Рассказы тэффи о детях анализ

Работа в группах, её итоги.

Проблема равнодушия взрослых

1. Что важнее всего для ребёнка в семье? Наверное, внимание со стороны родителей и окружающих людей, их любовь, забота. А если эта любовь и забота отсутствуют?

Именно проблему безразличного, равнодушного отношения взрослых к жизни ребёнка поднимает автор данного текста.

Рассматривая эту нравственную проблему, Тэффи использует интересный приём: мы видим события глазами девочки Кати. В начале рассказа смену настроения девочки писательница подчёркивает с помощью антитезы: веселье на ёлке и безрадостная, “какая-то ненастоящая” жизнь девочки дома, где ей “вообще стало невесело”. Родители, занятые своими проблемами, совершенно не обращали внимания на ребёнка. Как говорит автор, “никто даже не оборачивался”, когда Катя пыталась вести себя умно и воспитанно, а затем на несколько дней просто не появлялись дома. Так же равнодушны, как и родители девочки, нянька и “лисьи бабы”, приходившие к ней. Они распускали сплетни, делая жизнь девочки невыносимой. Самые близкие люди отвернулись от Кати, не чувствовали её боли, они потеряли душу, способность сопереживать, поэтому автор и показал их омертвение, сравнивая с животными и птицами, и только “неживой зверь” “смотрел на Катю кротко и ласково” и “всё понимал”.

Позиция автора явно не выражена, но мы, читатели, понимаем, что автор осуждает поведение взрослых и сочувственно изображает девочку, жаждущую любви, ласки, понимания.

2. Прочитав текст Тэффи, я ощутил грусть, боль и тоску маленькой девочки. Катя стала сиротой при живых родителях.

Автор мастерски раскрывает проблему равнодушного отношения взрослых к жизни и чувствам ребёнка.

Маме с папой нет дела до переживаний своей дочки, они слишком заняты ссорами и разногласиями, а прислуга увлечена активным обсуждением их проблем. С помощью зоологических мотивов (“птичье личико” матери, “лисьи морды” баб)автор показывает омертвение души во всех окружающих Катю людях, а “неживой зверь”, наоборот, одушевляется и становится единственным дорогим существом для Кати.

1. Прочитав рассказ Тэффи, я испытала боль за всех детей, которые часто становятся жертвами разногласий родителей. Как страшно и тяжело жить маленькой девочке, оказавшейся в полном одиночестве дома, где было так много людей.

Известная писательница поднимает в тексте сложную нравственно-психологическую проблему одиночества, пытается поведать читателю о страданиях девочки Кати.

Оказавшись в ситуации полного безразличия окружающих, занятых выяснением отношений, Катя чувствует себя совершенно несчастной, брошенной. Маме “всё было некогда” выслушать девочку, за обедом “папа молчал, мама молчала”, а потом они совсем не появлялись в доме несколько дней, оставив девочку одну. Кате было “страшно” и тоскливо, но никто из окружающих не мог и не хотел дать ей душевного тепла, ведь недаром девочка очень точно подметила (а события и героев мы видим в её восприятии) “птичье личико” мамы и “лисьи морды” баб, приходящих к няньке. Мне кажется, она отстранённо говорит о своих родителях, желая защититься от тех зловещих людей и слов, окруживших её в доме.

Всем ходом повествования автор даёт читателям понять, что одиночество невыносимо для Кати, а от безысходности она замкнулась в себе, и только “неживой” баран – её друг, который, в отличие от взрослых, всё понимал.

2. Что же такое истинное одиночество? Возможно ли оно, когда человек живёт среди людей?

Именно проблему одиночества поднимает Тэффи в этом тексте, рассказывая о судьбе маленькой девочки.

Девочка Катя, чью жизнь подробно описывает автор, не чувствует тепла матери, которой “все было некогда”. Состояние девочки описывается с помощью повторов (“Папа молчал. Мама молчала”; “шептали, шуршали”), оценочных слов (“бабы с лисьими мордами”, “птичье личико” мамы), яркого эпитета (“ненастоящая жизнь”). Девочку часто бросала и нянька, а чужие люди раздражали девочку, пугали бесцеремонностью: лисьи бабы “ забирались в детскую”, “шарили по углам”, грозили “корявым пальцем”, но без них было просто “страшно”. Удивительно, но девочка уже не мечтает о веселье, о котором велась речь вначале, ей хочется жить “тихо”.

Анализируя изобразительные средства, понимаешь, что Катя мечтает, чтобы на неё кто-то смотрел “кротко и ласково” и “всё понимал”. Авторская позиция понятна: в одиночестве девочки виноваты взрослые и, заставляя читателей так сильно переживать за судьбу Кати, Тэффи взывает к чувству сострадания, призывая задуматься об ответственности тех, кто должен был окружить девочку любовью и вниманием.

Проблема роли игрушки в жизни детей

1. Игрушка… Нужна ли она ребёнку или это пустая трата времени? Может ли игрушка сыграть какую-то роль в судьбе маленького человека?

Писательница Тэффи пытается рассказать о судьбе девочки Кати и рассматривает проблему роли игрушки в жизни ребёнка.

