понимают в географии.
В воскресенье я надел новенький гимназический костюм и пошёл к Черпунову. Он жил на Печёрске, в низеньком флигеле во дворе. Флигель так густо оброс сиренью, что в комнатах было темно.
Была поздняя осень, но сирень ещё не пожелтела. С листьев стекал туман. Внизу на Днепре трубили пароходы. Они уходили зимовать в затоны и прощались с Киевом.
Я поднялся на крыльцо и увидел вделанную в стену медную чашечку с круглой рукояткой от звонка. Я потянул рукоятку. Внутри флигеля пропел колокольчик.
Открыл мне сам Черпунов. На нём была серая тёплая куртка и войлочные туфли.
Чудеса начались тут же, в передней… В овальном зеркале отражался красный от смущения маленький гимназист, пытавшийся расстегнуть озябшими пальцами шинель. Я не сразу понял, что этот гимназист — я сам. Я долго не мог справиться с пуговицами. Я расстёгивал их и смотрел на раму от зеркала.
Это была не рама, а венок из стеклянных бледно окрашенных листьев, цветов и гроздьев винограда.
— Венецианское стекло, — сказал Черпунов, помог мне расстегнуть шинель, снял её и повесил на вешалку. — Посмотри поближе. Можешь даже потрогать.
Я осторожно прикоснулся к стеклянной розе. Стекло было матовое, будто присыпанное пудрой. В полоске света, падавшей из соседней комнаты, оно просвечивало красноватым огнём.
— Совсем как рахат-лукум [9] , — заметил я.
— Глупо, но похоже на правду, — пробормотал Черпунов.
Я покраснел так, что у меня зажгло в глазах. Черпунов похлопал меня по плечу:
— Не обижайся. Это у меня такая поговорка. Ну, пойдём. Выпьешь с нами чаю.
Я начал отказываться, но Черпунов взял меня за локоть и повёл в столовую. Мы вошли в комнату, похожую на сад. Нужно было осторожно отводить листья филодендрона [10] и свисавшие с потолка ветки с красными пахучими шишками, чтобы добраться до своего места за столом. Веерная пальма нависала над белой скатертью. На подоконниках теснились вазоны с розовыми, жёлтыми и белыми цветами.
Я сел за стол, но тотчас вскочил. В столовую быстро вошла, шурша платьем, невысокая молодая женщина с блестящими серыми глазами.
— Вот, Маша, — кивнул на меня Черпунов, — это тот гимназистик, про которого я рассказывал. Сын Георгия Максимовича. Конфузится, конечно.
Женщина протянула мне руку. Зазвенел браслет.
Она налила мне чаю с лимоном и пододвинула вазу с венскими булочками.
— Набирайтесь сил перед лекцией.
После чая Черпунов закурил папиросу. Пепел он стряхивал в раковину, покрытую окаменелой пеной нежнейшего розового цвета. Вторая такая же раковина стояла рядом.
— Это раковина из Новой Гвинеи [11] , — заметил Черпунов.
— Ну, прощайте! — громко сказала молодая женщина, встала и вышла.
— Ну вот, — промолвил Черпунов, проводил её глазами, а потом показал мне на портрет на стене. Он изображал бородатого человека с изможденным лицом. — Ты знаешь, кто это? Один из лучших русских людей. Путешественник Миклухо-Маклай. Он был великий учёный и верил в добрую волю людей. Он жил один среди людоедов на Новой Гвинее. Безоружный, умирающий от лихорадки. Но он сумел сделать столько добра дикарям и проявить столько терпения, что, когда за ним пришёл наш корабль
«Изумруд», чтобы увезти его в Россию, толпы дикарей плакали на берегу, протягивали к нему руки и кричали: «Маклай, Маклай!» Так вот, запомни: добротой можно добиться всего.
Вот раковина с острова, где жил Маклай, — продолжал Черпунов. — Если ты долго будешь смотреть на неё, то вдруг тебе придёт в голову, что как-то утром солнечный свет упал на эту раковину и так на ней и остался на вечные времена.
Я уставился на раковину. На минуту мне показалось, что я на самом деле уснул и вижу медленный восход солнца над прозрачными массами океанской воды и вспышки розовых лучей.
— Если ты прижмёшь раковину к уху, — говорил где-то далеко Черпунов, — то услышишь гул. Я не могу тебе объяснить, почему это происходит. И никто тебе этого не объяснит. Это тайна. Всё, что человек не может понять, называется тайной. Возьми, послушай, — предложил Черпунов.
Я прижал раковину к уху и услышал сонный шум, будто далеко-далеко набегали на берег равномерные волны.
— Ну что же, — сказал Черпунов, — продолжим нашу беседу, молодой человек. Вон там в углу стоят чёрные ящики. Принеси-ка сюда верхний ящик. Только неси осторожно.
Я взял ящик и поставил его на стол перед Черпуновым. Ящик оказался совсем лёгким.
Черпунов, не торопясь, открыл крышку. Я заглянул через его плечо и невольно вскрикнул. Огромная бабочка, больше, чем лист клёна, лежала в ящике на тёмном шелку и переливалась, как радуга.
— Не так смотришь! — рассердился Черпунов. — Надо вот так!
Он взял меня за макушку и начал поворачивать мою голову то вправо, то влево. Каждый раз бабочка вспыхивала разными цветами — то белым, то золотым, то пурпурным, то синим. Казалось, что крылья её горели чудесным огнём, но никак не сгорали.
— Редчайшая бабочка с острова Борнео [12] ! — с гордостью произнёс Черпунов и закрыл крышку ящика.
Потом Черпунов показал мне звёздный глобус, старые карты, чучела колибри с длинными, как маленькие шила, клювами.
— Ну, на сегодня довольно, — сказал Черпунов. — Ты устал. Можешь приходить ко мне по воскресеньям.
Жара стояла над землёй уже месяц. Взрослые говорили, что эту жару даже видно.
— Как это можно увидеть жару? — спрашивала всех Таня.
Тане было пять лет, и поэтому она каждый день узнавала от взрослых много интересных вещей. Действительно, можно было поверить дяде Глебу, что «сколько ни проживёшь на свете, хоть триста лет, а всего не узнаешь».
— Пойдём наверх, я тебе покажу жару, — сказал Глеб. — Оттуда лучше видно.
Таня вскарабкалась по крутой лестнице на мезонин [13] . Там было светло и жарко от нагретой крыши. Ветки старого клёна упрямо лезли в окна. На мезонине был балкон с резными перилами. Глеб показал Тане с балкона на луга и на дальний лес.
— Видишь жёлтый дым? Как от самовара. И весь воздух дрожит. Это и есть жара. Всё можно увидеть человеческим глазом. И жару, и холод. Что хочешь.
— А холод, когда снег? — спросила Таня.
— Нет. Даже летом можно его увидеть. Вот будут прохладные дни, тогда я тебе покажу, как он выглядит.
— Небо вечером бывает зелёное, как мокрая трава. Холодное небо.
1. Нил, Лимпопо — реки в Африке.
2. Средиземное море — море, расположенное между Европой, Азией и Африкой.
