Деятельность как предмет философского анализа

1. Природа всегда была и остается предпосылкой и фундаментом всей человеческой активно-преобразовательной деятельности. С учетом этого сохраняет всю свою значимость традиционное понимание философии как особой формы духовной деятельности человека, претендующей на выработку целостной универсальной картины бытия, теоретического ядра мировоззрения, взгляда на мир в целом.

1. Универсалии культуры как предмет философского анализа.

Опосредствующим звеном между универсальным природным бытием и человеческим сознанием в современных интерпретациях предмета философии является культура, тоже взятая в предельно широком и обобщенном смысле.

Под культурой понимается вся совокупная творчески созидательная деятельность человека и продукты этой деятельности, т. е. все то, что не является чисто природным предметом и явлением, а так или иначе преобразовано, видоизменено человеком. В состав культуры входят не только произведения искусства во всех его видах, не только продукты ремесленного художественного творчества, памятники архитектуры, как это делается в обыденном понимании культуры, но и вся практически-преобразующая деятельность человека и продукты этой практически-преобразующей деятельности. Иными словами, весь мир преобразованных либо заново созданных самим человеком предметов, орудий и средств, в окружении и с помощью которых протекает человеческая жизнь, в отличие от образа жизни и среды обитания всего остального живого мира.

Культура — это вся совокупность преобразованных или заново созданных человеком природных вещей и явлений, начиная от ножа, топора, пилы, жилища, одежды и кончая всем многообразием промышленного технологического оборудования, транспортных и информационных средств, научных измерительных приборов и т. д.

Культура — это все то, что отличается от естественного, природного мира, что несет на себе больший или меньший отпечаток следов и продуктов человеческого воздействия на естественный, природный мир, в котором разворачивается жизнедеятельность человека, в том числе его разумно-волевой активности.

С этой точки зрения предметом философии является анализ так называемых универсалий культуры, т. е. ее всеобщих характеристик, свойств, выражаемых в предельно общих понятиях — категориях или универсалиях. Здесь прежде всего необходимо пояснить, что мир человеческой культуры при всем его несомненном своеобразии — это все-таки, грубо говоря, некоторая надстройка над природным миром, вырастающая из его глубинных оснований и питающаяся ими. Поэтому философия и при новом подходе в конечном счете как была, так и остается учением о предельных основаниях бытия вообще и человеческого бытия в первую очередь. Нецелесообразно ограничивать ее только рамками сферы человеческой культуры.

Основное содержание и функции философии

1. Основная проблематика философии

Предварительное представление о проблемах, вынесенных в заголовок, может дать образная и лаконичная формулировка одного из основоположников немецкой классической философии — И. Канта. По его мнению, философия должна дать человеку ответ на следующие вопросы:

Что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться? Что такое человек, в чем смысл и назначение его бытия?

К перечисленным Кантом четырем основным проблемам философии следует добавить еще вопрос о фундаментальных, универсальных свойствах самого бытия. А также учение о человеке, о его своеобразии и месте в универсальном бытии[4] .

Этот перечень достаточно четко обрисовывает основную проблематику философии[5].

Творческие поиски философской мысли действительно связаны прежде всего со стремлением теоретически осмыслить проблему отношения человека и мира, вписанности человека в мир, и на этой основе, с одной стороны, выработать такое целостное понимание мира, которое давало бы возможность включить в него человека, а, с другой стороны, самого человека рассмотреть с точки зрения универсума в целом, понять его место и предназначение в природном, социальном и духовном мире.

Основная проблема заключается здесь в том, что человек выступает не просто как часть мира в ряду других вещей, а как бытие особого рода, выходящее за рамки мира объектов, обладающее душевной и духовной жизнью, способное в познании, в практике проявлять активное отношение к миру.

1. Структуры философского знания.

На протяжении длительного исторического развития философии в ней сформировались относительно самостоятельные и взаимодействующие друг с другом области знания:

• учение о бытии (онтология),
• учение о познании (гносеология),
• учение о человеке (философская антропология),
• учение об обществе (социальная философия),
• этика, эстетика,
• философия религии,
• философия науки,
• философия истории и др.

Выдвигая определенное понимание включенности человека в мир, его места и предназначения в мире, философия так или иначе намечала некоторые предельные основания сознательного отношения к миру, систему духовных ценностей, определяющих социальную и личностную программу человеческой жизнедеятельности, задавала ее смысловое содержание и направленность.

Поэтому философия выступала не просто как констатация сущего мира в том его виде, как он непосредственно предстоит человеку, а раскрывая глубинные слои бытия, открывая мир в его наиболее сущностных и фундаментальных свойствах и характеристиках, она стремилась выявить полноту возможностей и тем самым обязанностей человека в этом мире.

Таким образом, она формулировала теоретическое обоснование программы действий человека в мире, реализации должного или желательного, идеального миропорядка и общего склада человеческой жизни.

Эта социальная установка философского знания и ее вклад в будущее прогнозируемое направление развития общества и человека не всегда лежат на поверхности жизненных процессов и явлений[6].

Дата добавления: 2015-05-07 ; просмотров: 702 | Нарушение авторских прав

источник

Познание как предмет философского анализа.

Понятие «знание» и его уровни.

Структура познания. Субъект и объект познания.

Практика: понятие, виды и роль в познании.

Чувственное и рациональное познание и их формы.

Истина как процесс и цель познания.

Диагноз как форма познавательного процесса.

Многообразные отношения человека к миру включают в себя познавательные отношения. Познание– это активная деятельность людей, направленная на приобретение, углубление, развитие знаний.

Гносеология(греч.gnosis– знание иlogos– учение) – теория познания, раздел философии, в котором рассматриваются вопросы о сущности, источниках и методах познания, о путях постижения и критериях истины.

Философская теория познания рассматривает всеобщее в познавательной деятельности человека, безотносительно к тому, к какому виду относится познание (научное, повседневное, художественное), кто является субъектом познания (отдельный индивид, коллектив людей).

Гносеология тесно связана с онтологией, гносеологические категории и принципы имеют онтологическое обоснование. Основной вопрос философии, помимо онтологической стороны (что первично – материальное или идеальное?), имеет такжегносеологическую сторону:познаваем ли мир или как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру?

В ответе на этот вопрос сложились три основные линии: гносеологический оптимизм, скептицизм и агностицизм.

Представители гносеологического оптимизмаутверждают, что человек располагает достаточными средствами, позволяющими получить достоверное знание об окружающем мире. Эта линия представлена в различных философских направлениях: объективном идеализме Гегеля, материализме французских просветителейXVIIIв., в антропологическом материализме Л.Фейербаха, во взглядах русских материалистов, в марксизме. Гносеологический оптимизм имеет в своей основе принцип единства мира, единства бытия и мышления.

Скептицизм(греч.skeptikos– критикующий) – течение в гносеологии, представители которого выражают сомнение в возможности получения истинного знания о мире. Скептицизм проявлялся уже во взглядах античных философов. Основатель античного скептицизмаПиррони его ученики считали, что заблуждение возникает, когда мы переходим от явления к познанию его сущности: «Я знаю, что вещь сладка, но не знаю, сладка ли она на самом деле». Древнегреческий философПротагорутверждал, что разным людям присущи разные знания и оценки одних и тех же вещей, поэтому «человек есть мера всех вещей». Широко известно высказываниеСократа: «Я знаю, что я ничего не знаю». Существует легенда, согласно которой древнегреческий мудрецЗенонв ответ на вопрос, почему он во всем сомневается, нарисовал два круга – большой и маленький: «маленький круг – ваши знания, большой – мои. Все, что за их пределами – область неизвестного. Чем больше знание, тем больше их область соприкосновения с неизвестным, поэтому я и сомневаюсь больше, чем вы». Скептицизм – необходимый элемент познания. Сомнение, критика направлены на преодоление догматизма, абсолютизации истин, а следовательно, это необходимой условие развития знания. В то же время крайний скептицизм может привести к агностицизму.

Агностицизм(греч.a– отрицание иgnosis– знание) – течение в гносеологии, сторонники которого отрицают возможность достоверного познания мира, закономерностей развития природы и общества. Наиболее ярко агностицизм представлен в субъективном идеализмеД.Юма и И.Канта. Д.Юм поставил под сомнение существование самой действительности. Он сводил все знания об окружающим мире к комплексам наших ощущений. Знания – это чувственные восприятия, за пределы которых человек выйти не может, поэтому нельзя судить и о существовании самой реальности. В отличие от Юма, И.Кант признавал существование объективного мира «вещей в себе», но считал их непознаваемыми. Человеческому познанию доступны лишь явления вещей, т.е. те представления, которые они на нас производят, воздействуя на органы чувств, а вещи, каковы они есть сами по себе, познать невозможно. В то же время И.Кант внес большой вклад в теорию познания; он поставил вопрос о принципиальной ограниченности человеческого опыта, о том, что действительность всегда выходит за пределы любого знания.