Игрушечный баран, или “неживой зверь”, как его называла Катя, являлся её единственным утешением в холодном и мрачном доме, где взрослые отвернулись от неё и никто не уделял должного внимания. Он смотрел на неё “кротко и ласково”, “не перечил ей” и “всё понимал”, а в этом Катя нуждалась очень остро. Все свои невысказанные чувства девочка направила на “неживого зверя”, и от её любви зверь делался “грязнее и хохлатее”, но это не остановило девочку, она устроила ему жильё за сундуком, где ей и игрушке “жилось тихо”. Как понимает читатель, игрушка одушевляется девочкой, баран способен был и смеяться, и хворать, и терпеть слёзы подружки, а взрослые с “птичьим личиком” и “лисьими мордами” уподобились животным. “Неживой зверь” с “человеческими” глазами скрасил существование девочки, и, “когда она чувствовала его, родного, неживого, близко, засыпала спокойно.

Автор всем ходом повествования, рассказывая о неуютном существовании девочки в доме, где родители ссорились, утверждает, что игрушка может не только развлекать, но и стать единственным другом, игра способна заменить человеческие чувства и отношения.

Проблема дома, гнетущей атмосферы, царящей в доме

Что такое дом? Просто место, где живёт человек, или то место, где он чувствует себя комфортно, хорошо?

Именно проблему дома рассматривает Н.Тэффи в данном тексте, подчёркивает, какое негативное влияние обстановка, царящая в доме, может оказать влияние на человека.

Несмотря на то что у главной героини рассказа, девочки Кати, был большой и далеко не бедный дом, ей было в нём неуютно. Всё дело в том, что стены этого дома впитали в себя столько грязи и ссор, что уже не могли быть надежным и спасительным убежищем, а несли в себе один негатив. В этом доме всё агрессивно по отношению к девочке. Эту агрессию подчёркивают эпитеты (“злющая печка”, “красные зубы”), метафоры (печка “скалила” зубы и “жрала дрова”), олицетворения (“укусила” Катю за палец), но самое страшное – это зловещий шёпот по углам: “А он ей… В-вон! А она ему…”. “Это” было для Кати невыносимо. Ей было невесело, холодно, страшно. Крысы, появившиеся в доме – ещё один верный признак неблагополучия семейных отношений, обстановки дома. Был, впрочем, лишь один светлый и тёплый уголок. Уголок, в котором жил лучший друг этой девочки – игрушечный баран. Только там она могла успокоиться и забыться в детских играх.

источник

Детство – самая светлая и радостная пора в жизни каждого человека. По крайней мере, оно должно таким быть, потому что в детстве закладывается характер человека, его отношение к себе и к окружающему миру. В обычном понимании детство – синоним духовной чистоты и непосредственности нравственного чувства человека. Наверное, для всякого взрослого человека в его детстве есть нечто такое, что сохраняет смысл и значение изначального критерия счастья. Так, например, читая некоторые рассказы писателя русского зарубежья Н.Тэффи, мы чувствуем, что они написаны «большими детьми»: ей удалось убедительно воспроизвести то изначальное чувство гармонии мира, которое заключено в детстве, детских годах.

«Детство – это огромный край, откуда приходит каждый» [1, 28], – писал Сент–Экзюпери. Ребёнок, по духовной природе своей, ищет гармонии и согласия, ему претят ненависть и ожесточение, он весь открыт для любви. И как важно, чтобы из детства ребёнок вступал в юность с чистой и ясной душой, верующей и любящей, и чтобы память сердца не омрачалась тягостными воспоминаниями и хранила те, которые благодатно отразятся на всей его последующей судьбе.

Смотреть на окружающее глазами ребенка, видеть в привычном и знакомом новые, неповторимые черты, стремиться к новому – эти качества присущи многим писателям, в том числе Н.А.Тэффи. Тэффи проявляла глубочайший интерес к детской психологии, к семейному и общественному быту детей, к вопросам воспитания. Мир ребенка для нее – это мир маленького человека со своим внутренним «содержанием», полноценными мелочами быта, семейными неурядицами и несуразностями жизни.

Признание пришло к Тэффи после выхода в свет двухтомника «Юмористических рассказов» (1910). Однако сама писательница более всего дорожила «серьезной» прозой, неотъемлемой частью которой является цикл рассказов о детях. Для Тэффи легко было писать о них, и это наглядно видно из ее разговора с известным писателем русского символизма Ф. Сологубом, содержание которого приведем далее. Ф.Сологуб с Тэффи взялись однажды устанавливать метафизический возраст общих знакомых – тот, который определяет существо личности и который порой немного расходится с возрастом реальным. Когда же добрались до самих себя, «шестисотлетний» Сологуб определил Тэффи как тринадцатилетнюю: «Я подумала. Вспомнила, как жила прошлым летом у друзей в имении. Вспомнила, как кучер принёс с болота какой–то страшно длинный рогатый тростник и велел непременно показать его мне. Вспомнила, как двенадцатилетний мальчишка требовал, чтобы я пошла с ним за три версты смотреть на какой – то древесный нарост, под которым, видно, живёт какой–то зверь, потому что даже шевелится. И я, конечно, пошла и, конечно, ни нароста, ни зверя мы не нашли. Потом пастух принёс с поля осиный мёд и опять решил, что именно мне это будет интересно. Показал на грязной ладони какую – то бурую слякоть. И каждый раз в таких случаях вся прислуга выбегала посмотреть, как я буду ахать и удивляться. И мне действительно все это было интересно. Да, мой метафизический возраст был тринадцать лет» [2, 14], – так писала Тэффи.

