Прочитайте стихотворения, определите его принадлежность к одному из направлений серебряного века, назовите
характерные черты направления, нашедшие отражение в каждом стихотворении:
А) Умер вечер. Ночь чернеет.
Ропщет море. Мрак растет.
Челн томленья тьмой охвачен
Буря воет в бездне вод.
Б) Как я люблю фламандское панно,
Где овощи, и рыбы, и вино
И дичь богатая на блюде плоском —
Янтарно-желтым отливает лоском.
И писанный старинной кистью бой —
Люблю. Солдат с блистающей трубой,
Клубы пороховые, мертвых груду,
И вздыбленные кони отовсюду!
В) Нет людей.
крик тысячедневных мук?
Душа не хочет немая идти,
а сказать кому?
Брошусь на землю,
камня корою
в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.
Истомившимися по ласке губам тысячью поцелуев покрою умную морду трамвая.
В — точно футуризм, написано Маяковским
помогите ,пожалуйста
1. «Искусство-одно из средств различения доброго от злого» Л.Т.Толстой
2. » Первая ступень всякого творчества есть самозабвение» Пришвин
3. » Едва ли есть высшее из наслаждений, как наслаждение творчеством» Гоголь
Помогите пожалуйста, очень нужно
русских поэтов начала XIX века? Почему поэт называет страдания народа «старой темой»? Как в стихотворении выражено его отношение к крестьянской реформе? Почему автор уверен, что народ не внемлет его песням? Как и с какой целью меняются образные картины и поэтические интонации в четырех частях стихотворения? Какие строки стихотворения являются скрытыми цитатами или отсылают читателя к творчеству Пушкина? Сопоставьте стихотворение «Элегия» с одним из стихотворений Пушкина: «Деревня», «Поэту», «Элегия (Безумных лет угасшее веселье…)», «Из Пиндемонти». Как в них решается проблема взаимоотношений поэта и народа? Есть ли разница в понятиях «народ» и «толпа» в стихах Пушкина и Некрасова?
давно заросли; серые деревянные кресты поникли и гниют под своими когда-то крашеными крышами; каменные плиты все сдвинуты, словно кто их подталкивает снизу; два-три ощипанных деревца едва дают скудную тень; овцы безвозбранно бродят по могилам. Но между ними есть одна, до которой не касается человек, которую не топчет животное: одни птицы садятся на нее и поют на заре. Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обоим ее концам: Евгений Базаров похоронен в этой могиле. К ней, из недалекой деревушки, часто приходят два уже дряхлые старичка — муж с женою. Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и не могут покинуть это место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем. Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной. АНАЛИЗ ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА ТУРГЕНЕВА ОТЦЫ И ДЕТИ !
источник
Америки оборванная карта
И глобуса вращающийся круг.
Румяный шкипер спорит без азарта,
Но горячится, не согласен, друг.
И с полюса несется на экватор
Рука и синий выцветший обшлаг,
А солнца луч, летя в иллюминатор,
Скользит на стол, на кресло и на флаг.
Спокойно все. Слышна команда с рубки,
И шкипер хочет вымолвить: «Да брось…»
Но спорит друг. И вспыхивают трубки.
И жалобно скрипит земная ось.
Растрепанные грозами — тяжелые дубы,
И ветра беспокойного — осенние мольбы,
Над Неманом клокочущим — обрыва желтизна
И дымная и плоская — октябрьская луна.
Природа обветшалая пустынна и мертва…
Ступаю неуверенно, кружится голова…
Деревья распростертые и тучи при луне —
Лишь тени, отраженные на дряхлом полотне.
Пред тусклою, огромною картиною стою
И мастера старинного как будто узнаю, —
Но властно прорывается в видения и сны
Глухое клокотание разгневанной волны!
Как я люблю фламандские панно,
Где овощи, и рыбы, и вино,
И дичь богатая на блюде плоском —
Янтарно-желтым отливает лоском.
И писанный старинной кистью бой —
Люблю. Солдат с блистающей трубой,
Клубы пороховые, мертвых груду
И вздыбленные кони отовсюду!
Но тех красот желанней и милей
Мне купы прибережных тополей,
Снастей узор и розовая пена
Мечтательных закатов Клод Лоррена.
О, празднество на берегу, в виду искусственного моря,
Где разукрашены пестро причудливые корабли.
Несется лепет мандолин, и волны плещутся, им вторя,
Ракета легкая взлетит и рассыпается вдали.
Вздыхает рослый арлекин. Задира получает вызов,
Спешат влюбленные к ладье — скользить в таинственную даль..
О, подражатели Ватто, переодетые в маркизов, —
Дворяне русские, — люблю ваш доморощенный Версаль.
Пусть голубеют веера, вздыхают робкие свирели,
Пусть колыхаются листы под розоватою луной,
И воскресает этот мир, как на поблекшей акварели, —
Запечатлел его поэт и живописец крепостной.
Пожелтевшие гравюры,
Рамок круглые углы,
И пастушки и амуры
Одинаково милы.
В окна светит вечер алый
Сквозь деревья в серебре,
Золотя инициалы
На прадедовском ковре.
Шелком крытая зеленым
Мебель низкая — тверда,
И часы с Наполеоном —
Все тридцатые года.
«Быть влюбленну, быть влюбленну», —
Мерно тикают часы.
Ах, зачем Наполеону
Подрисованы усы!
Кофейник, сахарница, блюдца,
Пять чашек с узкою каймой
На голубом подносе жмутся,
И внятен их рассказ немой:
Сначала — тоненькою кистью
Искусный мастер от руки,
Чтоб фон казался золотистей,
Чертил кармином завитки.
И щеки пухлые румянил,
Ресницы наводил слегка
Амуру, что стрелою ранил
Испуганного пастушка.
И вот уже омыты чашки
Горячей черною струей.
За кофеем играет в шашки
Сановник важный и седой.
Иль дама, улыбаясь тонко,
Жеманно потчует друзей,
Меж тем как умная болонка
На задних лапках служит ей.
И столько рук и губ касалось,
Причудливые чашки, вас,
Над живописью улыбалось
Изысканною — столько глаз.
И всех, и всех давно забытых
Взяла безмолвная страна,
И даже на могильных плитах,
Пожалуй, стерты имена.
А на кофейнике пастушки
По-прежнему плетут венки;
Пасутся овцы на опушке,
Ныряют в небо голубки.
Пастух не изменяет позы,
И заплели со всех сторон
Неувядающие розы
Антуанеты медальон.
Июль в начале. Солнце жжет,
Пустые дали золотя.
Семья актерская идет
Дорогой пыльною, кряхтя.
Старуха, комик и Макбет —
Все размышляют про обед.
Любовник первый, зол и горд,
Колотит тростью о ботфорт.
Все праздны… Бедный Джи — лишь ты
Приставлен движимость блюсти, —
А кудри — словно завиты,
И лет не больше двадцати…
Следить так скучно, чтобы мул,
Шагая, вовсе не заснул,
Не отвязался тюк с едой
Или осленок молодой
Не убежал. Пылит жара,
А путь и долог и уныл.
Невольно вспомнишь вечера
Те, что в Марсели проводил,
При свете звезд, в большом порту.
Лелеял смутную мечту
О южных странах. А вдали
Чернели молча корабли.
Напрасно мирный свет луны
Земле советует: «Усни», —
Уже в таверне зажжены
Гостеприимные огни.
Матросы, персы, всякий люд,
Мигая трубками, идут,
Толкают дверь, плюют на пол
И шумно занимают стол.