В западной философии ХХ в. сформировалась еще одна разновидность агностицизма – конвенционализм(от лат «договор, соглашение») – философская концепция, согласно которой научные теории и понятия являются не отражением объективной действительности, а продуктом соглашения между учеными. С такими установками выступали некоторые представители аналитической философии: К Поппер, И.Лакатос, П.Фейерабенд и др.

Существование таких гносеологических направлений, как агностицизм и скептицизм, свидетельствует о сложности и противоречивости процесса познания. Скептицизм и агностицизм обычно получают распространение в периоды социально-политических потрясений, научных революций, смены ценностных установок, т.е. когда устоявшиеся знания становятся несостоятельными в свете новых данных науки и практики. Агностицизм не учитывает принципа материального единства мира и опровергается, прежде всего, материально-практической деятельностью людей.

источник

Наука — это целенаправленная, процессуальная, структурированная познавательная деятельность. Структуру науки как деятельности можно представить в виде совокупности трех основных элементов: цели — получения нового научного знания, предмета — имеющейся эмпирической и теоретической информации, способствующей решению научной проблемы, средств — имеющихся в распоряжении исследователя методов анализа и коммуникации, способствующих достижению приемлемого для научного сообщества решения заявленной проблемы.

Современная наука не сводится, однако, к чисто познавательной деятельности. Ее функционирование и развитие обусловлено практическими и социальными потребностями общества. Главное требование современного общества, предъявляемое к научной деятельности, — максимально полезные инновации.

Наука определяет свои приоритеты, исходя из социально-культурного контекста, исторических условий, при этом она сама в значительной степени влияет на общественную жизнь. Можно говорить о диалектической взаимообусловленности науки и общества: как социо-культурный феномен наука возникла, отвечая на потребность человечества в производстве и получении истинного, адекватного знания о мире, и существует, в свою очередь, оказывая весьма заметное воздействие на развитие всех сфер общественной жизни.

По мнению отечественного исследователя Т.Г Лешкевич, в создании образа философии науки следует разграничивать два значения этого понятия:

1) как направление западной и отечественной философии, представленное множеством концепций, предлагающих ту или иную модель развития науки, зародившееся во второй половине XIX в.;

2) как дисциплина, возникшая во второй половине XX в. в ответ на потребность осмыслить социокультурные функции науки в условиях научно-технической революции.

Ее предметом являются общие закономерности и тенденции научного познания как особой деятельности по производству научных знаний, взятой в ее историческом развитии и рассматриваемой в изменяющемся социокультурном контексте.

Круг основных проблем философии науки достаточно широк: критерии научности и отличия научного знания от ненаучного; логика научного исследования; структура научного знания; механизмы порождения нового знания; научная рациональность; закономерности истории науки; взаимодействие науки и культуры; основания науки; ценности науки; этой науки и др.

Все они вытекают из центральной проблемы философии науки — проблемы роста (развития) научного знания.

Исторически сложилось так, что философия науки как отрасль философского знания развивалась на основе осмысления естественных и логико-математических наук, оставляя в стороне рефлексию социально-гуманитарных отраслей.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском:

Лучшие изречения: Сдача сессии и защита диплома — страшная бессонница, которая потом кажется страшным сном. 8850 — | 7181 — или читать все.

195.133.146.119 © studopedia.ru Не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования. Есть нарушение авторского права? Напишите нам | Обратная связь.

Отключите adBlock!
и обновите страницу (F5)
очень нужно

источник

реди множества подходов к определению сущности техники в философии техники доминирующими являются два: «техника есть деятельность» и «тех­ника есть средство деятельности». Первый подход получил название антропо­логического, второй – инструменталистского.

В антропологическом ракурсе техника предстает как атрибут человеческого бытия, как способ самореализации человека и выражение его творческой дея­тельной природы. Современный немецкий исследователь А. Хунинг отмечает, что в антропологической интерпретации правильно стремятся объяснить все виды техники как выражения человека и нисходящих форм, интегрированных человеческой природой[1]. Он разделяет основные идеи Э. Каппа и, по существу, повторяет его выводы: «Всякий раз, когда мы делаем или воспринимаем техни­ческие артефакты, мы приходим к познанию самих себя, мы воспринимаем в них самих себя. Техника во все исторические моменты выражает людей и идею человечности данного времени»[2].

В 60–70-е гг. XX в. в отечественной литературе взгляд на технику как на деятельность подвергался решительной критике. Присущий главным обра­зом западным исследователям, таким как Ф. Дессауэр, О. Шпенглер, М. Хайдеггер, К. Ясперс и др., а также и некоторым не до конца признанным в своем отечестве русским – П. К. Энгельмейеру и Н. А. Бердяеву, – он был опре­делен как «антропологизаторский», что призвано было отразить негативное к нему отношение, подчеркнуть его неубедительность и сомнительную научность. Отмечалось, что для приверженцев «антропологизма» в технике «характерно стремление абсолютизировать человеческую деятельность, свести к ней технику, игнорируя или преуменьшая роль искусственно созданных средств труда»[3]. Но такое понимание техники в корне неверно, техника – это не дея­тельность и не творчество, техника – это «совокупность. материальных средств. деятельности», средств «активного воздействия на природу»[4]. То есть «технике-деятельности» однозначно противопоставлялась «техника-средство».

Что же следует понимать под техникой-деятельностью? Каким содержанием наполнять данное понятие? Как соотносится «техника-деятельность» с «техни­кой-средством»? На эти вопросы в философии техники на сегодняшний день нет убедительных ответов.

Техника как деятельность – недостаточно четко очерченная и весьма мало разработанная в философской науке тема. Хотя само по себе понятие «техника-деятельность» фигурирует в исследованиях, оно зачастую либо просто ассо­циируется с антропологическим пониманием техники «вообще», либо соотносится с личностными действиями специалистов и исполнителей, а иногда не имеет ни к технике, ни к техническим специалистам никакого отношения. Ука­зание на деятельностную сущность техники обретает в литературе декларатив­ный, «констатирующий» (техника есть деятельность) характер, но «деятельностное» по его существу в явлении техники за редким исключением не наполня­ется качественным содержанием. В ряде случаев оно вообще противопоставля­ется инструменталистскому: происходит как бы размежевание двух «разных» техник – «техники-средства» и «техники-деятельности».

«Когда-то ясное понимание техники как системы орудий, механизмов, ма­шин и сооружений сегодня все больше воспринимается как натуралистическое, поверхностное представление, которое необходимо преодолеть»[5], – отмечается во «Введении в философию техники». О необходимости такого «преодоления» можно прочитать и в других публикациях[6], однако впервые на недостаточность инструменталистской характеристики техники обратил внимание О. Шпенглер. «Для того чтобы понять сущность технического, – пишет О. Шпенглер, – нельзя исходить из машинной техники. технику нельзя понять, отправляясь от инструментов»[7]. То же самое утверждает М. Хайдеггер. Не совсем верно думать, однако, будто инструменталистскую трактовку техники М. Хайдеггер считал не заслуживающей внимания, как ино­гда представляют его позицию в литературе[8]. Она становится тривиальной, ес­ли только этим и ограничивается ее понимание: «Одно лишь инструменталь­ное, одно лишь антропологическое определение техники в принципе несостоя­тельно; его нельзя реабилитировать, даже подключив к нему задним числом метафизическое или религиозное истолкование»[9]. М. Хайдеггер не игнорирует того факта, что техника есть предметно-вещная структура, инструмент, выпол­няющий функции средства. Вне учета этих субстанциальных характеристик техники любое «сущностное» определение ее было бы не просто неполным, а ущербным. И Хайдеггер не отбрасывает их, а, напротив, рассматривает как ус­ловие раскрытия подлинной сущности техники: «Шаг за шагом спрашивая, что такое, собственно, техника как средство (выделено мной. – А. Г.), мы придем к раскрытию потаенного»[10]. Он выступает лишь против понимания техники как нейтрального средства, то есть утверждает мысль об опасности, которая под­стерегает человека в случае недооценки им ее истинной сущности. По Хайдеггеру, не техника есть послушное орудие в руках человека, а, наоборот, сам че­ловек отдан в ее власть, «выдан» ей, «затребован» ею[11]. То есть здесь дается не определение техники, а имеет место лишь ее оценочная характеристика, от­ражение ее «бытийной» сущности.