«Тринадцать лет – возраст радости и муки, возраст ещё и уже, грань, балансируя на которой, можно заглянуть назад, в детство, и вперёд, в этот вожделенный мир, где живут «большие» – магическое и таинственное слово, мука и зависть «маленьких» [3, 16].

«Вечно тринадцатилетняя» Тэффи, к теме детства впервые обращается в сборнике «Неживой зверь», вышедшем в 1916 г. в Петрограде. Сборник поразил критиков и читателей несвойственным писательнице стилем: новый герой (ребенок), мягкий юмор, тонкий психологизм, серьезность темы в сочетании с лиризмом повествования не имели ничего общего с устоявшейся манерой иронического разоблачения духовного мещанства обывателей.

Мастерски передавая психологию ребенка, Тэффи создает неповторимый, своеобразный мир его мыслей и чувств. Ее рассказы «Неживой зверь», «Ревность», «Счастливая», «Репетитор», «Гурон» отображают детство как особое, невозвратимое, милое и навсегда утраченное душевное состояние. В этих рассказах Н.А. Тэффи, скорее, идет за общим традициями осмысления детства, актуализируя вполне устоявшиеся в русской литературе смыслы, явления и проблемы, соотносимые с детством. Однако если следовать именно за образами детства, созданными в этих рассказах, то скорее можно поверить писательнице на слово, прежде чем уяснить тот глубинный и порой крайне неожиданный смысл, который несут в себе дети и детство под ее пером. Что значат дети в этом мире? Как они воспринимают привычные для нас явления действительности? – вот вопросы, которые в данном случае волновали писательницу.

Интересно, что Тэффи достаточно точно указывает возраст детей – героев рассказов, что дает возможность дифференцировать эти рассказы по трем возрастным группам и соответствующим им этапам развития детской психики. Так, к первому этапу развития детской психики можно отнести рассказ «Неживой зверь». Рассказ «Неживой зверь», давший название сборнику 1916 г., обладает сложным философско–символическим подтекстом, в котором тонко представлена детская психология, показана пропасть между детским, естественным восприятием мира и лживым миром взрослых.

Действие рассказа происходит в доме маленькой Кати, и вся атмосфера его дана через восприятие главной героини произведения. Катенька по–своему воспринимает этот мир, оказавшись в окружении большого вещного мира и, естественно, в ее понимании много наивного. Отмечая комическое в поведении ребенка, автор не иронизирует, а любуется его наивностью:

«А Катя ушла с бараном за сундук и стала мучиться.

Не живуч баран. Погибнет. Мочало вылезет, и капут. Хотя бы как–нибудь немножко бы мог есть!

Она достала с подоконника сухарь, сунула барану под самую морду, а сама отвернулась, чтобы не смущать. Может, он и откусит немножко… Пождала, обернулась – нет, сухарь нетронутый.

А вот я сама надкушу, а то ему, может быть, начинать совестно».

«Мое вам почтение! – слышит вдруг Гриша почти над самым ухом чей – то громкий, густой голос и видит высокого человека со светлыми пуговицами» [4, 164].

Девочка внимательно приглядывается, прислушивается к окружающему миру. Мир видится ей в определенных, четких границах, и поэтому во внешности взрослых, их психологическом портрете, в частности, она выделяет отдельные броские черты. Так, Катя не чувствует человеческого тепла ни со стороны мамы («она давно Кате ничего не отвечала, ей было все некогда»), ни со стороны папы и учительницы.

И поэтому закономерно, что свой главный подарок – большого шерстяного барана она наделяет человеческими качествами: «Он был весь мягкий, с длинной кроткой мордой и человеческими глазами, пах кислой шерсткой и, если оттянуть ему голову вниз, мычал ласково и настойчиво: мэ – э!» [4, 9].

«Раз как – то расшалилась она, и он туда же – хоть морду отвернул, а видно, что смеется. А когда Катя завязала ему горло тряпкой, он хворал так жалостно, что она сама потихоньку поплакала» [4, 61].

Только баран оказывается «живым» существом для Кати, и в этом как нельзя лучше проявляется ирония, звучащая в самом заглавии рассказа – «Неживой зверь». Название рассказа представляет собой оксюморон – сочетание противоположных по смыслу слов. Ведь зверь – живое существо, и вдруг оно определяется словом «неживой».

В противоположность этому мать Кати, отец, учительница, няня, бабы – все они представлены словно «человекообразными», лишенными человеческого тепла и сочувствия: «Мать отвернула свое птичье личико и ничего не ответила»; «Утро было скучное, темное, беспокойное, и неожиданно объявился папа. Пришел весь серый, сердитый, борода мохнатая, смотрел исподлобья, по – козлиному», «стали приходить из кухни какие – то бабы с лисьими мордами».