Как часто Джи глядел в окно
На этих дерзких забияк,
Что пили темное вино,
И ром, и золотой коньяк.
Как сладко тело била дрожь,
Когда сверкал внезапно нож
И кровь, красна и горяча,
Бежала в драке из плеча.
Все из-за женщин. Как в мечте,
Проклятья, ссоры и ножи!
Но завитые дамы те
Совсем не волновали Джи.
Когда одна из них, шутя,
Его звала: «Пойдем, дитя…» —
Он грубо руки отводил
И, повернувшись, уходил.
Но, пробужденному, ему
Являлось утром иногда
Воспоминание, как тьму
Вдруг пронизавшая звезда.
Не знал когда, не помнил где,
Но видел взгляд — звезду в воде,
Но до сих пор горячий рот,
Казалось, — и томит, и жжет.
Ах, если бы еще хоть раз
Увидеть сон такой опять,
Взглянуть в зрачки огромных глаз,
Одежду легкую измять, —
Но в этой жизни кочевой
Он видит только ужин свой,
Да то, что выкрали осла,
Да пьесу, что сегодня шла.
Кудрявы липы, небо сине,
Застыли сонно облака.
На урне надпись по-латыни
И два печальных голубка.
Внизу безмолвствует цевница,
А надпись грустная гласит:
«Здесь друга верного гробница»,
Орфей под этим камнем спит.
Все обвил плющ, на хмель похожий,
Окутал урну темный мох.
Остановись пред ней, прохожий,
Пошли поэту томный вздох.
И после с грацией неспешной,
Как в старину — слезу пролей:
Здесь госпожою безутешной
Поставлен мопсу мавзолей.
Как хорошо и грустно вспоминать
О Фландрии неприхотливом люде:
Обедают отец и сын, а мать
Картофель подает на плоском блюде.
Зеленая вода — блестит в окне,
Желтеет берег с неводом и лодкой.
Хоть солнца нет, но чувствуется мне
Так явственно его румянец кроткий.
Неяркий луч над жизнью трудовой,
Спокойной и заманчиво нехрупкой,
В стране, где воздух напоен смолой
И рыбаки не расстаются с трубкой.
Визжа, ползет тяжелая лебедка…,
О берег разбивается волна
Янтарная. И парусная лодка
Закатом медно-красным зажжена.
Вот капитан. За ним плетется сеттер,
Неся в зубах витой испанский хлыст,
И, якоря раскачивая, — ветер
Взметает пыль и обрывает лист…
А капитан в бинокль обозревает
Узор снастей, таверну на мысу…
Меж тем луна октябрьская всплывет
И золотит грифона на носу.
источник
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
На самом же деле уникальные композиции Франса Снейдерса создали в фламандском искусстве новое направление, так как основная часть произведений живописца к жанру натюрморта относится лишь условно. Размер каждого полотна составляет более трех метров в длину и более двух в высоту, что придает им признаки монументально-декоративного искусства.
Эти грандиозные декоративные полотна, изображающие прилавки, заваленные дичью, рыбой, овощами и фруктами, а также образы продавцов и покупателей принесли мировую славу фламандскому живописцу.
Маленький Франс был рожден в 1579 году в Антверпене в семье владельца большой таверны, пользующейся большой популярностью среди местных гурманов. Мальчик с малых лет видел множество разнообразной снеди, ставшей для него впоследствии главным объектом изображения.
Дар к рисованию проявился очень рано. И уже в 13-летнем возрасте он стал учеником Питера Брейгеля Младшего. А в 22 года Франса Снейдерса приняли в гильдию Святого Луки — цеховую организацию, объединявшую художников.
Около года Франс прожил и в Италии, дабы совершенствоваться мастерству. А вернувшись сблизился с Питером Паулем Рубенсом, работая с которым подрисовывал на его полотнах цветы, фрукты и животных. Существует немало картин, являющихся свидетельством их творческого союза.
Благодаря Рубенсу Снейдерс сумел найти те пути, на которых «со всей силой раскрылся его талант» . Он перешел к большому монументальному и декоративному стилю, впоследствии принесшую ему мировую славу.
Художник писал свои произведения для именитых заказчиков, среди их числа был испанский король Филипп IV, а также для зажиточных сограждан, желавших видать в своих апартаментах необычайно красивые натюрморты, пробуждающие аппетит и как бы говорящие о достатке владельцев дома. Как правило, такими монументальными картинами украшали столовые.
Глядя на грандиозные полотна фламандского мастера, возникает ассоциация с рогом изобилия из которого на прилавки в хаотичном порядке высыпаны различные фрукты и овощи, груды всевозможной лесной дичи и заморские диковинные деликатесы.
Что притягивает особое внимание зрителя так это то, что на ряду с мертвыми животными, птицами, рыбой написаны живые представители животного мира. Это обезьяны, попугаи, белки, кошки, охотничьи собаки, привлеченные запахом свежего мяса, орехов и сладких фруктов.
Практически все работы художника перенасыщены объектами и образами, однако он очень мастерски сумел завести все это изобилие в целостный композиционный ряд, чем совершенно не отяготил свои картины.
Воспевая в красках богатство природы и изобилие даров земли, Снейдерс с необыкновенным проникновением передавал форму, фактуру и цвет объектов, компонуя их в роскошные декоративные композиции. Выдерживая при этом богатую цветовую гамму.
Однако во времена Снейдерса на самом деле не было такого изобилия в торговых лавках. В большинстве своем художник руководствовался вымыслом и своей фантазией. Он пытался всего-навсего подчеркнуть насколько земля богата на дары природы.
В Государственном Эрмитаже Санкт-Петербурга есть целый зал посвященный творчеству выдающегося фламандского художника. В нем насчитывается четырнадцать работ Франса Снейдерса. Наиболее яркие и заслуживающие особого внимания четыре монументальные картины из серии «Лавки» (конец 1610-х годов).
В Эрмитаже хранится удивительное творение Франса Снейдерса «Рыбная лавка», которое завораживает своим изобилием морской и речной снеди. Художник мастерски скомпоновал на прилавке огромную массу обитателей подводного мира.
От их изобилия просто разбегаются глаза. Здесь и готовые стейки красной рыбы, камбала и щука, угри и карпы, крабы и омары, окуни и различная крупная и мелкая рыбешка. Всевозможная рыба везде: на прилавке и под ним, в корзинах и на подвесном сооружении. Приглядевшись под прилавок, видим и черепаху, пытающуюся тихонько сбежать, и тюленя, оскалившегося на кота, и убегающих крабов, и касатку, невероятно малых размеров, бьющую хвостом по полу.
Меньше всего заметен в этом хаосе сам лавочник. Одна из причин та, что Снейдерс не любил рисовать людей и на его холстах их часто дописывали другие художники. Как правило это были Якоб Йорданс и Абрахам Янсенс. Видимо поэтому торговец и не вписался в колорит этой шевелящейся массы, которая аппетит вряд ли вызовет, а вот интерес зрителя — непременно.
В Эрмитаже можно также увидеть и другие полотна Франса Снейдерса, так к примеру, «Фрукты в чаше на красной скатерти». Где на фаянсовом блюде соседствуют полупрозрачные зеленые ягоды винограда, ярко-желтые груши, сливы, веснушчатые абрикосы на ветке с листьями, инжир. А также в керамических тарелочках, стоящих рядом, ежевика и лесной орех. Всю композицию очень выгодно подчеркивает красная скатерть и темно синий фон.