В «преодолении» же инструменталистского понимания техники у ряда оте­чественных авторов, несмотря на словесное признание его правомерности, сквозит оттенок его «ущербности», стремление как бы «задвинуть» его на зад­ний план. И предпринимаемый вслед за этим какой-либо другой, например со­циокультурный, подход, призванный раскрыть истинную сущность техники, ставится едва ли не в противоположность первому[12]. То есть опять-таки инстру-менталистское невольно противопоставляется антропологическому, что свиде­тельствует об определенной недооценке орудийного аспекта техники, о его «не­существенности» в рамках философской рефлексии. Между тем социальная (социокультурная) сущность техники, в том числе и как фактора наследования человеческого опыта, раскрывается исключительно через отражение диалектики развития ее орудийности. В совершенствовании орудийности выражается на­правленность и характер совершенствования сущностных сил человека, способ их опредмечивания, конституирование человеческих субъектных качеств.

Развитие техники как средства деятельности отражает этапы становления человека как субъекта деятельности. Первоначально (исторически) человек выступал и субъектом деятельности, и ее средством, был в одно и то же время и носителем, и орудийным исполнителем своих целей. По мере развития его сущностных сил происходит вначале медленное, а затем все убыстряющееся размежевание между целевыми и исполнительными компонентами его деятельности. Исполнительные механизмы приобретают предметную и все более совершенную форму, восходя от уровня элементарных, примитивных инструментальных средств труда (на заре становления общества) до состояния монотехнической производственной системы – опредмеченного «технологического субъекта производства» (в постиндустриальную эпоху).

Сущностное осмысление техники, отражение ее многоаспектности, ее связей с базисными элементами общества, культурой, экономикой, ценностными ориентациями и т. п. совершенно не входит ни в какое противоречие с ее орудийностью, а, напротив, подчеркивает, что именно это качество обусловливает весь возникающий впоследствии комплекс социальных проблем: экономических, экологических, политических, нравственных и др., побуждая к ее (техники) философской рефлексии. За социально-культурной, психологической, цен­ностной и т. п. оболочкой всегда проступает техника – instrumentum, техника – артефакт, техника – орудие. Хайдеггеровский «постав» не есть техника и не есть техническое, хотя выводит он его из факта их существования. «По-ставом называется тот способ раскрытия потаенности, который правит существом со­временной техники, сам не являясь ничем техническим, – пишет М. Хайдеггер. – К техническому же относится все знакомое нам в виде всевозможных стан­ков, станов, установок и служащее составной частью того, что именуется про­изводством»[13]. Но Хайдеггера не интересует «техническое», он вообще анализи­рует не собственно технику, а техногенное бытие человека, его место и участь в техногенном мире.

Из этого вовсе не следует необходимости «преодоления» инструменталистского понимания техники, его «отбрасывания». В «преодолении» нуждается иное – упрощенное восприятие инструменталистского, те ассоциации, что воз­никают в ходе отражения предметно-вещной природы техники. Для большинства интеллектуалов техника – материальная вещь. Она в их видении не пере­растает границ своей материальности. Однако беда не в этом – при всех самых абстрактных и образных определениях, техника не утрачивает данного свойства, – а в том, что техническое вещное воспринимается в сознании как «просто» вещное, то есть низводится, упрощается до состояния рядового материального предмета. В тех же случаях, когда стремятся воздать должное вещному («телу» техники), не совсем верно, с нашей точки зрения, определяют его место и роль в системе сущностных характеристик техники. «Тело техники (технические артефакты) характеризует технику в узком смысле слова», – верно отмечает И. Ф. Игнатьева, но тут же добавляет, что «такой смысл. позволяет более четко выяснить ее сущностные характеристики, место в диалектике субъекта и объекта, роль в культуре и цивилизационном процессе»[14]. Представляется, од­нако, что «тело техники» позволяет рассматривать прежде всего ее субстратное и структурное содержание. Сущность же вытекает из ее орудийности, функциональности, преломленных через исторически меняющийся под ее воздействием социум, то есть из того, что она есть средство, а не тело (вещь). С «телом» техники могут быть связаны и негативные явления. Однако, опять-таки, объяс­нение их посредством простого количественного накопления технических из­делий представляется недостаточно убедительным. «Именно накопление мате­риальных технических артефактов в результате их серийного производства, – отмечает цитируемый автор, – порождает те основные проблемы, от которых зависит дальнейшая судьба современного человека: проблемы экологии, ресурсов, влияния техники на культуру, быт и т. д.»[15].

О каких именно «технических артефактах» идет здесь речь, судить трудно, однако в любом случае понятно, что куда более существенную роль в возник­новении названных проблем играют качественные, а не количественные харак­теристики техники. Если бы количество простых инструментов (кос, вил, топоров. ) возросло даже в тысячу раз, это не породило бы экологического кризиса, радиоактивные же выбросы, отходы химического производства и т. п., обуслов­ленные качественным состоянием техники, его порождают. Негативное воздей­ствие данных факторов, конечно же, усугубляется и их количественным накоп­лением.

Техническое – особый вид «вещественного». Сохраняя свою материально-предметную форму, оно представляет собой «инобытие» человеческого духа, человеческой рациональности, недоучет которых при выявлении сущности техники принципиально искажает ее смысл. В технике воплощено единство духовного и материального, их взаимопроникновение и взаимопревращаемость.

«Техника всегда представляет собой прежде всего фактически обнаружи­ваемый феномен. Поэтому ее действительные признаки не могут быть выведе­ны из некоторого логически-надвременного созерцания сущности, невзирая на конкретный эмпирический опыт», – отмечает В. М. Розин[16]. В то же время при определении техники, замечает он, сущность ее «нельзя задавать как объект, как прямое описание того, что такое техника»[17]. Сущность техники гораздо сложнее. Ее раскрытие сопряжено с отражением в сознании большого комплекса представлений, позволяющих осмыслить технику, объяснить парадоксы ее развития.

Необходимое для осмысления и описания техники категориальное про­странство, согласно В. М. Розину, включает в себя рассмотрение ее в четырех основных планах: 1) техника как сфера деятельности, природы и культуры; 2) техника как искусственная предметность («артепредмет» и аспект технологии); 3) техника как историческая и культурная форма использования сил природы; 4) техника как демиургический комплекс (деятельность), то есть особый совре­менный способ существования и реализации идей и действий человека[18].

Первый план отражает деятельно-природную основу техники: техника – это реализуемая посредством природы деятельность. В то же время это бытие культуры, осуществляющееся по особым законам – законам идей, культурных форм сознания, культурных смысловых представлений мира.

Однако данный план не схватывает материальную субстанцию техники, то есть данные в ощущении материал, конструкцию, вид технических сооруже­ний[19]. Характеристика техники без отражения ее «видимой» стороны, вне ее предметности не может быть полной. Эту задачу решает второй план, здесь техника предстает в ипостаси «артепредмета», который по аналогии с артефактом рассматривается как искусственное образование. Кстати, эту орудийно-предметную сторону техники в другом, ранее вышедшем коллективном труде, одним из авторов которого является цитируемый исследователь, он в ряду дру­гих характеристик техники ставит на первое-второе места. Сначала техника анализируется им как артефакт (искусственное образование), затем как инст­румент (средство, орудие), далее как самостоятельный мир, реальность (то есть некая противоположность и природе, и искусству, и языку, и вообще всему живому, включая и человека), в следующем ракурсе как специфический инже­нерный способ использования сил и энергий природы и, наконец, как широко по­нимаемая технология[20].

Нетрудно заметить, что при всех вариантах, при всех интерпретациях, вычленении различных характеристик техники автор утверждает в ней по крайней мере две взаимосвязанные стороны – орудийную (средство деятельности) и собственно деятельностную. Но наиболее органично взаимосвязь этих сторон проявляется у данного исследователя в ходе осуществления им философско-методологического анализа техники в труде «Философия техники: история и современность». Здесь эти стороны предстают, по существу, как ее единая сово­купная сущностная детерминанта. Координатное пространство, в котором в данном случае описывается техника, задается такими категориями, как «технико-использующая деятельность», «технико-производящая деятельность», «техническое сооружение» и «техническая среда»[21].