«Учительница застучала каблуками, протянула Кате руку. Она действительно похоже была на старого умного цепного пса, даже около глаз были у нее какие – то желтые подпалины, а голову поворачивала она быстро и прищелкивала при этом зубами, словно муху ловила».

«Нянька подошла, вытянула шею.

Крыса это, а не кот! Крыса. Ишь, здоровенная! Этакая любого кота загрызет! Крыса!

Она так противно выговаривала это слово, растягивая рот, и, как старая кошка, щерила зубы, что у Кати от отвращения и страха заныло под ложечкой» [4, 65].

Подробно, глазами Кати показана вся эта обывательская, бездуховная обстановка, впечатления от которой врываются в душу ребенка и оказывают на нее свое глубокое влияние. В финале описываемого эпизода можно понять, что в душе ребенка происходит борьба разных чувств. С одной стороны – решительность, готовность бороться за свою любовь, с другой – страх. В этом поединке победу одерживает страх. В итоге ребенок отчаивается: Катя теряет самое родное и близкое ей существо, неживого зверя, теряет надежду, радость, любовь к близким…

Рассказы Тэффи «Ревность» и «Счастливая» относятся ко второму периоду детского развития, к дошкольному детству. Между тем маленькие нина и Ваня отличаются от детей дошкольного возраста тем, что они не только воспринимают и по–своему объясняют действительность, но и вмешиваются в нее, оценивают других людей, и при этом у них вырабатывается собственное представление о том, что хорошо и что плохо. Как известно, маленький человек воспринимает окружающих обостренно, так как он еще только осваивает мир, поражая взрослых чувствительностью, впечатлительностью, своей наблюдательностью.

Дети (нина и Ваня) буквально горят желанием помочь новорожденным котятам: «До самого обеда, несмотря на горячие протесты няньки и кухарки, они сидят в кухне около ящика и возятся с котятами. Лица их серьезны, сосредоточены и выражают заботу. Их тревожит не только настоящее, но и будущее котят. Они порешили, что один котенок останется дома при старой кошке, чтобы утешать свою мать, другой поедет на дачу, третий будет жить в погребе, где очень много крыс» [5, 205].

Так, опираясь на свой маленький опыт, фантазируют дети, и таким образом они воспитывают в себе художественное восприятие мира. Для них это своего рода новая игра: «Кроме ящика с котятами, Ваня и нина не хотят знать никакого другого мира. Радость их не имеет пределов» [5, 204]. Их изумляет и возмущает отношение к «событию» взрослых. «К великому удивлению Вани, папа не разделяет его симпатий к котятам, и, вместо того чтоб прийти в восхищение и обрадоваться, он держит Ваню за ухо и кричит: – Степан, убери эту гадость!» [5, 204].

Любовь, сострадание и негодование Вани и нины глубоко искренни, и когда они ночью плачут и долго думают об обиженной кошке и жестоком, наглом, ненаказуемом Неро, читателю становиться ясно, что событие» («кошка ощенилась!») было для детей подлинной школой жизни и что родители совершают большую ошибку, проходя мимо таких «событий». Взрослые должны относиться к этой внутренней работе детей с достаточной деликатностью, соблюдая золотую середину между естественными собственными эмоциями и невниманием к ребенку. Нежный механизм детской чувствительности можно повредить язвительной интонацией, раздражительным тоном: («Чтобы этой гадости не было в доме!…»). Герои – дети у Тэффи, как и в жизни, не всегда способны к анализу, но в их памяти навсегда остается негативное ощущение – ощущение ненаказуемости зла, бесчувственности, равнодушия родителей и других взрослых.

В третьей группе рассказов Тэффи о де тях главными действующими лицами являются подростки 11-ти – 14-ти лет. Это – рассказы «Гурон» и «Репетитор». Подростковый возраст, возраст перемен и ломки характера очень трудный. Трудный для окружающий, но более всего тяжелый для самого подростка. Переменчивое, с резкими колебаниями настроение и предельная решительность делает его подчас совершенно неспособным адекватно оценивать ситуацию и вести себя сообразуясь с нею, именно из–за такой неадекватности подросток провоцирует порой возникновение разного рода конфликтов. У каждого свой психологический и эмоциональный уклад, свое восприятие мира. Отсюда и сомнения, и волнение.

В рассказе «Гурон» мы встречаем мальчика Серго, еще одну невинную жертву непонимания взрослых. Одиннадцатилетний Серго живет в Париже с тетей Линет, «но ему, конечно, и в голову не могло прийти величать ее тетушкой. Это было бы так же нелепо, как, например, сверчка называть бабушкой» [6, 205]. Мальчик страдает от упреков тети и старого дяди, от столкновений двух культур. Дядя недоволен тем, что мальчик забывает русский язык: «Как они скоро все забывают! – сказал он Линет. – Совсем офранцузились. Нельзя же так» [6, 206]. Линет недовольна тем, что племянник все время мечтает о гуронах (индейцах): «До чего глуп, до чего глуп! – ахала Линет. – Это принимает форму настоящей мании» [6, 210].