И снова торговая лавка. Только на этот раз наполненная битой дичью. Видим контрастирующее сочетание красного и белого, живого и мертвого. Стоит отметить реакцию охотничьего пса на притаившегося кота в оконном проеме да и переполошенных кур в корзине.
Фламандская школа живописи славилась в 17 веке художниками, умевшими непревзойденно компоновать огромную массу предметов на одном полотне. Таким являлся Виллем ван Хахт , который умудрился изобразить на одной картине целую художественную галерею.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
источник
Пересчитаем главные направлениями живописного натюрморта в которых работали голландские живописцы XVII столетия подарившие миру основные сюжеты предметной живописи. Кратко опишу основные признаки, упомяну мастеров и посмотрим на примеры.
Цветочный букет, из нескольких одинаковых или множества разнообразных цветов, в том числе полевых в вазе, которая установлена в каменной нише в стене или на столе. Рядом с ней могут быть фрукты разной степени спелости. На цветах бабочки и стрекозы. На столе гусеница, ящерка или пустые раковины. Яркие краски, мягкое освещение. Концентрированная красота в чистом виде. Услада для глаз.
Яркие представители данного направления: Амбросиус Босхарт Старший (1573 — 1621) и Балтасар ванн дер Аст (1593/94 – 1657) .
Череп, часто в компании с бедренной костью, лежащий на старых истрепанных книгах. Рядом огарок погасшей свечи. Могут присутствовать молчащие музыкальные инструменты, наброски рисунков, вырванные из книг листы с глубокомысленными цитатами, перевернутый бокал, пустая чернильница. Мрачные краски. Контрастное освещение. Напоминает о смертности человека и тщетности бытия и наводит на глубокомысленные размышления.
Представители направления: Давид Байли ( David Bailly ) (1584 — 1657) , братья Хармен (1612 — 1659) и Питер (1615 — 1654) Стенвейки (Steenwijc) , приходившиеся Давиду племянниками.
В дальнейшем у данного направления возник подвид условно называемый «кабинет ученого» развивашийся в университетских городах. Глобус, раскрытые книги, измерительные приборы, свернутые в рулоны географические карты. Все это в художественном беспорядке на столе или в углу помещения. Намекает на ученость незримо присутствующего владельца всех этих вещей. Часто на картине изображены раскрытые книги, нотные тетради, записки или распечатанные письма. Эти тексты можно прочесть, а ноты сыграть.
В дальнейшем этот тип картин дал ответвление в виде картин изображающих атрибуты искусства — кисти, палитры, наброски, папки с рисунками, гипсовые головы или музыкальные инструменты, ноты и проч. все это в художественном беспорядке располагается в мастерской художника или жилище музыканта.
Готовые к приему гостей праздничный стол, накрытый скатертью с разнообразными кушаньями аккуратно расставленными по всей его поверхности непосредственно перед приходом гостей. Чаще всего включает пирамиду сыров, положенных друг на друга, несколько бокалов для пива или кувшин для вина, устрицы, ягодный пирог, экзотические фрукты в вазе и прочая хитрая снедь, все это на дорогой серебряной или оловянной посуде.
Мастера данного направления: Николас Гиллис ( 1580 – после 1632), Флорис Герритс ван Схотен (1590 – ?) , Клара Петерс (1594-1659)
В дальнейшее своем развитии banketje трансформировался в т.н. «завтраки». Стол скромного горожанина, непосредственно после того как он от него отошел от него. Недопитый бокал пива, сельдь на тарелочке, надкушенная булочка, скомканная белая салфетка, несколько пустых раковин от устриц, косточки, кулёк с перцем, нож. И конечно недочищенный лимон. Скромно, демократично, доступно. Картинка из будней обычного городского жителя. Портрет отсутствующего, через картину его жизненное пространства.
Развитие направления «завтраков» получило в творчестве первопроходцев данного направления Виллема Клас Хеды (1593 -1682) и Питера Класа (1597 — 1661). Единый колорит и ощущение некоего пронизывающего всю картину общего освещения, общего цветового тона, с некоторыми цветовыми акцентами. Мастера как будто уловили нечто в устройстве мироздания и законах распространения световых волн. Атрибуты те же что и в «завтраках», свет является отдельным действующим лицом. Пестрота отсутствует, присутствует единый колорит объединяющий все предметы воедино. У Хеды и Класа появилось множество последователей.
Искусное изображения предметов на плоскости картины, так что они кажутся и объемными и . Изображение рисунка выполненного на неровном листе бумаги и приколотого к «стене» внутри картины, складывается впечатление что этот листок приколот к стене перед которой стоит зритель. Оптические иллюзии. Картины часто предназначались для установки за стеклянными дверцами шкафа и имитировали «выставленные» там предметы. Картины часто писались с учетом того где они будут расположены и учитывали то как на на них будет падать свет, дабы максимально полно создать иллюзию.
Выдающимся мастером «обманок» был ученик Рембранта Самюэл ванн Хогстратен (1627 – 1678). Весьма убедительные охотничьи «обманки» удавалось создавать Йоханнесу Лемансу (1633-1688), Кристоферу Пирсону ( 1631 – 1714 ) .
Дары моря, самые разнообразные рыбины, большие и малые, морские гады и моллюски выложенные в лавке торговца. Близость моря давала самые разнообразные источники для изображения. Рыбины еще разевают рты, глотая воздух, чешуя блестит, морские гады еще не успели высохнуть. Иллюстрация изобилия и богатства природы, прославление труда морехода и рыбака. «Сухопутная» часть данного сюжета — лавки с битой дичью, демонстрирующий огромное количество разнообразных животных и птиц художественно наваленных в пространстве лавки. Часто рядом находятся алчные кошки, пытающиеся стащить какой-нибудь охотничий трофей или жмущиеся по столом охотничьи собаки пускающие слюни при виде такого изобилия
Признанным мастером тематического натюрморта «рыбная лавка» являлся Абрахам ван Бейерен (1620 – 1690)
Непревзойденный мастер натюрмортов с битой дичью и прочими охотничьими трофеями это конечно же Франс Снейдерс ( 1579 — 1657 ), фламандский живописец. Его работы не только сложны по композиции и составлены из большого количества объектов, но и достаточно велики по размерам. Например вот эта картина из собрания Музея Изобразительных Искусств имени Пушкина:
Изображение кусочка кухонного интерьера голландского дома, с изображением разнообразной посуды и прочей кухонной утвари, которая с тех пор не сильно изменилась, вперемешку с продуктами, которые хозяйка изготовилась приготовить, но куда-то отошла. Часто на нее намекает оставленный на столе ключ или их связка. Картина скромной и упорядоченной жизни, скромное обаяние бюргерского быта.
Пик развития всего жанра вообще. Самые дорогие и искусно изготовленные предметы, экзотические фрукты на фоне редких тканей и драпировок и все это исполненной на высочайшим уровнем мастерства. Серебряные, золотые кубки и чаши, китайский фарфоровые вазы, тончайшее стекло, персидские ковры и прочие предметы доступные голландским торговцам и мореходам. Золото сверкает, серебро холодит, стекло блестит и отражает другие предметы, фрукты источают аромат, бархат мерцает и переливается. Зримо ощутима фактура разнообразных поверхностей, свет падает откуда-то всержу и многократно отражаясь от прежмета к предмету рассеивается и падает на стену давая сложные тени. Настоящее наслаждение для искушенного зрителя.