В «примирении» орудийно-предметного и деятельностного видения техники в отечественной литературе отчетливо просматривается влияние М. Хайдеггера. Он приводит два известных суждения о технике: «Одно гласит: техника есть средство для достижения целей. Другое. техника есть известно­го рода человеческая деятельность. Оба определения. говорят об одном. В са­мом деле, ставить цели, создавать и использовать средства для их достижения есть человеческая деятельность»[22]. Из данной выдержки следует, что техника, по Хайдеггеру, как бы одновременно есть и «средство», и «деятельность» – «оба определения. говорят об одном». Однако дальнейшие его рассуждения создают прецедент для своеобразного «разведения по разным углам» этих двух характеристик техники. «Примелькавшееся представление о технике, согласно которому она есть средство и человеческая деятельность, можно поэтому на­звать инструментальным и антропологическим определением техники»[23]. Вот этот-то «разделительный» оттенок и закрепился в отечественной литературе. «В инструменталистском определении, – ссылаясь на Хайдеггера, отмечает О. Д. Симоненко, – техника – средство деятельности, а в антропологическом – человеческая деятельность»[24]. То есть теперь уже техника – либо средство, ли­бо деятельность в зависимости от ракурса ее рассмотрения.

Разделение техники на две ипостаси – средства и деятельности – иногда рас­сматривается как методологический прием, позволяющий более детально ис­следовать каждое из ее сущностных проявлений[25]. Наибольший интерес вызы­вает при этом то содержание, которое вкладывается исследователями в понятие «техника-деятельность». Но нередко оказывается, что в ипостаси деятельности техника предстает не как собственно техника, а как совокупность существую­щих «самих по себе» целеполагающих и созидательных действий, в лучшем случае направленных на ее (техники) производство и использование[26]. Практи­чески речь здесь ведется уже не о технике как таковой, а о другом феномене – о деятельности, ее сущности, инженерной разновидности, структуре и т. п., иногда – о технике как мастерстве, искусстве. О предметно-орудийной технике в ипостаси деятельности мы ничего нового не узнаем – чем она была до этого рассмотрения, тем и осталась после.

Весьма показательными в этой связи являются высказывания И. А. Негодаева. «С одной стороны, – пишет он, – техника выступает как специ­фический вид человеческой деятельности, с другой – как средство этой дея­тельности. В первом случае речь идет о технической деятельности (выделено мною. – А. Г.), направленной на преобразование природных факторов в соци­альные»[27].

То есть здесь происходит как бы размежевание двух понятий: с одной сто­роны – деятельность как таковая (при этом не возникает ассоциаций с понятием «техника», разве только что эта деятельность названа технической), с другой – средства деятельности, собственно техника.

В принципе это утверждение можно было бы интерпретировать так, что техника «в одном лице» выступает и средством, и технической деятельностью, но тогда в главе «Техника как деятельность», призванной отразить деятельностный аспект техники, разговор должен был бы идти о ней в этом специфиче­ском ее проявлении. Однако речь здесь ведется о другом – о творчестве, об ин­женерной деятельности, ее особенностях и т. п. Не техника предстает здесь как деятельность, а деятельность (духовные и физические действия людей) – как тех­ника, то есть фактически осуществляется переход от широкого смысла поня­тия техники к анализу его второго значения, к тому содержанию термина, как он понимался в античности – искусство, мастерство.

То же мы находим у философа техники из ФРГ Ханса Закссе. «Средства, ко­торые применяет техника, могут выступать в виде орудия для изготовления орудия, в виде инструментов, производственного оборудования. но также и в виде методов и способов действия»[28]. Данное утверждение опять-таки не вызывало бы возражений, если бы сами «орудия, инструменты и производствен­ное оборудование» рассматривались как особые «методы и способы действия». Но из дальнейших рассуждений автора вытекает другое: «орудие и метод» – это не двуединая характеристика одного и того же явления (техники), а качества, присущие разным явлениям, обозначаемым лишь общим понятием: «Понятие техники выходит за рамки инженерной техники, оно охватывает также и тех­нику нанесения мазков кистью, которую применяет художник, . технику ды­хания, которую практикует певец, то есть все специальные методы, позволяющие лучше достигать чего бы то ни было»[29]. Одним словом, техника – это «особая форма действия»[30].

Как «совокупность действий знающего человека» интерпретирует технику и К. Ясперс[31]. «. Техника – это умения, методы которых являются внешними по отношению к цели»[32], – пишет он.

Нередко в понятие техники в стремлении более глубоко отразить ее сущно­стные особенности включают человеческие навыки, приемы, мастерство (Ф. Готтль-Оттлилиенфельд, Е. Ольшевски, В. И. Кобзарь, Ю. И. Солонин, Н. И. Иванов и др.). Но это весьма незначительно продвигает нас в понимании ее деятельностной природы – к технике просто «подмешиваются» некоторые «технологические» характеристики. «Чем человек воздействует на объекты, изменяя их, – это техника, – пишет В. Е. Давидович. – И как именно он воздей­ствует – это тоже техника, но уже обнаруживающая себя как технология»[33]. То есть хотя в обоих случаях фигурирует один и тот же термин, смысл выражается разный.

Сводить понимание «техники-деятельности» к совокупности личностных действий (пусть даже сопряженных с использованием техники) неправомерно, равно как и подразумевать под «техникой-средством» отвлеченную от ее деятельностной природы вещную структуру.

Техника-средство (орудие, инструмент) не в аллегорическом смысле, не в каком-то «другом» отношении или какой-то «другой» связи, а по своему суще­ству, в то же самое время представляет собой деятельность – независимо от того, включены или не включены в ее определение личностные умения, сноров­ка, знания использующих ее людей. Не деятельность как форма отношения че­ловека к миру есть техника, а техника как орудийное средство данного от­ношения есть деятельность. Техника-средство обнаруживается в технике-деятельности, техника-деятельность раскрывается в технике-средстве. Такая двуединая сущность техники предопределена спецификой социального (ору­дийного по своей природе) способа освоения действительности.

В ситуациях, когда техника-деятельность рассматривается вне предметной и логической связи с техникой-средством, по существу, возникает «равенство» между понятиями «техника есть деятельность» и «деятельность есть техника». Между тем данные утверждения содержат абсолютно разные смыслы. В первом указывается на многозначность, особую глубину содержания понятия техники, на то, что сущность ее не ограничивается вещностью и артефактностью. Во втором – понятие «техника» используется как синоним. Более того, уподобле­ние деятельности технике существенно упрощает и «обедняет» деятельность – она сводится к набору алгоритмических действий, к механическим прие­мам.

Если строго подойти к проблеме, то следует признать, что из трех заявляю­щих о себе способов постановки вопроса о соотношении техники и деятельно­сти – «техника как деятельность», «техника и деятельность» «деятельность как техника» – к «епархии» философии техники относятся лишь два первых. Третий должен быть отнесен к праксеологии. В ее-то задачу как раз и входит описание элементов, форм и техники рациональной деятельности (Т. Котарбинский)[34]. Однако многие философы (А. Гелен, Ж. Эллюль, А. Эспинас, К. Ясперс, Х. Закссе и др.) переносят отдельные праксеологические прерогативы в область техники.

«Термин “техника” (technique), так, как я его понимаю, – пишет Ж. Эллюль, – не обозначает машин, технологии, тех или иных процедур для достижения какой-либо цели. В нашем технологическом обществе техника есть совокупность методов, полученных рациональным путем и обладающих абсолютной эффек­тивностью (на данной стадии развития) в каждой области человеческой дея­тельности»[35]. Ж. Эллюль проводит различие между понятиями «феномен техни­ки» и «технические операции». «Технических операций» огромное множество, они ограничены конкретными контекстами, в рамках которых проходят свою реализацию. «Техника» же одна. Ее проявление обнаруживается «в чисто со­временном способе изготовления и использования артефактов, заключающем в себе тенденцию доминирования над всеми видами человеческой деятельности и объединения их в себе»[36].

«Не обозначая машин», «не обозначая технологии», техника у Ж. Эллюля, таким образом, выступает в виде всеобщих методологических принципов – это новый способ бытия человека в мире, нечто подобное хайдеггеровскому Gestell, а именно то, что направляет и преобразовывает человеческую деятельность.

Следует отметить, что и само ранее приведенное хайдеггеровское высказы­вание о технике не раскрывает всей глубины ее деятельностной сущности, но и оно, и все другие приведенные формулировки и определения в той или иной степени соотносимы с нею.