3. Рейн, Темза — реки в Европе.
4. Мичиган — озеро в Северной Америке.
5. Мёртвое море — в Азии (Палестине).
6. Амазонка — река в Южной Америке.
8. Колибри — птица, размером иногда не больше шмеля; водится главным образом в Южной Америке.
9. Рахат-лукум — кондитерское изделие, по внешнему виду напоминающее мармелад.
10. Филодендрон — растение с широкими лапчатыми листьями, растёт в Южной Америке, у нас разводится в комнатах и оранжереях.
11. Новая Гвинея — остров в Тихом океане, расположенный недалеко от Австралии.
12. Борнео — один из островов страны Индонезии. Он находится между Тихим и Индийским океанами.
источник
Урок внеклассного чтения, К.Г. Паустовский «Вода из реки Лимпопо»
план-конспект урока по чтению (4 класс) по теме
Урок внеклассного чтения 4 класс.
Тема: Константин Георгиевич Паустовский
- Выработать привычку, и затем потребность самостоятельно осмысленно выбирать и систематически читать книги.
- Ввести учащихся в мир детских книг, дать возможность попробовать свои силы в самостоятельном чтении незнакомых книг без вмешательства, но под непосредственным наблюдением учителя. В результате этих уроков учащиеся должны лично убедиться, что читать предложенные учителем книги они могут и, что это занятие хотя и трудное, но интересное. Оно приносит удовлетворение и радость. Также эти уроки накапливают уровень начитанности, т.е. отличают книги от журналов, книги о подвигах и о природе, книги о приключениях и о волшебстве. Эти уроки заставляют ученика расширить свой кругозор, обратить внимание на творчество писателя и продолжить читать их уже самостоятельно.
- Развивать способности учащихся к работе с разными источниками и разными видами предоставления информации.
энциклопедический, толковый, этимологический, фразеологический, словарь синонимов и антонимов, иностранных слов, физическая карта Африки и России, черный ящик с коллекцией бабочек, выставка книг К.Г.Паустовского, русских классиков, портрет Миклухо-Маклая, К.Г.Паустовского, восточные сладости: рахат-лукум, растение филодендрон, песенка Бармалея.
,,…Моя писательская жизнь началась с желания все знать, все видеть и путешествовать…”
— Прочитайте запись на доске.
— Знаком ли вам этот писатель?
— Какие его произведения вы знаете?
— Обратите внимание на годы жизни.
— В каком веке он жил? (19-20в.)
— Я дала ученику секретное задание поработать со словарем. Послушаем его. (Писатель родился в Москве в семье железнодорожника. В родне у него писателей не было. Все свое детство он провел на Украине у дедушки с бабушкой в столице Киеве. Окончив гимназию, он поступил в Киевский университет. Не закончив его, он переезжает в Москву. Кем только не работал этот замечательный человек: и репетитором, и санитаром, и кондуктором трамвая, и рабочим на заводе, но больше всего он любил путешествовать.)
— Как вы думаете, каким словарем пользовался ученик? Откуда получил информацию? (энциклопедический словарь)
— Прочитайте слова на доске.
— Какое отношение это высказывание имеет к рассказу Константина Георгиевича Паустовского
,,Вода из реки Лимпопо”, который вы читали дома? (о путешествиях, об открытиях) Это одна из глав повести Паустовского «Далёкие годы».
— Поделитесь впечатлениями о рассказе.
— Какой фрагмент вам особенно понравился? Прочитайте.
— А все ли было понятно в нем?
— Сегодня на уроке сыграем в брейн-ринг и проверим, все ли вы правильно поняли.
— У нас 5 команд. Представьтесь. Повторим правила игры. Вопрос задается команде, все вместе обсуждают, отвечает капитан или участник команды, которого назначил капитан, за правильный ответ получают балл, если ответ неверный, то вопрос переходит следующей команде, при этом команда сохраняет право на свой вопрос.
— Какой дух должен царить во время игры в команде? (взаимопонимания, дружбы)
I. Именно этим были запечатаны бутылки (сургучом). Объясните значение слова сургуч . Если капитан правильно выберет словарь, то по закладке быстро найдет толкование слова. (2 балла)
II. Перед вами карта Африки. Какие географические названия, упомянутые в рассказе, вы будете искать на карте? (реки Нил, Лимпопо, город Каир, Средиземное море. 2 балла).
Капитаны подойдите к карте, рассмотрите её и покажите эти географические объекты.
Физкультминутка (Маленькие дети..)
III. Именно на этого литературного героя был похож учитель Черпунов. Вспомните, откуда пришел к нам этот литературный герой, найдите на выставке эту книгу (Черномор, колдун, А.С.Пушкин ,,Руслан и Людмила” 2 балла)
IV. Именно в этом городе происходят события,
описанные в рассказе. Почему события происходят в этом городе? (Киев, автор провел там детство, рассказ ведется от первого лица)
V. Много географических названий упомянуто в рассказе, но нам дорога наша Россия. Вода из какой великой русской реки была в одной из бутылок? Покажите ее на карте России. (Волга, 2 балла)
— Подведем итоги. Подсчитайте жетоны.
I. Именно так назывался дом, в котором жил учитель Черпунов и куда пришел гимназист (флигель)
— Какое интересное слово флигель . Наверное, читая рассказ, вы разобрались в значении этого слова. Очень интересно узнать историю происхождения этого слова. Если вы найдете нужный словарь и откроете его по закладке, то сможете узнать, откуда произошло слово. (этимологический словарь)
II Черный ящик. В нем находится то , что находилось в домашней коллекции учителя, а в толковом словаре Ожегова сказано так: ,,Систематизированное собрание каких-нибудь предметов”. Что находится в черном ящике?
III Если вы помните, то зеркало в прихожей учителя было вставлено в необычную раму из стеклянных листьев и роз. Каждая роза была, будто присыпана сахарной пудрой. Если вы были внимательны, то ответите на этот вопрос. Именно на это кондитерское изделие была похожа, присыпанная пудрой роза. (рахат-лукум)
— А кто из вас пробовал рахат-лукум? Я сейчас вас угощу, и вы представите, что ему напоминала роза. (угощение)
IV Об это человеке учитель Черпунов сказал так: ,,Он был великий ученый, жил один среди людоедов на Новой Гвинее, безоружный, умирающий от лихорадки, но он сделал столько добра дикарям, что они вспоминали его долго”. Кто этот человек? (Миклухо-Маклай)
V Именно такой урок хотел донести до своего ученика учитель Черпунов, рассказывая о Миклухо-Маклае? Найдите ответ в тексте. (добротой можно добиться всего, если нет ответа, через 30 секунд найти ответ в книге)
Согласны ли вы с ним? Обоснуйте.
— Предлагаю командам блиц-игру, отвечать нужно сразу без раздумий. Посоветуйтесь, кто от команды будет играть.
- Колибри – это…(маленькая птица)
- Амазонка – это… (река в Южной Америке)
- Филодендрон – это… (растение) Показать.