Первопроходцем нового вида натюрморта стал Ян Давидс де Хем (1606 – 1684) , выдающимся мастером данного направления является Виллем Кальф (1619—1693).
* Юрий Тарасов. Голландский натюрморт XVII века. изд-во Петербургского университета. 2004. ( это самая лучшая книга на данную тему, которую мне довелось читать, очень рекомендую, но требует некоторой подготовки, очень большой фактический материал, но иллюстрации ч\б и низкого качества)
Юрий Кузнецов. Западноеевропейский натюрморт. Л. 1966. (альбом цветных иллюстраций + текст, основной упор на картины находящиеся в отечественных музеях, охват от первых натюрмортов до XX века)
Подписывайтесь, чтоб ничего не пропустить. Буду рад вашим комментария с обратной связью.
источник
Рассказываем, как нидерландские художники XV века изменили представление о живописи, почему привычные религиозные сюжеты оказались вписаны в современный контекст и как определить, что имел в виду автор
Энциклопедии символов или иконографические справочники часто создают впечатление, что в искусстве Средневековья и Возрождения символика устроена очень просто: лилия олицетворяет чистоту, пальмовая ветвь — мученичество, а череп — бренность всего сущего. Однако на самом деле все далеко не так однозначно. У нидерландских мастеров XV века мы часто можем лишь догадываться, какие предметы несут в себе символический смысл, а какие — нет, и споры о том, что именно они значат, не утихают до сих пор.
На огромном Гентском алтаре При полностью открытых створках он составляет 3,75 м в высоту и 5,2 м в ширину. Хуберта и Яна ван Эйков с внешней стороны написана сцена Благовещения. За окном зала, где архангел Гавриил возвещает Деве Марии благую весть, видно несколько улиц с фахверковыми домами Фахверк (нем. Fachwerk — каркасная конструкция, фахверковая конструкция) — строительная техника, которая была популярна в Северной Европе в позднее Средневековье. Фахверковые дома воздвигали с помощью каркаса из вертикальных, горизонтальных и диагональных балок из крепкого дерева. Пространство между ними заполняли глинобитной смесью, кирпичом или деревом, а потом чаще всего сверху белили. , черепичными крышами и острыми шпилями храмов. Это Назарет, изображенный в облике фламандского городка. В одном из домов в окне третьего этажа видна висящая на веревке рубаха. Ее ширина всего 2 мм: прихожанин Гентского собора никогда не разглядел бы ее. Такое удивительное внимание к деталям, будь то отблеск на изумруде, украшающем корону Бога Отца, или бородавка на лбу заказчика алтаря, — одна из главных примет фламандской живописи XV века.
В годах в Нидерландах произошла настоящая визуальная революция, оказавшая огромное влияние на все европейское искусство. Фламандские художники поколения новаторов — Робер Кампен (около 1375 — 1444), Ян ван Эйк (около 1390 — 1441) и Рогир ван дер Вейден (1399/1400–1464) — достигли небывалого мастерства в передаче реального визуального опыта в его почти тактильной достоверности. Религиозные образы, писавшиеся для храмов или для домов состоятельных заказчиков, создают ощущение, что зритель, словно через окно, заглядывает в Иерусалим, где судят и распинают Христа. То же ощущение присутствия создают их портреты с почти что фотографическим, далеким от всякой идеализации реализмом.
Они научились с невиданной убедительностью изображать на плоскости трехмерные предметы (причем так, что к ним хочется прикоснуться) и фактуры (шелка, меха, золото, дерево, фаянс, мрамор, ворс драгоценных ковров). Этот эффект реальности усиливался световыми эффектами: плотные, еле заметные тени, отражения (в зеркалах, доспехах, каменьях, зрачках), преломление света в стекле, синяя дымка на горизонте…
Отказавшись от золотых или геометрических фонов, которые долго господствовали в средневековом искусстве, фламандские художники стали все чаще переносить действие сакральных сюжетов в реалистично выписанные — и, главное, узнаваемые зрителем — пространства. Комната, в которой Деве Марии явился архангел Гавриил или где она нянчила младенца Иисуса, могла напоминать бюргерский или аристократический дом. Назарет, Вифлеем или Иерусалим, где разворачивались важнейшие евангельские события, часто приобретали черты конкретного Брюгге, Гента или Льежа.
Однако нельзя забывать, что удивительный реализм старой фламандской живописи был пронизан традиционной, еще средневековой символикой. Многие повседневные предметы и детали пейзажа, которые мы видим на панелях Кампена или Яна ван Эйка, помогали донести до зрителя богословское послание. Немецко-американский искусствовед Эрвин Панофский в годах назвал этот прием «скрытым символизмом».
Например, в классическом средневековом искусстве святых часто изображали с их атрибутами. Так, Варвара Илиопольская обычно держала в руках маленькую, словно игрушечную башню (в напоминание о башне, куда ее, по преданию, заточил отец-язычник). Это явный символ — тогдашний зритель вряд ли подразумевал, что святая при жизни или на небесах действительно ходила с моделью своего застенка. Напротив, на одной из панелей Кампена Варвара сидит в богато обставленной фламандской комнате, а за окном видна строящаяся башня. Так у Кампена привычный атрибут реалистически встроен в пейзаж.
Робер Кампен. Мадонна с Младенцем перед камином. Около 1440 года The National Gallery, London
На другой панели Кампен, изобразив Мадонну с Младенцем, вместо золотого нимба поместил за ее головой каминный экран из золотистой соломки. Повседневный предмет подменяет золотой диск или корону лучей, расходящихся от головы Богоматери. Зритель видит реалистически выписанный интерьер, но понимает, что круглый экран, изображенный за Девой Марией, напоминает о ее святости.
Дева Мария в окружении мучениц. XV век Musées royaux des Beaux-Arts de Belgique / Wikimedia Commons
Но не стоит думать, что фламандские мастера полностью отказались от явной символики: просто они стали использовать ее реже и изобретательнее. Вот анонимный мастер из Брюгге в последней четверти XV века изобразил Деву Марию, окруженную девами-мученицами. Почти все они держат в руках свои традиционные атрибуты Луция — блюдо с глазами, Агата — щипцы с вырванной грудью, Агнесса — агнца и т. д. . Однако у Варвары ее атрибут, башня, в более современном духе вышит на длинной мантии (как на одеждах в реальном мире действительно вышивали гербы их владельцев).
Сам термин «скрытые символы» немного обманчив. На самом деле они вовсе не были спрятаны или замаскированы. Напротив, цель состояла в том, чтобы зритель их распознал и через них прочел то послание, которое до него стремился донести художник его заказчик — в иконографические прятки никто не играл.
Триптих Мероде — один из тех образов, на которых историки нидерландской живописи поколениями отрабатывают свои методы. Мы не знаем, кто именно его написал, а потом переписывал: сам Кампен или из его учеников (в том числе самый известный из них — Рогир ван дер Вейден). Что важнее, мы не до конца понимаем смысл многих деталей, и исследователи продолжают спорить о том, какие предметы из новозаветно-фламандского интерьера несут в себе религиозное послание, а какие перенесены туда из реального быта и являются лишь декорацией. Чем лучше символика скрыта в повседневных вещах, тем труднее понять, есть ли она там вообще.
На центральной панели триптиха написано Благовещение. На правой створке Иосиф, муж Марии, трудится в своей мастерской. На левой заказчик образа, встав на колени, через порог устремил свой взор в комнату, где разворачивается таинство, а за его спиной благочестиво перебирает четки его жена.