Отметим, что мальчик не чувствует себя ни русским («про Россию не слышал, и свою национальную гордость опереть ему было не на что»), ни французом: «Все на свете вообще так сложно. В школе одно, дома – другое. В школе лучшая в мире страна – Франция. И так все ясно – действительно лучшая. Дома – надо любить Россию, из которой все убежали. Большие что– то помнят о ней» [6, 207]).

Настоящая жизнь для Серго – это жизнь гуронов–индейцев: «Там все ясное, близкое, родное… Сила, храбрость, честность». Однажды Линет пообещала достать карточки индейцев – снимки в «Иллюстрасион». Он терпеливо ждал, поглядывая вопросительно на Линет, и при произнесении слова «индейцы» Серго краснел до слез, задыхался, становился растерянным: «Линет смотрела на него, приоткрыв рот, такого восторга на человеческом лице она еще не никогда не видела» [6, 208]. В данном отрывке обращает на себя внимание эпитет человеческий, далеко не случайный в интересующем нас контексте.

В рассказе «Репетитор» Тэффи повествует о гимназисте восьмого класса Коле Факелове, который так же, как и Егор Зиберев, занимается репетиторством. Сцены того, как репетиторствует Факелов в семье, где все « занимаются гусями», невозможно читать без смеха. Через два месяца работы « репетитору» не только не заплатили денег, но и самым оскорбительным образом выгнали из дома. Вспомнив о своем человеческом достоинстве, Коля бросает « в лицо» хозяину гордые слова: «Вы – невежа, вот вы кто! Прямо вам в глаза говорю, что вы невежа! Да – с! Я еще с вами посчитаюсь!» [7, 43].

Эти слова Коля произносит на улице, и его никто не слышит. Заканчивается рассказ глубоко трагичной нотой боли за попранное достоинство «маленького» человека: «Но душа его не могла подчиниться. Она тихо и горько плакала и понимала, что считаться ни с кем не придется, что его обидели и выгнали и что ушел он окончательно, совсем ушел…» [7, 43]. Маленький герой Тэффи показан как проводник справедливости и нравственной чистоты по контрасту с беззаконием и цинизмом, распространенным в мире взрослых.

Таким образом, в своих «детских» произведениях, несомненно относящихся к высокому искусству, Тэффи находит собственные способы соединить смех и слезы, добродушною иронию и сатиру, улыбку и трагическое мировосприятие, нередко с помощью оксюморона («Неживой зверь»). В ее рассказах – все «на грани» комического и драматического, все как в жизни, где грустное тесно связано со смешным: «Жизнь, как беллетристика, страшно безвкусна. Красивый, яркий роман она может скомкать, смять, оборвать, на самом смешном и нелепом положении, а маленькому дурацкому водевилю припишет конец из «Гамлета», – с грустью писала Тэффи [8, 45].

В своих произведениях на тему детства Тэффи создает картины реальности происходящего глазами детей, умело соединяя фантазию и редкую наблюдательность, свойственную маленьким человечкам. Рассказы Н.А.Тэффи построены на антитезе: Детство – мир взрослых, жизнь взрослых, где все ненастоящее есть игра, по правилам которой должен жить ребенок («Надо любить Россию, из которой все убежали!») В мире детей царит совсем другое: гармония и любовь, розовое, беспечное прошлое и пугающее настоящее, оживание предметного мира и омертвение человеческого, любовь и одиночество, непонимание взрослых, отсутствие с их стороны теплоты, уважения, взаимопонимания, надежда и отчаяние наконец.

Мир детства глазами Тэффи – простой и добрый. И она, изображая его таким, тем самым предостерегала взрослых: будьте осторожны, будьте внимательны. Не навредите. Ведь черты будущего характера, основы человеческой личности закладываются в детстве. Так сделайте же всё, чтобы жизнь «маленьких» как можно реже омрачалась столкновением с жестоким миром «больших», озабоченных лишь собственным комфортом и благополучием – мастерски, с помощью указанных ранее приемов, в свойственной ей иронической манере говорит Н.Тэффи.

«Уроки» Н.Тэффи в рассказах на тему детства еще нуждаются в специальных исследованиях.

1. Антуан де Сент–Экзюпери.Военный летчик. – М.: Эксмо, 2010. – 192 с.
2. Бицилли П.Жизнь и литература // Творчество Н.А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века. – М., 1999.
3. Николаев Д.Жемчужина русского юмора // Н.А. Тэффи. – М., 1990.– 415 с.
4. Тэффи Н.А. Неживой зверь. – М.: Лаком, 1997. – С. 164-169, 61-65.
5. Тэффи Н.А. Собрание сочинений.– Том 1: И стало так. – М.: Лаком, 1997.– С. 204-205. 6 Тэффи Н.А. Гурон. – M.: Астрель, 2012. – С. 205-210.
6. Тэффи Н.А. Репетитор.Рассказы. – М.: Эксмо, 2007. – С. 43.
7. Зощенко М.М. Н.Тэффи.Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. – Л., 1974. – 140 с.

источник

Данная работа исследует творчество писательницы начала 20 века Н.А Теффи, чьё творчество в советский период было практически неизвестно широкому читателю.