- Новая Гвинея – это… (остров в Тихом океане, недалеко от Австралии)
- Мичиган – это… (озеро в Северной Америке)
— Где вы узнали, что означают эти слова? (сноски – носитель информации)
— А кто помнит, чем закончился рассказ? (приглашением)
— Было ли мальчику интересно в гостях у учителя?
— Как вы думаете, придет ли он ещё?
— Какие уроки вы извлекли? (нужно внимательно читать, пользоваться разными источниками информации)
— Какими источниками мы пользовались? (карта, словари, сноски)
— Вы играли с интересом, рассказ увлек вас, у этого автора есть много других произведений, которые вы можете рассмотреть на выставке книг.
Среди произведений литературных жанров, особое место занимают лирические. Для полноценного восприятия произведения учащиеся должны проникнуться эмоционал.
Урок литературного чтения в 4 классе по программе Школа России К.Г. Паустовский «Корзина с еловими шишкми.» Представлены коспект урока, презентация, тест для проверни домашнего задания.
Стимулировать самостоятельную познавательную деятельность обучающихся, развивать у младших школьников умение обобщать изученный материал.
Урок литературного чтения. К.Г. Паустовский «Кот –варюга».
На уроке используются приемы работы над художественным произведением так, чтобы видеть детали, формируются навыки работы в группах. Через учебно — дидактические игры идет развитие познавате.
Цели урока: обучающая:· обучать образному восприятию музыки в тексте писателя, умению подчин.
Данная презентация содержит материалы к основным моментам урока.
источник
На столе в классе стояли залитые сургучом бутылки с желтоватой водой. На каждой бутылке была наклейка. На наклейках кривым старческим почерком было написано: «Вода из Нила», «Вода из реки Лимпопо», «Вода из Средиземного моря».
Бутылок было много. В них была вода из Волги, Рейна, Темзы, озера Мичиган, Мертвого моря и Амазонки. Но сколько мы ни разглядывали эту воду, во всех бутылках она была одинаково желтая и скучная на вид.
Мы приставали к учителю географии Черпунову, чтобы он разрешил нам попробовать воду из Мертвого моря. Нам хотелось узнать, действительно ли она такая соленая. Но пробовать воду Черпунов не позволял.
Низенький, с длинной, почти до колен, серой бородой и узкими глазами, Черпунов напоминал колдуна. Недаром и прозвище у него было «Черномор».
Черпунов всегда притаскивал на уроки всяческие редкости. Больше всего он любил приносить бутылки с водой. Он рассказывал, как сам набирал нильскую воду около Каира.
– Смотрите,– он взбалтывал бутылку,– сколько в ней ила. Нильский ил богаче алмазов. На нем расцвела культура Египта. Марковский, объясни классу, что такое культура.
Марковский вставал и говорил, что культура – это выращивание хлебных злаков, изюма и риса.
– Глупо, но похоже на правду! – замечал Черпунов и начинал показывать нам разные бутылки.
Он очень гордился водой из реки Лимпопо. Ее прислал Черпунову в подарок бывший его ученик.
Чтобы мы лучше запоминали всякие географические вещи, Черпунов придумывал разные наглядные способы. Так, он рисовал на классной доске большую букву А. В правом углу он вписывал в эту букву второе А, поменьше, в него – третье, а в третье – четвертое. Потом он говорил:
– Запомните: это Азия, в Азии – Аравия, в Аравии – город Аден, а в Адене сидит англичанин.
Мы запоминали это сразу и на всю жизнь. Старшеклассники рассказывали, что на квартире у Черпунова устроен небольшой географический музей, но старик к себе никого не пускает. Там были будто бы чучела колибри, коллекция бабочек, телескоп и даже самородок золота.
Наслушавшись об этом музее, я начал собирать свой музей. Он был, конечно, небогатый, но расцветал в моем воображении, как царство удивительных вещей. Разнообразные истории были связаны с каждой вещью – будь то пуговица румынского солдата или засушенный жук-богомол.
Однажды я встретил Черпунова в Ботаническом саду. Он сидел на мокрой от дождя скамейке и ковырял тростью землю. Я снял фуражку и поклонился.
– Пойди сюда! – подозвал меня Черпунов и протянул мне толстую руку.– Садись, рассказывай. Ты, говорят, собрал маленький музей. Что же у тебя есть?
Я робко перечислил свои незамысловатые ценности. Черпунов усмехнулся.
– Похвально! – сказал он. – Приходи ко мне в воскресенье утром. Посмотришь мой музей. Допускаю, что коль скоро ты этим увлекаешься, то из тебя выйдет географ или путешественник.
– Нет, зачем же, приходи один. Мамы не понимают в географии.
В воскресенье я надел новенький гимназический костюм и пошел к Черпунову. Он жил на Печерске, в низеньком флигеле во дворе. Флигель так густо оброс сиренью, что в комнатах было темно.
Была поздняя осень, но сирень еще не пожелтела. С листьев стекал туман. Внизу на Днепре трубили пароходы. Они уходили зимовать в затоны и прощались с Киевом.
Я поднялся на крыльцо и увидел вделанную в стену медную чашечку с круглой рукояткой от звонка. Я потянул рукоятку. Внутри флигеля пропел колокольчик.
Открыл мне сам Черпунов. На нем были серая теплая куртка и войлочные туфли.
Чудеса начались тут же в передней. В овальном зеркале отражался красный от смущения маленький гимназист, пытавшийся расстегнуть озябшими пальцами шинель. Я не сразу понял, что этот гимназист – я сам. Я долго не мог справиться с пуговицами. Я расстегивал их и смотрел на раму от зеркала.
Это была не рама, а венок из стеклянных, бледно окрашенных листьев, цветов и гроздьев винограда.
– Венецианское стекло,– сказал Черпунов, помог мне расстегнуть шинель, снял ее и повесил на вешалку.– Посмотри поближе. Можешь даже потрогать.
Я осторожно прикоснулся к стеклянной розе. Стекло было матовое, будто присыпанное пудрой. В полоске света, падавшей из соседней комнаты, оно просвечивало красноватым огнем.
– Совсем как рахат-лукум,– заметил я.
– Глупо, но похоже на правду,– пробормотал Черпунов.
Я покраснел так, что у меня зажгло в глазах. Черпунов похлопал меня по плечу:
– Не обижайся. Это у меня такая поговорка. Ну, пойдем. Выпьешь с нами чаю.
Я начал отказываться, но Черпунов взял меня за локоть и повел в столовую. Мы вошли в комнату, похожую на сад. Нужно было осторожно отводить листья филодендрона и свисавшие с потолка ветки с красными пахучими шишками, чтобы добраться до своего места за столом. Веерная пальма нависала над белой скатертью. На подоконниках теснились вазоны с розовыми, желтыми и белыми цветами.
Я сел за стол, но тотчас вскочил. В столовую быстро вошла, шурша платьем, невысокая молодая женщина с блестящими серыми глазами.
– Вот, Маша,– кивнул на меня Черпунов,– это тот гимназистик, про которого я рассказывал. Сын Георгия Максимовича. Конфузится, конечно.
Женщина протянула мне руку. Зазвенел браслет.