Техника есть деятельность не только потому, что процессы ее созидания и использования содержат в себе элементы творения, предопределены и предо­пределяют рациональные действия людей (хотя и по этим основаниям тоже). И, конечно, не потому, что она, как пишут В. И. Кобзарь и Ю. Н. Солонин, «стано­вится все более неотделимой от человеческой деятельности»[37]. Отражение ее деятельностной сущности не предполагает «большей» или «меньшей» связи с практическими действиями, точно так же, как она не может быть в большей или меньшей степени «средством». Либо она «средство», либо нет. Но во втором случае она уже не «техника», а нечто другое.

Деятельностный характер техники проистекает из предопределенности ею деятельности как особого социального феномена, деятельности как таковой (а не отдельных рациональных действий). Социальное начинается с изготовления орудий, и типология «социальности» коррелирует с их качественной диффе­ренциацией, находится в диалектической связи с их состоянием и развитием. Основанием становления техники в качестве определяющего условия и ре­шающего фактора социального бытия является ее орудийно-производственный статус. Сознательное изготовление и использование орудий выделяет человека из природного мира, подчиняет его определенным социальным алгоритмам по­ведения. «С тех пор как человек социализировался, техника выступает как род социальной деятельности»[38].

Свойство деятельности логически вытекает из исторически предопределен­ной миссии техники – быть орудийным средством. Техника есть деятельность, поскольку она есть средство.

Деятельностную детерминанту техники выражает ее интенциональность – она не создается «просто так», а выступает единством мотива и цели – основ­ных компонентов структуры деятельности. Содержа «собственную» цель (быть опосредующим звеном), она скрывает в себе мотивированные будущие дейст­вия, направленность на «другие» цели. Все запрограммированные действия ее, производимые с человеком или без него, целесообразны.

Вне деятельностной сущности техника утрачивает свой атрибутивный смысл. И в антропологическом измерении она не перестает быть средством, и в инструменталистском – не перестает быть деятельностью.

Инструменталистское – это орудийное, а следовательно, антропологиче­ское (человеческое, социальное). Орудийность – связующее звено между тех­никой-средством (инструментом) и техникой-деятельностью. Оно и предопре­деляет характер и направленность философской рефлексии техники. Так или иначе, в явной или скрытой форме в центре философского анализа оказываются именно те средства деятельности, которые лежат в основе исторически опреде­ленного технологического способа производства, средства, обеспечивающие бытие социума и отражающие его качественное состояние.

К. Маркс называл технику «производительными органами общественного человека». В этом определении уже обозначен ее деятельностный характер, и то, что он писал о технологии, вполне приложимо к технике – она обнаруживает «активное отношение человека к природе, непосредственный процесс произ­водства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проис­текающих из них духовных представлений»[39].

Техника есть деятельность и как инобытие идеи. По Гегелю, идея деятельна сама по себе. Техника – не абстрактная, а конкретная (материализованная) идея, целевой предрасположенностью которой является деятельность. Цен­тральной задачей всего своего философского учения Гегель считал обоснование деятельной природы абсолютной идеи. Но еще Р. Декарт отмечал, что мышле­ние существует только тогда, когда оно функционирует, только тогда оно есть.

То же – и техника. Ее смысл – в ее функционировании. Она деятельна по своей сути. Техника – практически реализующая свою сущность идея. Все деятельностные характеристики техники проявляются в ней в ходе реализации ее как средства. Функционирующая техника – материализация деятельности.

Таким образом, как предмет философского анализа техника – это нерасчле­ненное единство средства и деятельности, условие деятельности, фактор становления, существования и развития человеческого общества.

[1] Хунинг, A. Homo mensura: люди – это их техника – техника присуща человеку // Философия техники в ФРГ / пер. с нем., англ.; сост. и предисл. Ц. Г. Арзаканяна, В. Г. Горохова. – М.: Прогресс, 1989. – С. 393.

источник

Власть и авторитет: единство и различие. Власть как способ осуществления влияния, подчинения, принуждения, побуждения в соответствии с фактическим балансом сил. Типы легитимации. Понятие «патриархата» в социологии. Формы традиционного господства.

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Политическая деятельность как объект философского анализа

1. Власть и авторитет: единство и различие

Одним из важнейшим признаков существования общества является власть. Власть не может существовать вне общества. Она обязательно присутствует в тех или иных формах на всех уровнях и во всех сферах социальной структуры. Всегда есть властвующий и подвластный. Возраст, пол, социальное положение, ролевые и социальные категории и многие другие признаки отличия и превосходства порождают подчинение одного другому. Власть присутствует во многих, если не сказать во всех, ситуациях складывающихся в процессе жизнедеятельности, как отдельного индивида, так и социальных групп. Так же, как наличие у индивида социальных ролей наполняющих каждый миг его существования в группе, обществе, так и проявление власти, присутствует в тех же ситуациях, в которых индивид исполняет свои социальные роли.

Власть относительна. Властные отношения влекут за собой взаимную зависимость. Одной из самых известных является типология властных отношений, созданная М. Вебером, в которой автор делает фундаментальное различие между властью и авторитетом. [10]

Слово «власть» широко используется как в политологии, так и в повседневном обиходе. [9]

Власть, если мы хотим дать определение не слова, а явления, представляет собой относительно устойчивое, основанное на неравенстве отношение между людьми, когда командует тот, кто занимает высокое положение. Данная формулировка, сознательно сконструированная без использования термина «сила», обыгрывает многозначность слова «командует». В этом определении изначально устранено понятие «сила» с тем, чтобы включить в дефиницию самые разнообразные формы власти, в том числе, и даже прежде всего, те ее формы, которые не подразумевают физического принуждения: врач, предписывая пациенту определенное лечение, или преподаватель, требуя от ученика исполнения определенной работы, добиваются искомого результата не потому, что они обладают силой. Нельзя считать, что подчинение угрозе (в соответствии с дилеммами: «жизнь или кошелек», «смерть или подчинение воле господина») является принципом или источником политической власти. Скорее всего, оно показывает ее внешние пределы. Нельзя признать здесь в качестве априорного утверждения, согласно которому физическое принуждение представляет собой тип отношения, позволяющего осмыслить политику, даже если принуждение сочетается с убеждением. Попытаемся найти определение политической власти в ее специфичности или хотя бы обозначить трудности такого определения. [4, cт. 77]

М. Вебер прав, когда напоминает, что в зависимости от ситуации говорят о власти отца над детьми, о власти денежного мешка, о власти юридической, духовной, экономической и т.д. Но в первую очередь под властью подразумевают высшую государственную, т.е. власть политическую. Показательно, что почти все мыслители прошлого, говоря о власти, не дают ей четкого определения. И только на современном этапе развития политической науки появляются разнообразные трактовки именно самого понятия власти. Так, для одних теоретиков власть — это особого рода влияние, для других стремление и способность к достижению определенных целей, для третьих — возможность использования тех или иных средств, для четвертых — комбинации отношений между субъектом и объектом и т.д. Различные трактовки власти связаны не только с многозначностью самого слова власть, но и с разными способами его употребления. Дело в том, что его использование, с одной стороны, позволяет образовывать метафоры обыденной речи (оказаться во власти волн, власти музыки, преодолеть власть нищеты, вырваться из-под власти любовных чар и т.п.), а с другой — выражать специфически политическое понятие или даже фиксировать научную категорию. Приходится признать, что приблизительность и небрежность в обращении со словом «власть» и близкими ему по значению словами — мощь, влияние, сила, господство — создают немало проблем и для политической практики, и для политических наук. [9]

Согласно Веберу, власть — это такое отношение, которое в каждом из двух его членов предполагает наличие согласия, присоединения, участия в нем. Его анализ господства относится не только к политическим институтам (партиям, профсоюзам), но и к таким «объединениям», как церковь или предприятие. Этот анализ позволяет понять Веберову характеристику государства, в которой он определяет его через присущее ему специфическое средство: «Государство является институтом, который владеет на данной конкретной территории монополией на легитимное насилие». Это определение не означает, что государство — это царство насилия; оно означает признание государства как единственного авторитета, для которого использование насилия является легитимным. [4, ст. 79]

Власть есть способ осуществления влияния, подчинения, принуждения, побуждения в соответствии с фактическим балансом сил. «непосредственная обязанность профессиональных мыслителей», — указывает Вебер, — состоит… в том, чтобы сохранять трезвость перед лицом господствующих идеалов, какими величественными они не казались, сохранять способность «плыть по против течения» если в этом окажется необходимость». [8, ст. 12]

Для характеристики властных отношений часто используется термин «господство». [7, ст. 92]

Вебер использует термин латинского происхождения «авторитет» (Autoritd) как синоним слова «господство» (Herrschaft). Семантическое поле понятия «авторитет» сложно. Данный термин отсылает нас к загадочным явлениям. Этимология подчеркивает магическо-религиозное измерение данного понятия. В 23 г. до н.э. сенат впервые присваивает Октавиану титул Августа (Augustus). Он обладает отныне auctoritas (авторитетом), основанным на его властных полномочиях и на доверии к нему со стороны народа и сената: он пользуется действенным престижем, который нужно отличать от potestas (законной власти). Тот, кто обладает авторитетом, характеризуется не столько силой в энергетическом смысле этого слова, сколько способностью создавать что-либо. [4, ст. 80-81]

Суеверный страх, которым манипулирует власть обеспечивает подчинение людей ценой их свободы. Вера в обоснованность полученных приказов находится в центре анализа власти у Вебера, который проявлял также большой интерес к механизмам «еврейского профетизма». [4, ст. 79]

Поэтому, можно сказать, что формой общественной организации власти является господство.