Судя по гербу, изображенному на витражном окне за спиной Богоматери, этим заказчиком был Петер Энгельбрехт — богатый торговец тканями из Мехелена. Фигура женщины у него за спиной была дописана позже — вероятно, это его вторая жена Хельвиг Билле Возможно, триптих был заказан еще при первой супруге Петера — им не удавалось зачать ребенка. Скорее всего, изображение предназначалось не для церкви, а для спальни, гостиной или домашней часовни хозяев. .
Благовещение разворачивается в декорациях богатого фламандского дома, возможно, напоминавшего жилище Энгельбрехтов. Перенос сакрального сюжета в современный интерьер психологически сокращал дистанцию между верующими и святыми, к которым они обращались, а заодно сакрализовал их собственный быт — раз уж комната Девы Марии так похожа на ту, где они ей молятся.
источник
Каким бы абсурдным это ни звучало, натюрморт имеет много общего с современными требованиями фотографии в Instagram: оба должны выглядеть идеально и желательно с оттенком искренности. Искусство натюрморта также не очень высоко ценилось и часто делалось скорее как украшение, нежели художественная роспись. Для большинства современных любителей искусства фантазии по натюрморту останавливаются на внешнем созерцании. Но что если бокал вина на столе имеет свое тайное значение? А бабочка на цветах несет глубокий религиозный посыл? Чтобы раскрыть истинную суть натюрморта, важно расшифровать секретный язык его символов.
Когда началась живопись натюрморта, она началась с цветов (и у каждого типа цветка было свое значение) или с кухонных предметов, разложенных на столе. Их называли не натюрмортом, а скорее фруктами или цветочками. Затем части завтрака, потом натюрморт банкета.
Vanitas (лат. «тщеславие») — это картины с моральным посланием. Они напоминают зрителю о смерти, хрупкости человеческой жизни и краткости нашего существования. Художник использовал бы такие предметы, как череп, часы, зажженную свечу, чтобы представить ход времени. Книги, музыкальные инструменты (очень дорогие вещи в этот период) служат предупреждением о тщетности мирских занятий.
Виллем Кальф. Натюрморт с фарфоровой вазой, кувшином позолоченного серебра и бокалами, ок. 1643—1644. Холст, масло 55.6 х 44.5 см, Музей искусств округа Лос-Анджелес.
Другими популярными темами, на которых художники концентрировались, были картины с продуктами земледелия и труда. Также использовались урожаи с моря, особенно фламандских мастеров из-за их непосредственной близости к морю и разнообразной торговли. Обычно, когда используются свежие продукты, символика натюрморта означает изобилие, богатство и щедрость высшего класса. Когда еда изображена как разлагающаяся, она демонстрирует тщетность и возможную смерть.
Треугольник в форме пирамиды, обращенной вверх, является знаком Святого Духа или Троицы в христианской символике.
Направленный вниз треугольник — очень древний символ женственности и земли с ее женскими качествами (мать-земля).
Натюрморты: Амброзиус Босхарт Старший и Ян ван Ос
Роза — это цветок Венеры, символ любви.
Роза с шипами — страдания Девы Марии.
Лилия — чистота. Лилия также может представлять Деву Марию.
Подсолнух — символ преданности.
Плющ, как вечнозеленый, символизирует вечную жизнь.
Тюльпан является излюбленным предметом коллекционирования в Нидерландах XVII века. Символ безумия, безответственного и необоснованного отношения, дарованного Богом.
Мак является цветком, который производит опиум — символ смертного греха и лени.
Увядшие цветы — неизбежная смертность человеческой натуры. Разлагающиеся цветы часто включались в работы с различными богатыми предметами, которые изображали богатство, чтобы противопоставить красоту богатства неизбежности смерти.
Ростки зерна, плюща или ветви лавра является символом возрождения и жизненного цикла.
Ян Баптист Веникс. «Натюрморт с мёртвым лебедем».
Пчела, как и бабочка, являются символами надежды. Они довольно хрупки, поэтому являются напоминанием о хрупкости жизни.
Бабочка — в религиозных символах является атрибутом души. Это также представляет воскресение Христа.
Живая улитка и морские раковины — означают смерть и хрупкость. Улитка — также олицетворение лени и непорочного зачатия. Большие моллюски представляют двойственность природы, символ похоти, один из смертных грехов.
Муравей — атрибут трудолюбия.
Стрекоза (как подвид бабочки) — дьявольская натура.
Птицы или пара птиц представляют собой воскресение души после смерти.
Мышь, будучи очень плодовитым животным, стала символом распущенности и разрушения.
Попугай, птицы и кошка — олицетворяют человеческие недостатки.
Рыбы символизировали Христа.
Кошки были великими символами обмана. Также подразумевают незаконную любовь. Веками кошки считаются загадочными, красивыми и экзотическими.
Обезьяна представляет хаос. Она также символизируют человека, захваченного земными и чувственными желаниями. Обезьяна с яблоком изображает падение человека.
Черепаха — долгая жизнь (черепаха имеет большую продолжительность жизни до 150 лет).
Балтазар ван дер Аст «Натюрморт с фруктами»
Артишоки, спаржа и клубника были символом плодов рая.
Лимоны в прежние времена были очень дорогим и популярным продуктом. Кислые и горькие продукты символизирует обманчивую привлекательность или притяжение земных удовольствий.
Франсиско де Сурбаран. Натюрморт с лимонами, апельсинами и розой. 1633. Музей Нортона Саймона. Пасадина
Очищенные лимоны указывают на двуличность.
Мясо, ветчина, дичь и моллюски символизируют богатство и искушение, вновь обращая внимание на мимолетность роскоши.
Яблоко — может означать любовь, знание, мудрость, радость и смерть. В религиозных работах оно обычно означает искушение и первородный грех.
Персики — крепкое здоровье. Персик также символизирует истину и спасение и используется в качестве замены греховному яблоку.
Креветки являются символами богатства и обжорства. Дорогие деликатесы, такие как моллюски и лимоны, ассоциировались с привилегированным образом жизни.
Хлеб — плоть Христа и смирение.
Гранаты — плодородие (метафора для Персефоны и Аида).
Вино и виноград — святое причастие.
Омар — богатство и искушение.
Древесная текстура грецкого ореха символизировала крест.
Моллюск символизирует Деву Марию. В современных работах они символизируют чувственность и удовольствия.
Гнилые плоды — это символ старения. Зрелые плоды символизируют плодородие и изобилие.
Баскенис Эваристо «Музыкальные инструменты»
Музыкальные инструменты представляют краткость и преходящий характер жизни.
Лютня — популярный символ любви.
Лютня (со сломанными струнами) — смерть или раздор.
Скрипка — бесполезность земного существования (легко ломающиеся струны символизируют оборванные нити времени)
Перья символизируют добродетели надежды, веры и милосердия (в религиозных делах). Также они представляют свободу и небеса.
Черепа или кости на картине символизируют смертность.
Восточные ковры- символизируют богатство. Это были эксклюзивные и дорогие вещи, которые ставились на столы для защиты цвета и качества древесины.
Украшения или дорогая одежда — временная природа красоты и грех нарциссизма. Символизируют мимолетность красоты тела и природу мудрости в жизни человека.
Песочные часы и механические часы — это скоротечность времени.
Шелк (особенно, фиолетовый) — хвастовство, тщеславие и гордость. Шелк был самой качественной и дорогой одеждой в старые времена. Они были доступны только состоятельным людям. Фиолетовый цвет был редким и дорогим. Таким образом, фиолетовая шелковая одежда — яркий атрибут чрезмерной гордости.