– Неужели вы ему будете все объяснять, Петр Петрович? – спросила она, разглядывая меня и усмехаясь.
– Тогда я схожу на это время в город. В кондитерскую. К Кирхгейму. Мне надо кое-что купить.
Женщина налила мне чаю с лимоном и пододвинула вазу с венскими булочками:
– Набирайтесь сил перед лекцией.
После чая Черпунов закурил папиросу. Пепел он стряхивал в раковину, покрытую окаменелой пеной нежнейшего розового цвета. Вторая такая же раковина стояла рядом.
– Это раковина из Новой Гвинеи,– заметил Черпунов.
– Ну, прощайте! – громко сказала молодая женщина, встала и вышла.
– Ну вот,– промолвил Черпунов, проводил ее глазами, а потом показал мне на портрет на стене. Он изображал бородатого человека с изможденным лицом.– Ты знаешь, кто это? Один из лучших русских людей. Путешественник Миклухо-Маклай. Он был великим гуманистом. Ты, должно быть, не понимаешь, что означает это слово. Не важно. Поймешь потом. Он был великий ученый и верил в добрую волю людей. Он жил один среди людоедов на Новой Гвинее. Безоружный, умирающий от лихорадки. Но он сумел сделать столько добра дикарям и проявить столько терпения, что, когда за ним пришел наш корвет «Изумруд», чтобы увезти его в Россию, толпы дикарей плакали на берегу, протягивали к корвету руки и кричали: «Маклай, Маклай!» Так вот, запомни: добротой можно добиться всего.
Женщина вошла в столовую и остановилась в дверях. На ней была черная маленькая шляпка. Она натягивала на левую руку перчатку.
– Между прочим, что такое поэзия? – неожиданно спросил Черпунов.– Пожалуйста, не собирайся мне отвечать. Это определить нельзя. Вот раковина с острова, где жил Маклай. Если ты долго будешь смотреть на нее, то вдруг тебе придет в голову, что как-то утром солнечный свет упал в эту раковину и так на ней и остался на вечные времена.
Женщина села на стул около двери и начала стаскивать с руки перчатку.
Я уставился на раковину. На минуту мне показалось, что я на самом деле уснул и вижу медленный восход солнца над прозрачными массами океанской воды и вспышки розовых лучей.
– Если ты прижмешь раковину к уху, – говорил где-то далеко Черпунов,– то услышишь гул. Я не могу тебе объяснить, почему это происходит. И никто тебе этого не объяснит. Это тайна. Все, что человек не может понять, называется тайной.
Женщина сняла шляпку и положила ее себе на колени.
– Возьми, послушай, – предложил Черпунов.
Я прижал раковину к уху и услышал сонный шум, будто далеко-далеко набегали на берег равномерные волны. Женщина протянула руку:
– Дайте и мне. Я уже давно не слушала.
Я отдал ей раковину. Она прижала ее к уху, улыбнулась и приоткрыла рот так, что были видны ее маленькие, очень белые и влажные зубы.
– Что же ты, Маша, не идешь к Кирхгейму? – неожиданно спросил Черпунов.
– Я раздумала. Мне скучно одной идти к Кирхгейму. Извините, если я помешала.
– Ну, что же,– сказал Черпунов,– продолжим нашу беседу, молодой человек. Вон там в углу стоят черные ящики. Принеси-ка сюда верхний ящик. Только неси осторожно.
Я взял ящик и поставил его на стол перед Черпуновым. Ящик оказался совсем легким.
Черпунов не торопясь открыл крышку. Я заглянул через его плечо и невольно вскрикнул. Огромная бабочка, больше, чем лист клена, лежала в ящике на темном шелку и переливалась, как радуга.
– Не так смотришь! – рассердился Черпунов.– Надо вот так!
Он взял меня за макушку и начал поворачивать мою голову то вправо, то влево. Каждый раз бабочка вспыхивала разными цветами – то белым, то золотым, то пурпурным, то синим. Казалось, что крылья ее горели чудесным огнем, но никак не сгорали.
– Редчайшая бабочка с острова Борнео! – с гордостью произнес Черпунов и закрыл крышку ящика.
Потом Черпунов показал мне звездный глобус, старые карты с «розой ветров», чучела колибри с длинными, как маленькие шила, клювами.
– Ну, на сегодня довольно,– сказал Черпунов.– Ты устал. Можешь приходить ко мне по воскресеньям.
– Да. Я уже стар, чтобы бродить и путешествовать, мой друг. Вот я и странствую по стенам и столам.– Он показал на книжные полки и на мертвых колибри.
– А вы много путешествовали? – спросил я робко.
– Не меньше, чем Миклухо-Маклай.
Когда, торопясь и не попадая в рукава, я натягивал в передней шинель, вошла молодая женщина. Она была в коротком узком жакете, в шляпе и перчатках. Маленькая темная вуаль была опущена у нее на глаза. От этого они казались совсем синими.
– Вы где живете? – спросила она.
– Значит, до Крещатика нам по пути. Пойдемте вместе.
Мы вышли. Черпунов стоял в дверях и смотрел нам вслед. Потом он громко сказал:
– Маша, прошу тебя, будь осторожна. И возвращайся скорей.
– Я слышу,– ответила женщина, но не оглянулась.
Мы миновали Никольский форт с бронзовыми мордами львов на крепостных воротах, прошли через Мариинский парк, где я встретил когда-то гардемарина, и повернули на Институтскую улицу. Женщина молчала. Я тоже молчал. Я боялся, что она о чем-нибудь спросит и мне придется отвечать.
На Институтской она наконец спросила:
– Что вам больше всего понравилось в нашем музее?
– Бабочка,– ответил я, помолчав, и добавил: – Только жалко эту бабочку.
– Да? – удивилась женщина.– Почему же вам ее жалко?
Мне в то время никто не говорил «вы», и от этого я еще больше смущался.
– Она очень красивая,– ответил я,– а ее почти никто не видит.
– А еще что вам понравилось?
На Крещатике мы остановились около кондитерской Кирхгейма. Женщина спросила:
– Вам позволяют пить какао в кондитерской? И есть пирожные?
Я не знал, позволяют ли мне это или нет, но вспомнил, что один раз я был с мамой и сестрой Галей у Кирхгейма и мы действительно пили какао. Поэтому я ответил, что, конечно, мне позволяют бывать у Кирхгейма.
– Вот и хорошо! Тогда пойдемте.
Мы сели в глубине кондитерской. Женщина отодвинула на край столика вазон с гортензией и заказала две чашки какао и маленький торт.
– Вы в каком классе? – спросила она, когда нам подали какао.
– А мне двадцать восемь. В двенадцать лет, конечно, можно верить всему.
– У вас есть какие-нибудь любимые игры и выдумки?
– И у Петра Петровича есть. А у меня нет. Вот вы бы приняли меня в свои игры. Мы бы хорошо играли.
– А во что? – полюбопытствовал я. Разговор становился интересным.
– Во что? Ну хотя бы в Золушку или в бегство от злого короля. Или мы придумали бы новую игру. Она называлась бы «Бабочка с острова Борнео».