В современном обществе реальное господство — а проявляется оно не в парламентских речах и не в высказываниях монархов, но в осуществлении управления в повседневной жизни — необходимо и неизбежно сосредоточено в руках чиновничества, как гражданского, так и военного. [2, ст. 126]

Господство определяется как механизм осуществления власти, который принимает форму социальных институтов и предполагает деление общества на господствующее и подчиненные группы, иерархию и социальную дистанцию между ними, выделение особого аппарата управления. [7, ст. 92]

«Господство, — пишет Вебер, — означает шанс встретить повиновение определенному приказу». [3, ст. 80]

Господство предполагает, таким образом, взаимное ожидание: того, кто приказывает, что его приказу будут повиноваться; тех, кто повинуется, — что приказ будет иметь тот характер, какой ими, повинующимися, ожидается, то есть признается.

Под господством мы понимаем возможность для специфических (или любых иных) сообществ добиться повиновения со стороны определенной группы лиц. Однако речь здесь не идет о любой возможности использовать «могущество» и «влияние» над другими индивидуумами, и в этом смысле господство («авторитет») может основываться в каждом конкретном случае на самых разнообразных мотивах покорности: от апатичной привычки повиноваться до чисто рациональных соображений. Всякое истинное отношение господства включает в себя внешнюю или внутреннюю заинтересованность в том, чтобы подчиниться. [4, ст. 79]

Понятие «власть» (Macht), считает Вебер, — это социологически «аморфное» понятие, т.е. нечеткое и недифференцированное; оно означает способность какого-либо индивида добиться торжества своей воли, что может происходить при многих обстоятельствах; понятие господства подразумевает издание приказов без расчета на то, что они адресуются массе, не обладающей способностью критически мыслить. [4, ст. 80]

Вебер различает власть и господство. Первая, считает он, предшествует второму и не всегда обладает его характеристиками. [6, ст. 79]

Строго говоря, господство — это скорее процесс реализации власти. Кроме того, господство означает определенную вероятность того, что приказы, отдаваемые одними людьми (которые обладают властными полномочиями), встретят у других людей готовность подчиниться, выполнить их.

Эти отношения, по М. Веберу, основаны на взаимных экспектациях: со стороны управляющего (того, кто отдает распоряжения) — ожидание того, что отдаваемое распоряжение будет непременно исполнено; со стороны управляемых — ожидание, что управляющий имеет право на отдание таких распоряжений. Только при уверенности в таком праве управляемый получает мотивацию к выполнению приказа. Другими словами, легитимное, т.е. законное, господство не может ограничиваться самим фактом применения власти, оно нуждается в вере в ее законность. Власть становится господством, когда она расценивается людьми как легитимная. При этом, утверждает М. Вебер, «…легитимность порядка может быть гарантирована только внутренне, а именно: 1) чисто аффективно: эмоциональной преданностью; 2) ценностно-рационально: верой в абсолютную значимость порядка в качестве выражения высочайших непреложных ценностей (нравственных, эстетических или каких-либо иных); 3) религиозно: верой в зависимость блага и спасения от сохранения данного порядка». [11]

Вместе с тем при всей неопределенности, которую вносит в наше мышление, а с ним и в политическое поведение многообразие значений и смысла, нельзя отрицать важность и значительность этой близости, хотя и не идентичности, понятий авторитет и власть. Авторитет объединяет с властью особые качества — способность к некому делу или действию. Он представляет собой некие черты власти, специфические аспекты и характеристики, некие неотъемлемые части целого, ее источники, инструменты, условия осуществления и т.п.

В данной главе мы рассмотрели такие понятия как власть и авторитет с точки зрения М. Вебера и его учений. Автор делает фундаментальное различие между властью и авторитетом. Власть включает в себя силу, насилие и является важным фактором только в организациях, подобных лагерям подневольного труда, тюрьмам и т.п. Авторитет не применяет силу; приказы исполняются потому, что он полагается на их исполнение, т.е. согласие является добровольным. Однако авторитет и власть имеют некое сходство. Можно сказать, что власть включает в своё понятие авторитет, поэтому авторитет неотъемлемая характеристика власти, её опора. Авторитет объединяет с властью особое качество, такое как, способность к некому делу или действию. Но всё-таки М. Вебер различал авторитет и власть и считал, что власть предшествует авторитету и не всегда приобретает его характеристики. [10]

2. Типы легитимации власти, их диалектика

Термин «легитимность» возник в начале XIX века.

Легитимность означает признание господствующей власти и её доводов для доказательства правомерности и справедливости своих притязаний. [5, ст. 192]

Легитимная власть принимается массами, а не просто навязывается им. Массы согласны подчиняться такой власти, считая её справедливой, авторитетной, а существующий порядок наилучшим для страны.

Легитимность — это доверие и оправдание власти, потому она тесно связана с моральной оценкой власти. Граждане одобряют власть, исходя из моральных критериев добра, справедливости, совести. Легитимность призвана обеспечить повиновение, согласие без принуждения, а если оно не достигается, то оправдать принуждение, использование силы. Легитимная власть и политика авторитетны и эффективны.

Очевидно, что легитимность может быть как завоевана, так и потеряна. Чтобы завоевать и удержать легитимность, доверие народа, власть прибегает к аргументации своих действий, обращаясь к высшим ценностям (справедливости, правде), к истории, чувствам и эмоциям, настроениям, реальной или вымышленной воле народа, велением времени, научно-технического прогресса, требованиям производства, историческим задачам страны и т.д. Для оправдания насилия, репрессий часто используется деление людей на друзей и врагов. Принципы легитимности могут иметь истоки в древних традициях, революционно харизме или в действующем законодательстве. [7, ст. 94-95]

Каноническая трактовка легитимности власти дана Максом Вебером, и вплоть до наших дней его понимание категории не претерпело изменений. [5, ст. 192]

М. Вебер обосновывает три идеальных типа господства, каждый из которых получает наименование по своему идеологическому основанию. В соответствии с этим существуют три идеологических основания легитимности, которые могут облекать правителей властью: традиционное, харизматическое и легально-рациональное. Рассмотрим каждый из этих типов подробнее.

Первых, это авторитет «вечно вчерашнего»: авторитет нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение, — традиционное господство. [1, ст. 646]

Традиционное господство основано на вере не только в законность, но даже в священность издревле существующих порядков и властей; в его основе лежит, следовательно, традиционное действие. Чистейшим типом такого господства является, по Веберу, патриархальное господство, характерное для тех обществ, которые предшествовали современному буржуазному обществу. Союз господствующих представляет собой гемайншафт: тип начальника — «господин», штаб управления — «слуги», подчиненные — «подданные», которые послушны господину в силу пиетета. Вебер подчеркивает, что патриархальный тип господства по своей структуре во многом сходен со структурой семьи; именно это обстоятельство делает особенно прочным и устойчивым тот тип легитимности, который характерен для этого типа господства. [3, ст. 83]

Понятие «патриархата» в социологии обычно используется для описания господства мужчин над женщинами, причем оно может проявляться в различных типах обществ. Это понятие употребляется также для описания определенного типа организации домашнего хозяйства, в котором старший по возрасту мужчина господствует над всем семейством, включая более молодых мужчин. Одной из наиболее распространенных разновидностей традиционного господства, по М. Веберу, является патримониализм. В патримониальных системах административная и политическая сила находятся под прямым личным контролем правителя. Причем поддержка патримониальной власти обеспечивается не столько теми силами, которые рекрутируются из землевладельческой аристократии (что типично, например, для феодализма), сколько с помощью рабов, регулярных войск или наемников. М. Вебер, рассматривая патримониализм, выделял следующие его черты: 1) политическую нестабильность, поскольку он является объектом интриг и дворцовых переворотов; 2) препятствие развитию рационального капитализма.