Книги, карты, ручка являются символом науки.
Палитра с кистями, лавровый венок (обычно на черепе) — это живопись и поэзия.
Свеча может указывать на то, что время прошло , вера в Бога. Когда свеча погашена, она означает смерть. Свеча может символизировать свет во тьме одинокого человека или свет Христа, очищение.
Дымящаяся свеча или масляная лампа являются символом человеческой души.
Медицинские инструменты — напоминание о слабости человеческого организма и болезнях.
Кошельки для монет, шкатулки для драгоценностей, украшения и косметика предназначены для создания красоты, женственной привлекательности. И в то же время они связаны с тщеславием, нарциссизмом и смертным грехом высокомерия.
Короны и скипетры — признаки преходящего земного владычества, которое контрастирует с небесным миропорядком.
Мыльные пузыри — это краткость жизни и внезапность смерти (ссылка на выражение homo bulla — «человек — это мыльный пузырь»).
Кубки, игральные карты, кости — признак неверных жизненных целей, поиск удовольствий в грехе.
Зеркало символизирует правду или тщеславие.
Раковины в натюрморте представляют рождение и плодородие.
Меч символизирует силу, защиту, авторитет, мужество.
Нож напоминает об уязвимости человека перед лицом смерти.
Ключи — символизируют домашнее хозяйство.
Карнавальная маска — это признак нехватки человеческого в том, кто ее носит. Безрассудное веселье.
Пустой стакан символизирует смерть.
Стекло символизирует хрупкость жизни и роскошь.
источник
Рисунок Пронина Арсения, 8 лет
Из Голландии 17 века осторожно перебираемся во Фландрию тех же времен. Географически — почти рядом, визуально — все очень похоже на голландское: те же каменные башни готических соборов и ступенчатые фасады, мосты и каналы маленьких городков, широкополые шляпы и жесткие кружевные воротники зажиточных бюргеров. Та же трепетная любовь ко всему материальному и предметному, та же безупречность живописных полотен.
Но фламандцы — они как-то щедрее во всем и проще, что ли. Любовь к бесхитростным радостям жизни — еде, выпивке, нарядам, раздольная бесшабашность в жизнерадостных пирушках, избыточная щедрость пиршественных столов, незамысловатые радости желудка. Франц Снейдерс с грудами фруктов и рыбы, и Якоб Йорданс с краснощекими, лоснящимися от жирного мяса бюргерскими физиономиями участников щедрых трапез.
Рисунок Пискова Миши, 8 лет
И Рубенс. Вроде и такой же, как другие фламандцы, но и не похожий на них. Блистательный, ослепительно талантливый, практически всемогущий как художник. Сам говоривший, что не было в искусстве вершин, ему не покорившихся. Невероятно плодовитый — три тысячи картин, не какого-то там супрематизма, чистейшей воды барочных полотен восхитительного живописного качества! «Художник королей и король художников», имевший при жизни всеевропейский успех и славу еще и как мастер дипломатической интриги. Здоровый, жизнерадостный, благополучный, проживший в достатке достаточно длинную и увлекательную жизнь. Баловень судьбы.
Рубенс умел все — от анималистических панно до трепетных религиозных алтарей, бытовые сценки, театрализованные картины, мифологические и исторические сюжеты, аллегории и просто пейзажи. И портреты: кого только на них нет! Европейские монархи, аристократия и буржуазия, сановные старики и пухлые младенцы, нарядные придворные кавалеры и упитанные фламандки с нежнейшей бархатной кожей, в пышных нарядах и без них. (Последние, впрочем, были мной в студийной презентации проигнорированы, хотя в художке мы с удовольствием созерцаем его обнаженную натуру и обсуждаем рубенсовский эталон красоты, но не с малышами же. ).
Здесь же смотрим и лучшего ученика Рубенса, фламандца, ставшего впоследствии основателем английской портретной школы — Антониса Ван Дейка. Он, конечно, несколько изысканнее своего учителя, его фигуры более хрупкие и аристократичные, лица бледнее, пальцы рук — тоньше. Англичане, включая короля Карла I, на службу к которому он уехал в самом расцвете таланта, его практически боготворили и даже наградили рыцарским званием.
А как он писал детей! Любые мелкие отпрыски английских дворянских родов на его полотнах становились маленькими принцами и принцессами — с гордым поворотом головы, благородной осанкой, ласково-надменным взглядом. И как же они при этом прелестны и обаятельны.
Белоцерковская Лиза, 11 лет
Какое-то время тратим на разговоры об историческом костюме той эпохи. Шелковые шитые золотом камзолы и яркие атласные чулки кавалеров кажутся удивительнее, чем пышные, многослойные наряды дам. Самое удивительное — плоеные крахмальные воротники, жесткие, многослойные. Почти в каждой группе с изумлением обсуждали, как они ЭТО носили. Впрочем, ходят же сейчас женщины на лабутенах.
Кстати, на английских портретах Ван Дейка таких воротников уже нет
По следам Рубенса и Ван Дейка мы сочиняем «костюмированный портрет». Персонажа 17 века — мужчины или женщины, взрослого или ребенка. Иногда на пленэре, на прогулке. Или в роскошном интерьере дворцового зала.
Картины гениальных портретистов служат нам образцами и ориентирами, но мы их не копируем, боже упаси! Понятно же, что волшебные рубенсовские фактуры и перламутровое сияние ван-дейковских складок нам, грешным, передать невозможно. Зато мы можем позаимствовать фасон воротника, покрой платья, рисунок кружева. А уж героев мы и сами как-нибудь придумаем. Своих собственных. Да и интерьер для них наваяем — загляденье!
Можем взрослых солидных дам и кавалеров.
Еремина Света, 5 лет
Дмоховская Ангелина, 6 лет
А можно и детей:
Степанова Настя, 5 лет
У всех выходит по-разному — иногда совсем «мультяшно», а порой вполне себе по-вандейковски.
Сегодня завершили «портретную» серию. Осталась одна, самая последняя тема.
источник
Аннемиеке Мейн (Annemieke Mein) — художница по текстилю из Австралии., её считают основательницей текстильной скульптуры — нового направления в искусстве
Её работы — смесь объемной аппликации, живописи и вышивки
Герои её текстильной скульптуры – птицы, лягушки, бабочки, стрекозы, за которыми она любит наблюдать в природе.
Аннемиеке родилась в Голландии, но ее родители переехали в Австралию, когда ей было семь лет. Родителям пришлось много работать на новом месте и девочка проводила почти все время в одиночестве. Ее поразила природа и животные Австралии, она изучала растения и жизнь бабочек и кузнечиков. С детства у нее был талант к рисованию и особый дар к усидчивой кропотливой работе. Мать ее зарабатывала шитьем, отец был зубным техником и вдобавок виртуозно делал протезы — глаз, носов и ушей. После школы Аннемиеке отправилась учиться искусству, но в начале шестидесятых был разгар любви к абстракционизму, а ей это совершенно не нравилось. Вместо этого она выучилась на медсестру, работала в госпитале, вышла замуж и родила двоих детей.