– Да! – сказал я, загораясь.– Мы бы разыскали в заколдованном лесу колодец с живой водой.
– С опасностью для жизни, конечно?
– Ну да, с опасностью для жизни!
– Мы бы несли эту воду,– сказала она и подняла на лоб вуаль,– в ладонях. Когда один уставал бы нести, он осторожно переливал бы воду в ладонь к другому.
– Когда мы будем переливать воду,– заметил я,– одна или две капли обязательно упадут на землю, и в тех местах.
– В тех местах,– перебила она,– вырастут кусты с большими белыми цветами. А что случится потом, как вы думаете?
– Мы обрызгаем бабочку этой водой, и она оживет.
– И превратится в прекрасную девушку? – спросила женщина и засмеялась. – Ну, пора идти. Вас, наверное, ждут дома.
Мы вышли. Она проводила меня до угла Фундуклеевской, а оттуда пошла обратно. Я оглянулся. Она переходила Крещатик, тоже оглянулась, улыбнулась и помахала мне маленькой рукой в черной перчатке.
Дома я не рассказал никому, даже маме, что был в кондитерской Кирхгейма. Мама все удивлялась, почему я ничего не ем за обедом. Я упорно молчал. Я думал об этой женщине, но ничего не понимал.
На следующий день я спросил у одного из старшеклассников, кто эта женщина.
– А ты разве был у Черпунова? – спросил старшеклассник.
– Повезло,– сказал старшеклассник.– Это его жена. Он старше ее на тридцать пять лет.
В следующее воскресенье я не пошел к Черпунову, потому что среди недели он заболел и перестал ходить в гимназию. А через несколько дней мама вдруг спросила меня за вечерним чаем, не видел ли я у Черпунова молодую женщину.
– Видел,– сказал я и покраснел.
– Ну, значит, правда,– обернулась мама к отцу.– А он был с ней, говорят, так добр! Она жила, как принцесса в золотой клетке.
– Костик,– сказала мама,– ты уже выпил чай. Иди к себе, скоро пора ложиться.
Она услала меня, чтобы поговорить с отцом о Черпунове. Но я не стал подслушивать, хотя мне очень хотелось знать, что случилось.
Вскоре я узнал об этом в гимназии. Жена ушла от Черпунова, уехала в Петербург. Старик заболел от горя и никого к себе не пускал.
– Так и надо «Черномору»,– сказал гимназист Литтауэр.– Не женись на молодой!
Мы возмутились этими словами. Мы любили старика Черпунова. Поэтому на следующем же уроке, когда француз Сэрму влетел в класс, мы отомстили Литтауэру.
– Литтауэр! – громовым хором крикнул весь класс.– Иттауэр! Тауэр! Ауэр! Эр!
Потом сразу наступила тишина.
Сэрму вспылил и, как всегда, не разобрав, в чем дело, крикнул:
И поставил Литтауэру четверку по поведению.
Больше мы не видели Черпунова. Он не вернулся в гимназию.
Через год я встретил его на улице. Он едва брел – желтый, опухший, опираясь на толстую трость. Он остановил меня, расспросил, как я учусь, и сказал:
– Бабочку помнишь? С острова Борнео? Так вот, нет у меня уже этой бабочки.
Я молчал. Черпунов внимательно посмотрел на меня.
– Я подарил ее университету. И ее, и всю свою коллекцию бабочек. Ну, будь здоров. Рад был встретить тебя.
Черпунов вскоре умер. Я долго помнил о нем и о молодой женщине. Непонятная тоска охватывала меня, когда я вспоминал ее вуаль и то, как она, переходя Крещатик, улыбнулась и помахала рукой.
Когда я был уже в старшем классе, преподаватель психологии, говоря нам о плодотворной силе воображения, неожиданно спросил:
– Вы помните Черпунова с его водой из разных рек и морей?
– Ну, как же! – ответили мы.– Великолепно помним.
– Так вот, могу вам сообщить, что в бутылках была самая обыкновенная водопроводная вода. Вы спросите, зачем Черпунов вас обманывал? Он справедливо полагал, что таким путем дает толчок развитию вашего воображения. Черпунов очень ценил его. Несколько раз он упоминал при мне, что человек отличается от животного способностью к воображению. Воображение создало искусство. Оно раздвинуло границы мира и сознания и сообщило жизни то свойство, что мы называем поэзией.
источник
«Черпунов всегда притаскивал на уроки всякие редкости. Больше всего он любил приносить бутылки с водой. Он рассказывал, как сам набирал нильскую воду около Каира…»
На столе в классе стояли залитые сургучом бутылки с желтоватой водой. На каждой бутылке была наклейка. На наклейках кривым старческим почерком было написано: «Вода из Нила», «Вода из реки Лимпопо»[1], «Вода из Средиземного моря»[2].
Бутылок было много. В них была вода из Волги, Рейна, Темзы[3], озера Мичиган[4], Мёртвого моря[5] и Амазонки[6]. Но сколько мы ни разглядывали эту воду, во всех бутылках она была одинаково жёлтая и скучная на вид.
«Старый солдат шёл на побывку. Притомился в пути, есть хочется. Дошёл до деревни, постучал в крайнюю избу:
– Пустите отдохнуть дорожного человека.
«Две женщины брали воду из колодца. Подошла к ним третья. И старенький старичок на камушек отдохнуть присел…»
«В то давнее время, когда мир был наполнен лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, берега были кисельные, а по полям летали жареные куропатки, в то время жил-был царь по имени Горох с царицей Анастасией Прекрасной; у них было три сына-царевича…»
«В лето 6415 (907). Пошёл Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же он с собой множество варягов, и словен, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов – всех их называют греки „Великая Скифь“…»
«Жил-был старик, у него было три дочери: большая и средняя – щеголихи, а меньшая только о хозяйстве радела. Сбирается отец в город и спрашивает у своих дочерей: которой что купить? Большая просит:
– А тебе что, дочь моя любимая? – спрашивает у меньшой.
– Купи мне, батюшка, перышко Финиста ясна сокола…»
«Для Родины своей ни сил, ни жизни не жалей.
Родина – мать, умей за неё постоять.
Где смелость, там и победа…»
«Композитор Эдвард Григ проводил осень в лесах около Бергена.
Все леса хороши с их грибным воздухом и шелестом листьев. Но особенно хороши горные леса около моря. В них слышен шум прибоя. С моря постоянно наносит туман, и от обилия влаги буйно разрастается мох. Он свешивается зелёными прядями до самой земли…»
В этот сборник вошли повести, рассказы и сказки Паустовского, рассчитанные на юных читателей, которым предстоит постепенно познакомиться с разными гранями таланта этого феноменального писателя, в равной степени глубоко умевшего понимать красоту природы и красоту искусства, обаяние человеческой души и силу человеческой личности, способной на великий подвиг.