Другими словами, патримониализм выступал в качестве одного из аспектов веберовского объяснения причин отсутствия капиталистического развития в различных восточных обществах, где доминировало личное правление. [11]

Вебер различает две формы традиционного господства: чисто патриархальную структуру управления и сословную структуру. В первом случае «слуги» находятся в полной личной зависимости от господина, причем могут привлекаться к управлению люди из совершенно бесправных слоев наряду с близкими родственниками и друзьями государя; такой вид традиционного господства имел место, скажем, в Византии. Во втором случае «слуги» не являются лично зависимыми, их управление до известной степени автокефально и автономно; здесь имеет силу принцип сословной чести, о котором не может быть и речи при патриархальной структуре управления. Наиболее близкими к этому типу являются феодальные государства Западной Европы. [3, ст. 84]

Для любого из двух видов традиционного господства характерно отсутствие формального права и соответственно отсутствие требования действовать «невзирая на лица»; характер отношений в любой сфере — сугубо личный.

Приверженец традиционной власти принимает правила, которые воплощают обычай, и древнюю практику. В рамках этого типа господства право власти чаще всего носит наследственный характер.

Традиционное господство основано на обыденной вере в святость вековечных традиций и вере в легитимность тех, кто призван осуществлять власть этими средствами. Поэтому традиция может предписывать подчинение безличному авторитету. [4, ст. 84]

Традиции выступают основой управления в обществе. Власть традиции такова, что если традицию нарушают лидеры, вожди, то они теряют легитимность в глазах масс и могут быть отстранены от власти. Подобные общества статичны. Люди вновь и вновь воспроизводят отношения власти и подчинения на протяжении многих поколений. Поэтому. как считал М. Вебер, полезно сохранять наследственную монархию и в условиях демократии, чтобы подкреплять авторитет государства многовековыми традициями почитания власти. [7, ст. 96]

Далее, авторитет внеобыденного личного дара (Gnadengabc) (харизма), полная личная преданность и личное доверие, вызываемое наличием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других, — харизматическое господство. [1, ст. 646]

Понятие харизмы (греч. charisma — божест¬венный дар) играет в веберовской социологии важную роль; харизма, по крайней мере в соответствии с этимологическим значением этого слова, есть некая экстраординарная способность, некоторое свойство, качество индивида, выделяющее его среди остальных, и — что самое главное — не столько приобретенное им, сколько милостиво дарованное ему — природой, богом, судьбой. К харизматическим качествам Вебер относит магические способности, пророческий дар, выдающуюся силу духа и слова. Харизмой, по Веберу, обладают герои, великие полководцы, маги, пророки и провидцы, гениальные художники, выдающиеся политики; основа¬тели мировых религий — Будда, Иисус Христос, Маго¬мет; основатели государств — Солон и Ликург; великие завоеватели — Александр, Цезарь, Наполеон — все это харизматические личности. [3, ст. 85-86]

Широкое распространение термина «харизма» в настоящее время часто обусловлено двойной ошибкой в трактовке его социологического значения: харизматический вождь — это не только личность, обладающая особыми качествами, он является харизматическим, так как те, кто ему повинуется, считают, что повинуются именно потому, что он имеет одну или целый ряд экстраординарных черт. Харизматическому вождю повинуются не в силу его якобы выдающихся качеств: обладание им этими качествами представляет собой всего лишь веру в это, а единственное качество харизматического вождя заключается в том, что он (или его окружение) должен обладать достаточной компетентностью, чтобы убедить тех, чье повиновение ему необходимо, в том, что он обладает одним или несколькими чрезвычайными дарованиями. Харизматических вождей создают определенные политические конъюнктуры или структуры, а харизматическое господство, подчеркнем это, не является, следовательно, продуктом харизмы того, кто ею обладает. Признание вождя харизматической фигурой должно быть свободным в том смысле, что его сторонники, последователи, апостолы попадают под чары героя не под воздействием угрозы или с целью добиться какого-либо вознаграждения, а именно потому, что испытывают на себе притяжение какой-то непреодолимой силы. [4, ст. 85-86]

Источником личной преданности харизматическому государю является не традиция и не признание его формального права, а эмоционально окрашенная вера в его харизму и преданность этой харизме. Именно поэтому, подчеркивает Вебер, харизматический вождь должен постоянно заботиться о сохранении своей харизмы и постоянно доказывать ее присутствие. Союз господствующих, как и в предыдущем случае, представляет собой гемайншафт, в котором объединены — в зависимости от характера харизмы — учитель и его ученики, вождь и его последователи и приверженцы и т.д. Штаб управления выбирается на основании присутствия (у управляющих) харизмы и личной преданности вождю; рациональное понятие «компетентности», так же как и сословно-традиционное понятие «привилегии», здесь полностью отсутствует. [3, ст. 86]

Группа, повинующаяся харизматическому вождю, образует, согласно Веберу, «эмоциональное сообщество». В отношениях со своими последователями и учениками харизматический вождь действует не на основе определенного правила или каких-то установлений, а методом императивных приказов; при этом он не связан никакими прецедентами. По мнению Вебера, эмоциональный заряд харизмы разлагает те демократические режимы, где существует вождь (т.е. такие президентские режимы, как американский, и полупрезидентские, как российский). Демократия подвергается разложению, так как на роль вождя выдвигается, в связи с «эмоциональным характером становления вождизма, тот, в кого верят», тот, кто вызывает энтузиазм, обещая больше, чем другие, возбуждая страсти (что определяет демагогию как метод обольщения через обещания, главный смысл которых в том, чтобы быть более щедрым в своих обещаниях, чем твой соперник). Будучи иррациональной и аффективной, харизма не способна проявить свою связь с конкретными экономическими целями, основанными на расчете, прогнозе, с материальными заботами. [4, ст. 86]

При наличии этого типа господства приказы исполняются потому, что последователи или ученики убеждены в совершенно особом характере своего вождя, власть которого превосходит обычную существующую практику.

Харизматическое господство основано на экстраординарной, может быть, даже магической способности, которой обладает господин. Здесь не играют роли ни происхождение, ни связанная с ним наследственность, ни сколько-нибудь рациональные соображения — важны только личные качества лидера. Наличие харизмы означает прямое, непосредственно осуществляемое господство. Харизматиками были большинство прославленных в истории пророков (включая всех основателей мировых религий), полководцев и выдающихся политических вождей.

Как правило, со смертью лидера ученики разносят харизматические верования или превращают их в традиционные («официальная харизма») либо легально-рациональные формы. Поэтому сама по себе харизматическая власть носит нестабильный и временный характер.

В основе харизматического господства лежит чрезмерное преклонение перед героической или достойной подражания добродетелью какой-либо личности или перед приказами, исходящими от нее. Типичной в политическом плане фигурой является здесь диктатор, наделенный исключительными полномочиями (политический эквивалент пророка в религиозной области), а политическим режимом — плебисцитарная личная диктатура. [4, ст. 85]

Более того, его методологические принципы исключают возможность различения такого типа харизматического политика, каким был, например, Перикл, от политического демагога типа Гитлера, также опиравшегося на чисто-эмоциональные формы воздействия на массы и потому вполне подходившего под веберовское определение харизматика. Поскольку социолога, по Веберу, должно интересовать не субъективное различие (скажем, подлинной религиозности от псевдорелигиозности и т.д.), а объективный результат действий того или иного исторического лица, то веберовская социология с необходимостью несет в себе некоторую двусмысленность. Этим, в частности, объясняется то, что многие антифашистски настроенные мыслители склонны были рассматривать веберовское учение о харизме как объективно способствовавшее приходу к власти нацистов. Этот вывод представляется преувеличением, но повод к такому истолкованию Вебер, несомненно, дает. [3, ст. 87]

Наконец, господство в силу «легальности», в силу веры в обязательность легального установления (Satzung) и деловой «компетентности», обоснованной рационально созданными правилами. [1, ст. 646]

Как видим, третий тип господства — его Вебер называет легальным — в качестве «мотива уступчивости» имеет соображения интереса; в его основе лежит целерациональное действие. [3, ст. 81]