Художественное своеобразие рассказов-миниатюр Н. А. Теффи ( Лохвицкой ) Работу выполнила: ученица 10 «б» класса МОУ «Лицей №1 имени А.П.Гужвина город Камызяк» Аднаева Маргарита,16 лет Научный руководитель: Мамаева О.Р. учитель русского языка и литературы

Цели исследования: Доказать, что в произведениях Н.А.Тэффи складывается особая философия комического, определяющая позицию автора. Выявить «парадоксальность» прозы Тэффи, разрушение писательницей устойчивых стереотипов мышления. Определить, какие средства художественной выразительности использует автор для выражения своей философии «бытия».

Задачи исследования: Отобрать литературный материал для анализа (рассказы Теффи 10-20-ых годов XX века). Собрать литературоведческий материал по данной теме. Провести лингвистический анализ рассказов Тэффи: « Дураки », «Свои и чужие», «Оборотень» Развить навыки литературного анализа и исследования текста.

Обоснование выбора темы: Данная проблема привлекла меня тем, что главной темой рассказов Тэффи становятся обыденная, повседневная жизнь, героями – обычные люди; ситуации, описанные в миниатюрах, знакомы каждому, характеры – легко узнаваемые. В своих произведениях писательница возвышает и облагораживает повседневную суету. Юмор Тэффи не обличает, не акцентирует внимание на злом, а примиряет нас с действительностью, превращая все мелкое, грязное, ненужное и ничтожное в нашей жизни в смешное.

Методы исследования: Лингвистический анализ текста. Литературоведческий анализ текста произведения. Исследование библиографического материала. Исследование биографического материала по теме.

Практическое значение: Практическое значение работы в том, что исследование творческого наследия выдающейся русской писательницы XX века Н.А.Тэффи позволяет не только прояснить отдельные моменты ее литературной биографии и мировоззрения, но и глубже осмыслить процессы, происходившие в истории новейшей отечественной литературе 20-30-х годов. Данная работа будет интересна читателям и учителям, так как творчество Теффи ещё не изучено в полной мере. Её имя и творческое наследие было забыто на многие годы, и в 21 веке мы заново «открываем» мир этой писательницы.

Гипотеза исследования: В произведениях Тэффи складывается определенная философия комического, построенная на парадоксальности жизни. В своих миниатюрах писательница «выворачивает наизнанку» устоявшиеся обыденные правила, стереотипы мышления и при этом создает цельную собственную картину мира, при этом используя емкие, лаконичные художественные средства.

Надежда Александровна Теффи (наст. фамилия – Лохвицкая ) 1872–1952 Дочь профессора криминалистики, издателя журнала«Судебный вестник» А.В.Лохвицкого , сестра поэтессы Мирры (Марии) Лохвицкой . Псевдонимом Тэффи подписаны первые юмористические рассказы и пьеса « Женский вопрос» (1907). Постоянный автор журналов « Сатирикон » (Тэффи печаталась в них с первого номера, вышедшего в апреле 1908, до запрещения этого издания в августе 1918) и автор двухтомного собрания Юмористических рассказов (1910), за которым последовало еще несколько сборников ( Карусель , Дым без огня , оба 1914, Неживой зверь , 1916

В 1920 году Теффи эмигрировала во Францию. Вторую мировую войну и оккупацию Тэффи пережила, не покинув Париж. Время от времени она соглашалась выступить с чтением своих произведений перед эмигрантской публикой, которой становилось все меньше с каждым годом. В послевоенные годы Тэффи была занята мемуарными очерками о своих современниках — от Куприна и Бальмонта до Г. Распутина. Умерла Тэффи в Париже 6 октября 1952.

Анализ рассказа « Дураки » Рассказ » Дураки » Тэффи начинает с посылки: «Кажется, будто все понимают, что такое дурак , и почему дурак , чем дурее , тем круглее», а потом доказывает, что вопрос сложнее, чем кажется. В сатирической лекции о дураке она приходит к выводу, что есть особая разновидность дураков , «которая всю жизнь учится. Это — дураки набитые« . Дураки хорошо устраиваются в жизни, так как не выносят никаких противоречий мысли, никаких нерешенных проблем, в обществе они народ удобный, а во всех жизненных передрягах руководствуются тремя аксиомами: «здоровье дороже всего», «были бы деньги», «с какой стати» и постулатом «так уж надо». Тэффи заключает: «Все поведение дурака , как и его наружность, так степенно, серьезно и представительно, что его всюду принимают с почетом. Его охотно выбирают в председатели разных обществ, в представители каких-нибудь интересов. Потому что дурак приличен. Вся душа дурака словно облизана широким коровьим языком. Кругло, гладко. Нигде не зацепит». Обыгрывая слово «круглый» ( круглый дурак — круглые мысли — круглая жизнь), Тэффи подводит читателя к финалу рассказа, который звучит как философское обобщение. Круг, замкнутый дураком в политике, науке или искусстве, время от времени прорывается, если кто-то почувствует: «О, как жутко! О, как кругла стала жизнь! И прорвет круг».