«Парусный мастер сидел с закрытыми глазами. Из-под красных сморщенных век текли слезы. Внезапная зима летела навстречу и ослепляла его своим невыносимым светом. За перевалом неожиданное море встало в глазах глухой высокой тучей, и начался спуск к Ялте…»
Дремучий медведь – очень опасный зверь. Он ходит-бродит и только и мечтает кого-нибудь съесть! Вот и пастушонок Петя с телятами чуть было не попались такому злому медведю на зуб. Но птицы и звери, зная Петину доброту и хороший нрав, помогли ему одолеть медведя…
В книгу вошли сказки К. Паустовского «Дремучий медведь» и «Теплый хлеб», с иллюстрациями Анатолия Сазонова.
Октябрь был на редкость холодный, ненастный. Тесовые крыши почернели.
Спутанная трава в саду полегла, и все доцветал и никак не мог доцвесть и осыпаться один только маленький подсолнечник у забора.
Над лугами тащились из-за реки, цеплялись за облетевшие ветлы рыхлые тучи. Из них назойливо сыпался дождь.
По дорогам уже нельзя было ни пройти, ни проехать, и пастухи пере, стали гонять в луга стадо.
Пастуший рожок затих до весны. Катерине Петровне стало еще труднее вставать по утрам и видеть все то же: комнаты, где застоялся горький запах нетопленных печей, пыльный «Вестник Европы»[1]
«Озеро возле берегов было засыпано ворохами жёлтых листьев…»
Мы пришли в отчаяние. Мы не знали, как поймать этого рыжего кота. Он обворовывал нас каждую ночь. Он так ловко прятался, что никто из нас его толком не видел. Только через неделю удалось наконец установить, что у кота разорвано ухо и отрублен кусок грязного хвоста.
Это был кот, потерявший всякую совесть, кот — бродяга и бандит. Мы прозвали его Ворюгой.
«Когда в лугах покосы, то лучше не ловить рыбу на луговых озёрах. Мы знали это, но всё-таки пошли на Прорву.
Неприятности начались сейчас же за Чёртовым мостом. Разноцветные бабы копнили сено. Мы решили их обойти стороной, но они нас заметили…»
Повесть о буднях советского военного флота, об учебном поединке подводной лодки и противолодочных кораблей.
Во втором томе избранных произведений украинского писателя Юрия Смолича представлены повесть «Театр неизвестного актера» и роман «Они не прошли».
Повесть «Театр неизвестного актера» посвящен памяти неизвестных героев — рядовых многочисленной армии театральных актеров, которые в тяжелые годы гражданской войны своим искусством помогали победе революции.
Роман «Они не прошли» рассказывает о деятельности подполья в оккупированном фашистами Харькове.
Повесть бурятского прозаика рассказывает о жизни таежников-промысловиков. Со страниц встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых. Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.
Общая тема цикла повестей и рассказов Исаака Гольдберга «Путь, не отмеченный на карте» – разложение и гибель колчаковщины.
Главный герой входящей в цикл повести «Болезнь», поручик Канабеевский, заболев тифом, отстает от своего карательного отряда и остается зимовать в небольшом сибирском селении.
В деревне, где я зимой жил, прошел вдруг слух, что водку с 1 февраля уценят. Слух, конечно, он и есть слух, сама жизнь учит не доверять им, и все-таки мужики клюнули. А клюнули оттого, что у слуха была основательная подпорка: мол, да, водку уценят, и сильно, но зато введут систему строгих штрафов. За каждый невыход на работу — пятьдесят рублей. Государство, мол, в убытке не останется, и то, что не доберет оно при продаже, с лихвой возместит с прогульщиков. И их таким образом прищучит, а то и верно, распустили. Мол, крякаешь, что дорогая, когда в карман лезешь, — пожалуйста, вот тебе дешевая, пей. Пей, да дело разумей. Называлась даже новая цена «Пшеничной» — три семьдесят.
В книгу писателя Юрия Васильева включены повести: «Ветер в твои паруса», «Дом Варга» и повесть, давшая название сборнику.
Герои произведений Ю. Васильева — люди высокого нравственного начала, творчески увлеченные любимым делом, бескорыстно служащие ему. Это и полярный летчик Вениамин Строев (повесть «Ветер в твои паруса»), архитектор Егор Коростылев, охотник Вутыльхин («Дом Варга»), токарь Петр Жернаков (повесть «Право на легенду»). Всех их — людей разных поколений, характеров, профессий — объединяет не только любовь к Северу, но и высокое стремление найти свое место среди героев нашего времени.
Писатель Юрий Васильев тридцать лет прожил на Колыме и Чукотке. Вот почему в его произведениях так зримо запечатлен этот удивительный край.
В книгу вошли две повести: «В конце аллеи…» и «Сабля без ножен», выпущенная издательством «Молодая гвардия» в 1980 году. В этих произведениях как бы противопоставлены две судьбы: светлый жизненный путь Маршала Советского Союза («Сабля без ножен») и никчемная, пустая жизнь человека, отколовшегося от Родины.
Журнал «Сибирские огни», №2, 1935 г.
«К ветеринару в наше село пришёл с Урже́нского озера Ваня Малявин и принёс завёрнутого в рваную ватную куртку маленького тёплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от слёз глазами…»
Автор бестселлеров списка «Нью-Йорк таймс» Диана Гэблдон — обладатель премий «Квилл» и «РИТА», которые вручаются Ассоциацией Романтических Писателей Америки. Она — автор невероятно популярной серии романтических приключений во времени, серии «Чужестранка», международных бестселлеров, включающих в себя такие книги, как «Чужестранка», «Стрекоза в янтаре», «Путешественница», «Барабаны Осени», «Огненный крест», «Толика снега и пепла», «Эхо прошлого», «Написано кровью моего сердца». Ее исторические серии о необычных приключениях лорда Джона включают в себя романы «Лорд Джон и Личное Дело», «Лорд Джон и Братство Клинка», книжку-новеллу «Лорд Джон и Клуб Адского Огня» и коллекцию рассказов о Лорде Джоне — «Лорд Джон и Рука Дьяволов». Ее последние романы — две новых книги о Лорде Джоне: «Шотландский Узник и голова красного муравья», а также сборник романов «Огненный след». Путеводитель по ее книгам и отзывы об ее работах содержатся в книге «The Outlandish Companion». В динамичной новелле, которая печатается ниже, молодой Джейми Фрейзер, некогда ставший одним из героев книг о Чужестранке, вынужден покинуть свой дом в Шотландии и отправиться бродить по миру, где его ждет множество приключений, иногда приятных, иногда решительно неприятных — и временами опасных и темных. Эта новелла включена в серию «Чужестранка» без номера, потому что представляет собой ответвление от сериала, дополнительно раскрывая некоторые эпизоды первой книги серии. Текст взят из издания: Смертельно опасны: [сборник: пер. с англ.] сост. Джорж Р.Р. Мартин, Гарднер Дозуа. — Москва: Изд. АСТ, 2015. — 768 с. — (Мастера фэнтези) — ISBN: 978-5-17-086715-8 — перевод и примечания В. Вершовский.
источник
На столе в классе стояли залитые сургучом бутылки с желтоватой водой. На каждой бутылке была наклейка. На наклейках кривым старческим почерком было написано: «Вода из Нила», «Вода из реки Лимпопо» [1] , «Вода из Средиземного моря» [2] .