К такому типу, по его мнению, относятся современные ему европейские буржуазные государства: Англия, Франция, США и др. [3, ст. 81]

В таком государстве предполагается строгое соблюдение законов всеми структурами общества, в том числе и госуд органами, доступ к политическим институтам всем слоям населения, доверие граждан к устройству государства, а не к отдельным лидерам, подчинение законам, а не личности руководителя. [7, ст. 98]

Аппарат управления (или, как его обычно называет Вебер, «штаб управления») состоит из специально образованных чиновников; к ним предъявляется требование действовать, «невзирая на лица», то есть по строго формальным и рациональным правилам. Формально — правовое начало — принцип, лежащий в основе легального господства; именно этот принцип оказался, согласно Веберу, одной из необходимых предпосылок развития современного капитализма как системы формальной рациональности. [3, ст. 81]

Легальная власть основывается на признании юридических норм, конституции, которые регулируют отношения управления и подчинения. Эти нормы открыты для изменений, для чего имеются установленные законом процедуры. Для обоснования власти элита обращается к действующему законодательству, которое предусматривает свободное волеизъявление граждан, выборность, равноправие всех политических сил, действующих в рамках закона, ограничение сферы деятельности государства. [7, ст. 98]

Легальное господство возникает в результате появления социальной дифференциации, когда политический авторитет предоставляется специализированным институтам, которые, как правило, обозначаются термином «бюрократия». [4, ст. 83]

Бюрократия, считает Вебер, технически является самым чистым типом легального господства. Однако никакое господство не может быть только бюрократическим: «На вершине лестницы стоят либо наследственные монархи, либо избранные народом президенты, либо лидеры, избранные парламентской аристократией…». Помимо чисто юридического образования чиновник, соответствующий рациональному типу государства, должен иметь специальное образование, поскольку от него требуется компетентность.

Описанный Вебером «идеальный тип формально-рационального управления» конечно же не имел и не имеет эмпирического осуществления ни в одном из современных индустриальных государств. [3, ст. 81-83]

Легальная легитимность предполагает высокую политическую культуру населения, определенное дистанцирование государства от общества. [7, ст. 98]

Подводя итоги, можно сказать, что одной из самых известных является типология властных отношений, созданная М. Вебером, которому также принадлежит фундаментальная разработка проблемы легитимности. Выделив три «чистых» типа легитимности — харизматический, основанный на личной преданности человеку, традиционный, который базируется на привычном, чаще всего нерефлексивном, убеждении в правильности, святости издавна принятых традиций и в законности власти, и легальный, основанный на осознанном убеждении в законности установленных порядков и правомочности определенных органов, призванных осуществлять власть — Вебер в соответствии с идеально-типической методологией дает модельное и идеализированное истолкование момента и статики властных отношений. Трактовка типов господства, данная Вебером, до сих пор остается в политологии доминирующей.

власть господство легитимация политический

Подводя итоги курсовой работы можно сделать следующие выводы. При рассмотрении таких понятий как власть и авторитет с точки зрения М. Вебера и его учений, мы пришли к тому, что автор делает фундаментальное различие между властью и авторитетом. Власть включает в себя силу, насилие и является важным фактором только в организациях, подобных лагерям подневольного труда, тюрьмам и т.п. Авторитет не применяет силу; приказы исполняются потому, что он полагается на их исполнение, т.е. согласие является добровольным. Однако авторитет и власть имеют некое сходство. Можно сказать, что власть включает в своё понятие авторитет, поэтому авторитет неотъемлемая характеристика власти, её опора. Авторитет объединяет с властью особое качество, такое как, способность к некому делу или действию. Но всё-таки М. Вебер различал авторитет и власть и считал, что власть предшествует авторитету и не всегда приобретает его характеристики.

При анализе одной из самых известных типологий властных отношений, созданной М. Вебером, мы рассмотрели фундаментальную разработку проблемы легитимности. Выделив три «чистых» типа легитимности — харизматический, основанный на личной преданности человеку, традиционный, который базируется на привычном, чаще всего нерефлексивном, убеждении в правильности, святости издавна принятых традиций и в законности власти, и легальный, основанный на осознанном убеждении в законности установленных порядков и правомочности определенных органов, призванных осуществлять власть — Вебер в соответствии с идеально-типической методологией дает модельное и идеализированное истолкование момента и статики властных отношений. Трактовка типов господства, данная Вебером, до сих пор остается в политологии доминирующей.

1. Вебер, М. Избранные произведения / Сост., общ. ред. и послесл. [с. 736-769] Ю.Н. Давыдова; Предисл. П.П. Гайденко [с. 5-41; Коммент. А.Ф. Филлипова]. — М: Прогресс, 1990. — 804, [1] с.

2. Вебер, М. (1864-1920) Политические работы (1985-1919) = Gesammete politische schriften (1895-1919) / Макс Вебер. — М.: Праксис, 2003. — 421, [1] c.

3. Гайденко, П.П. (род. 1934) История и рациональность / П.П. Гайденко, Ю.Н. Давыдов. — Изд. 2-е, стереопипное. — Москва: URSS: КомКнига, 2006. — 368 с.

4. Кола, Д. Политическая социология / Доминик Кола. — М.: Весь мир: Изд. Дом «Инфра-М», 2001. — XXII, 405 с.

5. Макс Вебер, прочитанный сегодня / С.-Петерб. гос. ун-т. — Спб.: Изд-во СПбгУ, 1997. — 213 с.

6. Политология / В.А. Бобков, И.Н. Браим, А.Н. Егоров и др. — Мн.: Интерпрессервис: Экоперспектива, 2003. — 347.

7. Политология / Н.П. Денисюк, Т.Г. Соловей, Л.В. Старовойтова и др. — 2-ое изд., испр. и доп. — Мн.: НТООО «ТетраСистемс», 1998. — 381 с.

8. Философия власти /К.С. Гаджиев, В.В. Ильин, А.С. Панарин, А.В. Рябов. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. — 271 с.

Основные факторы, определяющие политическую жизнь общества. Общественные отношения. Государственная власть и виды политических режимов. Возможно ли на практике полное единство морали и политики и, какова политическая роль интеллигенции в обществе?

контрольная работа [29,2 K], добавлен 20.11.2008

Основные концепции власти, сложившиеся в истории социально-политических исследованиях. Сущность и основные аспекты проявления, функции и структура власти, информационность. «Коридоры власти», представительство. Исполнительная и судебная ветви власти.

научная работа [26,9 K], добавлен 01.04.2010

Определения обществу, власти, управления, подчинения основным процессам, протекающим в жизни государства. Эволюция политической мысли, формы и виды. Биография Никколо Макиавелли, его философские взгляды. Макиавеллизм, главный механизм борьбы за власть.

контрольная работа [26,8 K], добавлен 11.11.2010

Формирование философского понимания материи. Современная наука о строении материи. Движение как способ ее бытия, пространство и время – формы существования. Материальное единство мира. Социально-исторические представления о пространстве и времени.

реферат [28,4 K], добавлен 25.02.2011

Эмпирический и теоретический уровни научного познания, их единство и различие. Понятие научной теории. Проблема и гипотеза как формы научного поиска. Динамика научного познания. Развитие науки как единство процессов дифференциации и интеграции знания.

реферат [25,3 K], добавлен 15.09.2011

Сущность общества и его структура, принципы взаимодействия главных элементов. Способ производства материальных благ. Закон соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил: основное содержание и назначение.

контрольная работа [23,5 K], добавлен 11.02.2012

Различие науковедческого и философского анализа науки. Эмпиризм и рационализм Нового времени в качестве методологии науки. Взаимосвязь античной науки и философии. Исторические формы научных картин мира. М. Полани о личносном неявном знании субъекта.

шпаргалка [2,0 M], добавлен 11.11.2011

Различные трактовки понятия «власть». Виды политического лидерства и типы политических культур по М. Веберу. Государство как важнейший элемент политической системы общества. Главные функции общественного сознания и роль духовности в современном мире.

реферат [30,0 K], добавлен 15.02.2011

Культура как объект философского анализа, средство самореализации личности. Структура, функции и влияние культурного процесса на социальную динамику. Натуралистическая, классическая, неклассическая, постмодернистская концепции и формы культуротворчества.

реферат [20,1 K], добавлен 04.04.2012

Развитие мусульманскими алхимиками философских идей и технологий Западной Европы. Априорные предположения алхимии: единство материи и существование могущественного реактива для осуществления трансмутации — философского камня. Ртуть и сера в эзотерике.

источник