Анализы рассказов Анализируя рассказы 10-20 годов 20 века « Дураки », «Свои и чужие», «Оборотень », я пришла к выводам: Своеобразие «русского» юмора Тэффи определяется особой доброжелательностью повествования, теплотою отношения писательницы к своим героям. Да и сама Тэффи, по воспоминаниям современников, отличалась удивительной добротой и человечностью, которые не покидали её даже на страницах сатирических рассказов.

Х удожественное своеобразие этих рассказов раскрывается через уникальный синтез комического, лирического и трагического. К омическое , трагическое, лирическое переплетаются в художественном мире Тэффи, представляя органичный синтез и определяя всю поэтику комического . В произведениях происходит становление индивидуального стиля писательницы, характеризующегося сочетанием комизма сюжета и персонажей с лиризмом повествования и трагическим подтекстом.

Творчество Тэффи развивается в русле « сатириконского » направления юмористической литературы начала XX века, однако с произведениями Тэффи связано выделение особой «русской» тенденции смеха, отличающейся сочетанием комического и трагического, насмешки над героем и сочувствия к нему, радости и грусти . Особое место в литературе принадлежит H.A. Тэффи, т.к. именно в её творчестве впервые проявился жизнеутверждающий пафос смеха, несмотря на то, что объектом его осмеяния становились пороки российской действительности.

С редства художественной выразительности, используемые писательницей Ирония в художественном мире Тэффи становится не просто видом комического, направленным на объекты, заслуживающие разоблачения и противопоставленные эстетическому идеалу, а способом мышления. Посредством иронии Тэффи выходит на контакт с читателем. Ирония является одним из эмоциональных компонентов общего отношения повествователя к изображаемому миру . Объектом изображения первых рассказов Тэффи становятся пороки, имеющие широкую общественную значимость, нарушение нравов, норм морали. Сатира является определяющим видом комического, а смех имеет трагикомический характер. Нередко сатирические зарисовки сочетаются с лиризмом повествования, что выделяет рассказы Тэффи из общего потока комической литературы начала XX века.

Однако, по замечаниям самой писательницы, она никогда не стремилась стать сатириком, и ей чужды были агрессивность и ненависть Постепенно Тэффи уходит от обличительной манеры письма, сатира сменяется юмором; деформация, гиперболизация и гротеск, которые были использованы в сатирических рассказах политической тематики, заменяются такими языковыми средствами как намёк и языковая игра.

Талант Тэффи многогранен: салонные безделушки, в которых чувствуется «печальное вино», философические новеллы, рассказы, подслушанные у народа, утонченно жеманные стихи, восточные сказки и стихотворения в прозе. Ее юмор, кажущийся созерцательным и добродушным, оставляет в душе глубокие незаживающие царапины, а сатира поражает меткостью и остротой. Лапидарный стиль, мастерство портретных характеристик, меткость колючих острот сближают ее не только с Чеховым, но и с Буниным. К первому сборнику «Юмористических рассказов» Тэффи взяла эпиграфом изречение Спинозы: «Ибо смех есть радость, а посему сам по себе — благо« . Искрящиеся остроумием страницы произведений Тэффи пережили свое время, смех ее — сам по себе — благо.

источник

«Мир детства в произведениях Н.Тэффи»

( на примере рассказа « Неживой зверь»)

Цели урока : исследовать художественный образ ребенка в рассказе, рассмотреть мир ребенка, созданный фантазией и мечтами, противопоставленный бездушному и жестокому миру взрослых.

Тип урока: урок – размышление.

Эпиграф . И в жизни той живу, не зная,

Прежние писатели приучили нас ухмыляться при

виде женщины, берущейся за перо. Но Аполлон

Сжалился и послал нам в награду Тэффи, не

« женщину-писательницу», а писателя большого,

Глубокого и своеобразного.»

Жизнь прекрасна, если есть в ней свет,

1 этап урока. Слово учителя. « Н.Тэффи. Рассказы о детях.»

Н.А.Тэффи известно современному читателю как мастер короткого юмористического рассказа. Однако сама писательница больше всего дорожила « серьезной» прозой, неотъемлемой частью которой является цикл рассказов о детях.

Детская тема имела для Тэффи особое значение, ибо находила непосредственный отклик в ее собственной душе, душе девочки-подростка. В очерке «Федор Сологуб» она вспоминала: «Как-то занялись мы с ним определением метафизического возраста общих знакомых. Установили, что у каждого человека, кроме его реального возраста есть еще другой, вечный, метафизический. Например, старику — шлиссельбуржцу Морозову мы сразу согласно определили 18 лет. — А мой метафизический возраст? — спросила я. — Вы же сами знаете — 13 лет» .

Она это знала. И даже считала, что ей меньше метафизических лет: «Мне сегодня как будто одиннадцать лет, Так мне пусто, так просто, так весело». Удивительная молодость души, которую не сломили жизненные испытания, позволяла Тэффи говорить на языке ребенка, верить в те же чудеса, что и он, мечтать о волшебной стране «Нигде».

13 лет- возраст радости и муки, возраст еще и уже. Именно с этого рубежа Тэффи видит своих героев – смешных, неловких, одиноких, сколько бы им лет не было.