Бутылок было много. В них была вода из Волги, Рейна, Темзы [3] , озера Мичиган [4] , Мёртвого моря [5] и Амазонки [6] . Но сколько мы ни разглядывали эту воду, во всех бутылках она была одинаково жёлтая и скучная на вид.
Мы приставали к учителю географии Черпунову, чтобы он разрешил нам попробовать воду из Мёртвого моря. Нам хотелось узнать, действительно ли она такая солёная. Но пробовать воду Черпунов не позволял.
Низенький, с длинной, почти до колен, серой бородой и узкими глазами, Черпунов напоминал колдуна. Недаром и прозвище у него было Черномор.
Черпунов всегда притаскивал на уроки всякие редкости. Больше всего он любил приносить бутылки с водой. Он рассказывал, как сам набирал нильскую воду около Каира [7] .
– Смотрите, – он взбалтывал бутылку, – сколько в ней ила. Нильский ил богаче алмазов. На нём расцвела культура Египта… Марковский, объясни классу, что такое культура.
Марковский вставал и говорил, что культура – это выращивание хлебных злаков, изюма и риса.
– Глупо, но похоже на правду! – замечал Черпунов и начинал показывать нам разные бутылки.
Он очень гордился водой из реки Лимпопо. Её прислал Черпунову в подарок бывший его ученик.
Чтобы мы лучше запоминали всякие географические вещи, Черпунов придумал наглядный способ. Так, он рисовал на классной доске большую букву А. В правом углу он вписывал в эту букву второе А, поменьше, в него – третье, а в третье – четвёртое. Потом он говорил:
– Запомните: это – Азия, в Азии – Аравия, в Аравии – город Аден, а в Адене сидит англичанин.
Мы запоминали это сразу и на всю жизнь.
Старшеклассники рассказывали, что на квартире у Черпунова устроен небольшой географический музей, но старик к себе никого не пускает. Там были будто бы чучела колибри [8] , коллекция бабочек, телескоп и даже самородок золота.
Наслушавшись об этом музее, я начал собирать свой музей. Он был, конечно, небогатый, но расцветал в моём воображении, как царство удивительных вещей. Разнообразные истории были связаны с каждой вещью – будь то пуговица румынского солдата или засушенный жук-богомол.
Однажды я встретил Черпунова в Ботаническом саду. Он сидел на мокрой от дождя скамейке и ковырял тростью землю. Я снял фуражку и поклонился.
– Пойди сюда! – подозвал меня Черпунов и протянул мне толстую руку. – Садись. Рассказывай. Ты, говорят, собрал маленький музей. Что же у тебя есть?
Я робко перечислил свои незамысловатые ценности. Черпунов усмехнулся.
– Похвально! – сказал он. – Приходи ко мне в воскресенье утром. Посмотришь мой музей. Допускаю, что коль скоро ты этим увлекаешься, то из тебя выйдет географ или путешественник.
– Нет, зачем же, приходи один. Мамы не понимают в географии.
В воскресенье я надел новенький гимназический костюм и пошёл к Черпунову. Он жил на Печёрске, в низеньком флигеле во дворе. Флигель так густо оброс сиренью, что в комнатах было темно.
Была поздняя осень, но сирень ещё не пожелтела. С листьев стекал туман. Внизу на Днепре трубили пароходы. Они уходили зимовать в затоны и прощались с Киевом.
Я поднялся на крыльцо и увидел вделанную в стену медную чашечку с круглой рукояткой от звонка. Я потянул рукоятку. Внутри флигеля пропел колокольчик.
Открыл мне сам Черпунов. На нём была серая тёплая куртка и войлочные туфли.
Чудеса начались тут же, в передней… В овальном зеркале отражался красный от смущения маленький гимназист, пытавшийся расстегнуть озябшими пальцами шинель. Я не сразу понял, что этот гимназист – я сам. Я долго не мог справиться с пуговицами. Я расстёгивал их и смотрел на раму от зеркала.
Это была не рама, а венок из стеклянных бледно окрашенных листьев, цветов и гроздьев винограда.
– Венецианское стекло, – сказал Черпунов, помог мне расстегнуть шинель, снял её и повесил на вешалку. – Посмотри поближе. Можешь даже потрогать.
Я осторожно прикоснулся к стеклянной розе. Стекло было матовое, будто присыпанное пудрой. В полоске света, падавшей из соседней комнаты, оно просвечивало красноватым огнём.
– Совсем как рахат-лукум [9] , – заметил я.
– Глупо, но похоже на правду, – пробормотал Черпунов.
Я покраснел так, что у меня зажгло в глазах. Черпунов похлопал меня по плечу:
источник
На столе в классе стояли залитые сургучом бутылки с желтоватой водой. На каждой бутылке была наклейка. На наклейках кривым старческим почерком было написано: «Вода из Нила», «Вода из реки Лимпопо» [1] , «Вода из Средиземного моря» [2] .
Бутылок было много. В них была вода из Волги, Рейна, Темзы [3] , озера Мичиган [4] , Мёртвого моря [5] и Амазонки [6] . Но сколько мы ни разглядывали эту воду, во всех бутылках она была одинаково жёлтая и скучная на вид.
Мы приставали к учителю географии Черпунову, чтобы он разрешил нам попробовать воду из Мёртвого моря. Нам хотелось узнать, действительно ли она такая солёная. Но пробовать воду Черпунов не позволял.
Низенький, с длинной, почти до колен, серой бородой и узкими глазами, Черпунов напоминал колдуна. Недаром и прозвище у него было Черномор.
Черпунов всегда притаскивал на уроки всякие редкости. Больше всего он любил приносить бутылки с водой. Он рассказывал, как сам набирал нильскую воду около Каира [7] .
– Смотрите, – он взбалтывал бутылку, – сколько в ней ила. Нильский ил богаче алмазов. На нём расцвела культура Египта… Марковский, объясни классу, что такое культура.
Марковский вставал и говорил, что культура – это выращивание хлебных злаков, изюма и риса.
– Глупо, но похоже на правду! – замечал Черпунов и начинал показывать нам разные бутылки.
Он очень гордился водой из реки Лимпопо. Её прислал Черпунову в подарок бывший его ученик.
Чтобы мы лучше запоминали всякие географические вещи, Черпунов придумал наглядный способ. Так, он рисовал на классной доске большую букву А. В правом углу он вписывал в эту букву второе А, поменьше, в него – третье, а в третье – четвёртое. Потом он говорил:
– Запомните: это – Азия, в Азии – Аравия, в Аравии – город Аден, а в Адене сидит англичанин.
Мы запоминали это сразу и на всю жизнь.
Старшеклассники рассказывали, что на квартире у Черпунова устроен небольшой географический музей, но старик к себе никого не пускает. Там были будто бы чучела колибри [8] , коллекция бабочек, телескоп и даже самородок золота.
Наслушавшись об этом музее, я начал собирать свой музей. Он был, конечно, небогатый, но расцветал в моём воображении, как царство удивительных вещей. Разнообразные истории были связаны с каждой вещью – будь то пуговица румынского солдата или засушенный жук-богомол.