И вот в то время, пока она сидела дома, развернулась ее страсть к ручной работе — все стены были покрыты макраме, она шила, плела кружева, делала кружевные картины, вышивала всеми способами, занималась фетром, пряла и ткала, делала картины из птичьих перьев и коры, занималась керамикой, лепила из глины, вязала крючком и спицами, занималась папье-маше, делала ручную бумагу, работала с кожей, делала печвор и декупаж и восстанавливала старинную мебель. Все это время она рисовала. А вскоре стала переводить свои рисунки австралийской природы в текстильные скульптуры. Эти панно и отдельно стоящие композиции и сделали ее всемирно известной. Это были огромные работы, вовсе не те изящные рукоделья в пяльцах, что относятся к крафтам. Для работ Аннемиеке не было раздела, но они стали выставляться в художественных галереях.
Береговая банксия — была первой работой, сделанной в рельефе. С нею Аннемиеке победила в конкурсе и была очень горда этой победой.
Листья сделаны из шерсти и серебряного бархата для изнанки, а «шишка» из буклированной шерсти, шерстяной ткани и фетра и шелка.
Рисунок на заднем плане вышит на машинке свободным движением, так. как она бы рисовала карандашом. Многим казалось. что работа «не закончена», но это стало стилем Аннемиеке — несколько планов в картине — от практически объемного переднего, через плоско пришитую аппликацию к рисунку или линейной вышивке на фоне.
Плащ с объемной стрекозой из коллекции декорированных предметов одежды. Он сшит из вручную сотканного грубого хлопка и расшит шелком, шерстью, мехом, дакроном и вышивальными нитями.
Старая леди-моль была сделана специально для трогания посетителями. На каждой выставке Аннемиеке с трудом отгоняла посетителей, рвущихся потрогать выпуклые части — правда ли это ткань? поэтому эта работа была сделана специально из очень прочных тканей и в темной гамме. Рядом с нею стояла табличка, приглашающая посетителей трогать и ощупывать работу.
Композиция «Свобода» – около сорока бабочек двадцати пяти различных видов, выход части изображения за пределы холста – ещё один излюбленный приём Аннемиеке:
Мидии и водоросли — свободно стоящая текстильная скульптура 109 см в длину. Сзади видны только спинки раковин, а спереди — все их сияющие открытые створки.
Водоросли сваляны из шерсти и вручную покрашены. Спинки ракушек сделаны из слоев расписанной органзы поверх темной шерсти, а внутренности из нескольких слоев расписанной переливчатой органзы и атласа.
Рельеф «кузнечики» состоит из двух полотен 105 на 105 см. И кузнечики воссозданы с научной точностью. Аннемиеке долго искала ткань для их особо блестящих фасеточных глаз и ее свёкр великодушно отдал ей на растерзание свой желтый шелковый галстук, который идеально подошел.
Видно, что каждая травинка вышита, чтобы показать волокна листа.
.
» Наконец-то она летит!».
Это совершенно личная, домашняя работа, помещена в книгу потому, что пользуется огромной популярностью на выставках, на самом деле это не выставочная работа, это подарок Аннемиеке ее свекрови на день рождения.
В 11 пушистых птенцах изображены 11 внуков Альмы Мейн — и все они знают, кто из них где изображен.
Аннемиеке приходится немало времени проводить за книгами по зоологии и биологии, чтобы добиться реалистичности своих персонажей. Ей приходится подбирать подходящие фактуры и раскрашивать ткани, использовать для стежек различные оттенки ниток.
Её картины настолько реалистичны, что на выставках посетители все время пытаются прикоснуться к ним, чтобы убедится, что листочки и травинки – это сложная вышивка, а не приклеенный гербарий. Для самых любопытных она сделала картину, с бабочкой, которую можно потрогать
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
источник
Грубый трудный фильм про «сельскую» жизнь.
В отвратительно бездумных условиях растёт ребёнок. Печальные обстоятельства его существования угнетают и кажется нет шанса ему понять это и отказаться так жить. Худо-бедно судьба заботиться о нём и отодвигает с кривого пути, подкидывает шансы, подсказки. Остальное он по идее должен сделать сам, но его родня оказывала на него такое влияние, что он неизбежно падает под условиями разумной, самостоятельной жизни, бессильный вести войну с самим собой за свою свободу и счастье. Всё не легко. Приходится делать выбор в ситуациях как простых, так и главных. И пожалуй фильм об этом.
Множество фрагментов открывают глаза на моё детство и взросление. Параллели так очевидны и жестоки, что нет способа избегать правды. Хорошо, что будучи взрослым можно увидеть через фильм своё прошлое и заметить то, о чём в детстве были сделаны детские выводы.
Глубоко проникая, фильм оставляет наедине со своими ощущениями. Даёт время, ничего не объясняя и не навязывая. Речь не идёт о герое фильма или вторых ролях. Речь только о зрителе. Чувствуй. Понимай что происходит. Как это для тебя?
Хотелось бы пересмотреть, но уж больно долго и тяжело. Но 1 раз обязательно надо.
Сложно ставить оценку за весь фильм, когда мысль в кино на 10, а длительность на 2. Думаю, что такое кино могло бы быть и короткометражным, или хотя бы до 40 минут.
Феликс ван Грунинген создает шедевры для поклонников или же, атмосферное кино для любителей. Для меня, большого поклонника Феликса, ‘Фламандские натюрморты’ являются очередным достоянием кино, по крайней мере, Бельгийского точно. В этой картине поднимается вопрос, а можно ли, находясь, в непригодных условиях для среднестатистического подростка, который учится, стать кем-то выше по статусу, чем победителем алкогольного ‘Тур де Франс’ или же чемпионом по велогонке нагишом. Само место представляет из себя что-то среднее, между комфортабельным жилищем и убогим зданием. Проживает в нем бабушка, четыре сына и её единственный внук. Эти четыре брата, каждый свой день устраивают в грандиозную пьянку или вечеринку, прожигают свои года за так, но зато весело. Самый младший в этом доме Гюнтер, он периодически берет пример со своих дядей и отца, ему не против этот образ жизни, ведь он не видел другого. В повседневной жизни он тот ещё хулиган, но с моральными устоями, которые принимаются на улице. Он постоянно получает от учителя наказание в виде каких-то сочинений на различные темы, но ему определенно нравится писать.
‘Фламандские натюрморты’ раскрывают тему, которая является актуальной всегда и в любом месте, вне зависимости от государства, прежде всего, я имею ввиду цивилизованные нации. Можно ли себя реализовать, если ты подвержен с самого детства дурным окружением. Ведь, очень сложно взять себя в руки и взглянуть на свою жизнь, с другого ракурса, с совершенно незнакомого тебе.
Меня возмущают ситуации, когда человек, подвержен плохому воспитанию. Но затем, когда сам становится взрослым, у самого появляются дети, он забывает автоматически, что происходило с ним в детстве. Или же, он делает это нарочно, если меня, значит, не баловали, то и моего ребенка ждет такая же судьба, а бывает, еще хуже. В нашем случае, если родитель Гюнтера, хоть и был аморальным уродом, то несмотря на всё это, он любил всем сердцем своего сына, своей, никому непонятной любовью. Но, когда Гюнтер уже сам становится отцом, то он становится еще более противным типом. С чем бы это могло быть связано?
Очень милый, хоть и трешовый, фильм о том, как простой мальчик из не очень благоприятной семьи смог стать нормальным мужчиной, который любит свою женщину и ее ребенка, который занимается любимым делом, а это очень дорого стоит (лично для меня, он добился самого важного в жизни).
Вырос он в окружении брутальных мужчин и бабушки, которая была ему как мать, которая холила, лелеяла, заботилась, оберегала и давала, необходимую любому ребенку, любовь. Его отец, как и его братья с ранних лет относятся к нему как к равному и бедному парню приходилось бороться за жизнь.
Его обычный досуг составляют вечно пьяные люди, распевающие фривольные песенки, совершающие безрассудные поступки, то есть люди, которые являются яркими представителями маргинальных слоев, в свои 21 и > висят на шее у своей матери. Но дело в том, что ребенка сложно назвать абсолютно несчастным, потому что эти грубые неотесанные мужики по-своему испытывают любовь к своей семье и готовы убить, за любое посягательство за одного из них. Они называют это старомодным, но ведь это правильно и безумно трогательно. Они валяются в блевоте, рассекают голыми на велосипеде, дерутся, пьют нескончаемые пивные запасы, но для этих людей не ничего дороже семьи.
За настоящую любовь, хоть и своеобразную
‘Фламандские натюрморты’ или ‘Die beschissenheit der dinge’ — вот как называется в оригинале этот фильм Феликса ван Гроенгинена, снятый по одноименному роману Дмитрия Верхюльста, не имеющего пока перевода на русский язык.
Гюнтер, писатель, создает роман из своих воспоминаний о детстве. Окаймляют фильм события, связанные с литературой — неудачный выпуск первого сборника стихов в начале и признание таланта, выход в свет пяти романов в конце. И пройденный путь, не помеченный реальным временем, представляет собой канву, на которой создается узор из прошлого, местами выцветший (как видно по черно-белой пленке), местами уступающий место настоящему, но в целом четкий, нисколько не блеклый, но удручающий впечатлением.
Подчеркиваются события прошлого и настоящего, между которыми прослеживаются причинно-следственные связи (зачатие сына Гюнтера и его самого, ненависть к матери и беременной подруге). Показывается так и влияние общества, в котором он вырос, на его дальнейшие поступки, и хоть это и ужасает, в утрировании обвить никак нельзя, потому что очевидны все причины. Таким образом, оставаясь в границах одной реальности смешиваются ретроспектива и текущие события, представляя собственную взаимозависимость.
В прошлом времени преобладает ситуация, когда герой испытывает сильное внешнее воздействие со стороны среды, формирующее его взгляды и установки, в настоящем он уже сам формирует действия, направленные на других, но момент перехода одной системы в другую не обозначен. Как скрыта за условностью художественной реальности и метаморфоза его отношений с окружающими — мы узнаем это лишь из его разговора с бабушкой, когда он приход к ней. Но мы можем предположить, что это не было острым переломным моментом — это демонстрирует ситуативно проявляющаяся мечта о писательстве, то есть результат внутренних стремлений и преодолевания препятствий, и причина этому была заложена в прошлом, но представленная и в реальной действительности в монологе, обращенном к бабушке. То есть, перед финалом происходит интерференция взаимодействующих линий настоящего и прошлого, представляя контраст и окончательно расходясь. Финал — это этап, который, наконец, достигнут, но это далеко не точка, это, скорее, шаг по верному пути.
Грустный взгляд на нынешнее состояние ожиревшей и погрязшей в плебеских излишествах Европы. Главный герой, Гюнтер, вспоминает свое отрочество, проведенное в компании полубезумного отца-алкоголика, троих дядьев-раздолбаев и сердобольной бабушки, на шее у которой вся эта кодла и сидит. Фламандская провинция. Будни, а выходные тем более, проходят в алкогольном угаре. Местное население развлекается как может: соревнуется, кто больше выпьет, устраивает гонки на велосипедах голышом или организует виртуальный алко-тур-де-франс. В такой обстановке сохранить “трезвый взгляд” на жизнь довольно проблематично. Но Гюнтер старается из всех сил, посвящая свободное время занятиям литературой — из-под его пера выходят неплохие рассказы. Возможно, именно это спасает героя от полной деградации, которая засасывает и сводит в могилу членов его семьи.
Несмотря на пасторальное название, фильм снят жестко, натуралистично, без обиняков. Благодаря мастерской “субъективной” камере зритель становится незримым свидетелем описываемых событий. Образы героев невероятно убедительны — такое впечатление, что актеры и сами жили (живут) в таких условиях. Их выходки да и они сами вызывают самое настоящее омерзение. Так что если вы брезгливы, я бы не рекомендовал смотреть этот фильм. По трешовости чем-то сродни опять-таки бельгийскому “Экс-ударнику”.
Неопытный писатель вбивает свою память в жёсткий диск домашнего «пи-си», нервно переживая, что подруга «понесла» и собирается родить, а он растерян, потому, как не знает что делать: не пелёнки и подгузники пугают, а испробованная по молодости беспомощность собственного отца, и Гюнтер вспоминает, как у них не сложилась общая жизнь.
Размышления взрослого, представленные в ощущениях тринадцатилетнего подростка, оказавшегося в дикой западне семейной засады, в окружении опустившегося родителя и его распоясавшихся братьёв, с которыми не может справиться уже престарелая бабка-мать, последними силами тянущая быт, сохраняя хлипкий домашний уклад.
Глазами мальчика, дядьки – настоящий отпад: ни дня без приключений, ни вечера без авантюр – азартные игры, алкогольные пари. Только очередная любовь отца скрипом старой кровати гонит робкий сон, заставляя сына думать о матери, которая давно нашла счастье на другой стороне.
Кругом – фонтан вольницы и фейерверк нахальства, анекдотичные выходки и комичные происшествия, подогретые риском приключения, пивным посвящением прокладывающие путь из полукриминального отрыва, в такую «весёлую» взрослую жизнь, что заканчивается утренним похмельем и тупой беспамятностью прошедшего дня. И не понять, стебутся ли авторы над своим народом, или из чернухи этой лепят зеркало горького фламандского забытья, отрывающегося в тишине глубинки нудистским велопробегом и пенной гонкой, догоняющей умопомрачительный перепой.
В такой трясине – прямой путь на дно, но фантазия и сочинительство, опережая вредные привычки, позволяют Гюнтеру, преодолев отцовский пофигизм, сохранить человеческое лицо и самому вытянуть себя из плена прогнивших дней, сохранив добрую память о родственниках, оставшихся, кто бороться с собою, а кто – тихо влачить такую вот недоделанную жизнь.
Удивительно, но кино обходится без требовательной моральности, предлагая чисто детский взгляд на небывалую пустоту, представляя рассказ в свете наивных чувств постигающего себя ребенка, выросшего и продолжающего изучать себя, уже взрослого мужчину, с опаской и сомнением оглядывающего поросшее быльём прошлое, чтобы, укрепившись в воле, преодолеть сомнительное теперь.
Не поддаваясь словам, кино находит себя в живописном названии, отражающем генеральную линию подобранных для него картин, освобождающих место музыке и звуку, подхватывающим тонкий юмор и грустный сарказм, бодрым соусом заливающих это грустное полотно, оставляющее двойственное ощущение открытости и осторожности, обнажающих трудное прошлое и сохраняющих перспективный оптимизм.
Мельком проходят глубокие мысли, не меняя превалирующий расклад, отводя потехе время и оставляя делу – час, блуждая меж островков рассудочности, являясь, по большей части, необходимостью деликатного порядка, чем авторским желанием что-то кому-то преподать.
Актёрского пыла хватает только на распутные вольности: в драме они начинают угасать, комкая подкатившую развязку, торопливо сводящую брошенные концы, наговаривая проходной текст, который, утоляя былые печали, несёт неистребимый оттенок позитива, что, по убеждению авторов картины, так или иначе, но всё же должен торжествовать.
источник