Однажды я встретил Черпунова в Ботаническом саду. Он сидел на мокрой от дождя скамейке и ковырял тростью землю. Я снял фуражку и поклонился.
– Пойди сюда! – подозвал меня Черпунов и протянул мне толстую руку. – Садись. Рассказывай. Ты, говорят, собрал маленький музей. Что же у тебя есть?
Я робко перечислил свои незамысловатые ценности. Черпунов усмехнулся.
– Похвально! – сказал он. – Приходи ко мне в воскресенье утром. Посмотришь мой музей. Допускаю, что коль скоро ты этим увлекаешься, то из тебя выйдет географ или путешественник.
– Нет, зачем же, приходи один. Мамы не понимают в географии.
В воскресенье я надел новенький гимназический костюм и пошёл к Черпунову. Он жил на Печёрске, в низеньком флигеле во дворе. Флигель так густо оброс сиренью, что в комнатах было темно.
Была поздняя осень, но сирень ещё не пожелтела. С листьев стекал туман. Внизу на Днепре трубили пароходы. Они уходили зимовать в затоны и прощались с Киевом.
Я поднялся на крыльцо и увидел вделанную в стену медную чашечку с круглой рукояткой от звонка. Я потянул рукоятку. Внутри флигеля пропел колокольчик.
Открыл мне сам Черпунов. На нём была серая тёплая куртка и войлочные туфли.
Чудеса начались тут же, в передней… В овальном зеркале отражался красный от смущения маленький гимназист, пытавшийся расстегнуть озябшими пальцами шинель. Я не сразу понял, что этот гимназист – я сам. Я долго не мог справиться с пуговицами. Я расстёгивал их и смотрел на раму от зеркала.
Это была не рама, а венок из стеклянных бледно окрашенных листьев, цветов и гроздьев винограда.
– Венецианское стекло, – сказал Черпунов, помог мне расстегнуть шинель, снял её и повесил на вешалку. – Посмотри поближе. Можешь даже потрогать.
Я осторожно прикоснулся к стеклянной розе. Стекло было матовое, будто присыпанное пудрой. В полоске света, падавшей из соседней комнаты, оно просвечивало красноватым огнём.
– Совсем как рахат-лукум [9] , – заметил я.
– Глупо, но похоже на правду, – пробормотал Черпунов.
Я покраснел так, что у меня зажгло в глазах. Черпунов похлопал меня по плечу:
– Не обижайся. Это у меня такая поговорка. Ну, пойдём. Выпьешь с нами чаю.
Я начал отказываться, но Черпунов взял меня за локоть и повёл в столовую. Мы вошли в комнату, похожую на сад. Нужно было осторожно отводить листья филодендрона [10] и свисавшие с потолка ветки с красными пахучими шишками, чтобы добраться до своего места за столом. Веерная пальма нависала над белой скатертью. На подоконниках теснились вазоны с розовыми, жёлтыми и белыми цветами.
Я сел за стол, но тотчас вскочил. В столовую быстро вошла, шурша платьем, невысокая молодая женщина с блестящими серыми глазами.
– Вот, Маша, – кивнул на меня Черпунов, – это тот гимназистик, про которого я рассказывал. Сын Георгия Максимовича. Конфузится, конечно.
Женщина протянула мне руку. Зазвенел браслет.
Она налила мне чаю с лимоном и пододвинула вазу с венскими булочками.
– Набирайтесь сил перед лекцией.
После чая Черпунов закурил папиросу. Пепел он стряхивал в раковину, покрытую окаменелой пеной нежнейшего розового цвета. Вторая такая же раковина стояла рядом.
– Это раковина из Новой Гвинеи [11] , – заметил Черпунов.
– Ну, прощайте! – громко сказала молодая женщина, встала и вышла.
– Ну вот, – промолвил Черпунов, проводил её глазами, а потом показал мне на портрет на стене. Он изображал бородатого человека с изможденным лицом. – Ты знаешь, кто это? Один из лучших русских людей. Путешественник Миклухо-Маклай. Он был великий учёный и верил в добрую волю людей. Он жил один среди людоедов на Новой Гвинее. Безоружный, умирающий от лихорадки. Но он сумел сделать столько добра дикарям и проявить столько терпения, что, когда за ним пришёл наш корабль «Изумруд», чтобы увезти его в Россию, толпы дикарей плакали на берегу, протягивали к нему руки и кричали: «Маклай, Маклай!» Так вот, запомни: добротой можно добиться всего.
Вот раковина с острова, где жил Маклай, – продолжал Черпунов. – Если ты долго будешь смотреть на неё, то вдруг тебе придёт в голову, что как-то утром солнечный свет упал на эту раковину и так на ней и остался на вечные времена.
Я уставился на раковину. На минуту мне показалось, что я на самом деле уснул и вижу медленный восход солнца над прозрачными массами океанской воды и вспышки розовых лучей.
– Если ты прижмёшь раковину к уху, – говорил где-то далеко Черпунов, – то услышишь гул. Я не могу тебе объяснить, почему это происходит. И никто тебе этого не объяснит. Это тайна. Всё, что человек не может понять, называется тайной. Возьми, послушай, – предложил Черпунов.
Я прижал раковину к уху и услышал сонный шум, будто далеко-далеко набегали на берег равномерные волны.
– Ну что же, – сказал Черпунов, – продолжим нашу беседу, молодой человек. Вон там в углу стоят чёрные ящики. Принеси-ка сюда верхний ящик. Только неси осторожно.
Я взял ящик и поставил его на стол перед Черпуновым. Ящик оказался совсем лёгким.
Черпунов, не торопясь, открыл крышку. Я заглянул через его плечо и невольно вскрикнул. Огромная бабочка, больше, чем лист клёна, лежала в ящике на тёмном шелку и переливалась, как радуга.
– Не так смотришь! – рассердился Черпунов. – Надо вот так!
Он взял меня за макушку и начал поворачивать мою голову то вправо, то влево. Каждый раз бабочка вспыхивала разными цветами – то белым, то золотым, то пурпурным, то синим. Казалось, что крылья её горели чудесным огнём, но никак не сгорали.
– Редчайшая бабочка с острова Борнео [12] ! – с гордостью произнёс Черпунов и закрыл крышку ящика.
Потом Черпунов показал мне звёздный глобус, старые карты, чучела колибри с длинными, как маленькие шила, клювами.
– Ну, на сегодня довольно, – сказал Черпунов. – Ты устал. Можешь приходить ко мне по воскресеньям.
Жара стояла над землёй уже месяц. Взрослые говорили, что эту жару даже видно.
– Как это можно увидеть жару? – спрашивала всех Таня.
Тане было пять лет, и поэтому она каждый день узнавала от взрослых много интересных вещей. Действительно, можно было поверить дяде Глебу, что «сколько ни проживёшь на свете, хоть триста лет, а всего не узнаешь».
– Пойдём наверх, я тебе покажу жару, – сказал Глеб. – Оттуда лучше видно.
источник