К теме детства Тэффи впервые обращается в сборнике « Неживой зверь», вышедшем в 1916 году в Петрограде. Сборник поразил читателей и критиков несвойственным писательнице стилем: новый герой-ребенок, мягкий юмор, тонкий психологизм, серьезность темы в сочетании с лиризмом повествования.

В создании нового типа героя Тэффи придерживалась основного творческого принципа — правдоподобность и предельная жизненность.

Дети в ее рассказах – сама жизнь.

Детей, героев ее рассказов. Объединяет искреннее проявление чувств и высокие духовные ценности.

В ответ на несправедливость и пошлость окружающего мира дети создают свой мир, свою жизнь.

Непременным условием их жизни становится их тайна-мечта.

Вопрос о взаимодействии двух миров – взрослого и детского – один из ключевых в цикле рассказов о детях. Трагическая судьба ребенка становится объектом художественного изображения писательницы. Дети показаны лишенные любви и заботы.

2 этап урока . По страницам рассказа. Читаем, анализируем, размышляем.

« Радость предполагает общение в любви. Ребенок инстинктивно тянется ко всякому живому существу- живому для него», -писал русский критик П.Бицилли.

1. Какую игрушку подарили Кате на Новый Год?

2. Чем стала эта игрушка для девочки?

3.Чего не хватает ребенку, почему она уходит в свой детски — недетский мир?

1. Найдите в тексте описание игрушки.

2. Проследите по тексту отношение живой девочки к неживому зверю.

3. Найти в тексте описание родителей Кати и их отношения к дочери.

1. Почему взрослым не до девочки? Чем они заняты?

2. Как ведет себя « неживой зверь»?

3. Чем был дорог ей барашек?

1. Найдите в тексте описание няни, «лисьих баб», учительницы.

2. Выпишите из текста выражения, описывающие состояние «неживого зверя»

3. Выпишите из текста выражения, в которых отражено состояние девочки в моменты общения с игрушкой.

За этой игрой – неигрой кроются истоки трагического мироощущения ребенка непонимание, отсутствие любви и заботы.

Герой показан в состоянии постоянного одиночества и замкнутости.

Один день из жизни девочки Кати.

Расскажите, как и чем живет героиня рассказа на примере 1 дня из ее жизни

1. Утро. Завтрак. Скучно. Темно.

2. В больших комнатах. Без родителей.

5. Тихая жизнь за сундуком с барашком.

6. « Лисьи бабы». Нянька. Сплетни.

В рассказе автор поднимает следующие проблемы: ( учащиеся пытаются сами сформулировать проблемы в рассказе).

1. Проблему равнодушия взрослых

3. Проблема роли игрушки в жизни ребенка.

4. Проблема дома и царящей в ней гнетущей атмосферы.

Проблема равнодушия взрослых.

Что важнее всего для ребёнка в семье? Наверное, внимание со стороны родителей и окружающих людей, их любовь, забота. А если эта любовь и забота отсутствуют?

Именно проблему безразличного, равнодушного отношения взрослых к жизни ребёнка поднимает автор данного текста.

Маме с папой нет дела до переживаний своей дочки, они слишком заняты ссорами и разногласиями, а прислуга увлечена активным обсуждением их проблем. Автор показывает омертвение души во всех окружающих Катю людях, а «неживой зверь», наоборот, одушевляется и становится единственным дорогим существом для Кати.

Что же такое истинное одиночество? Возможно ли оно, когда человек живёт среди людей?

Именно проблему одиночества поднимает Тэффи в этом тексте, рассказывая о судьбе маленькой девочки. Оказавшись в ситуации полного безразличия окружающих, занятых выяснением отношений, Катя чувствует себя совершенно несчастной, брошенной. Маме «всё было некогда» выслушать девочку, за обедом «папа молчал, мама молчала», а потом они совсем не появлялись в доме несколько дней, оставив девочку одну. Кате было «страшно» и тоскливо, но никто из окружающих не мог и не хотел дать ей душевного тепла.

Всем ходом повествования автор даёт читателям понять, что одиночество невыносимо для Кати, а от безысходности она замкнулась в себе, и только «неживой» баран – её друг, который, в отличие от взрослых, всё понимал.

Проблема роли игрушки в жизни детей.

Игрушка… Нужна ли она ребёнку или это пустая трата времени? Может ли игрушка сыграть какую-то роль в судьбе маленького человека?

Писательница Тэффи пытается рассказать о судьбе девочки Кати и рассматривает проблему роли игрушки в жизни ребёнка.

Игрушечный баран, или «неживой зверь», как его называла Катя, являлся её единственным утешением в холодном и мрачном доме, где взрослые отвернулись от неё и никто не уделял должного внимания. Он смотрел на неё «кротко и ласково», «не перечил ей» и «всё понимал», а в этом Катя нуждалась очень остро. Все свои невысказанные чувства девочка направила на «неживого зверя», и от её любви зверь делался «грязнее и хохлатее», но это не остановило девочку, она устроила ему жильё за сундуком, где ей и игрушке «жилось тихо». Как понимает читатель, игрушка одушевляется девочкой, баран способен был и смеяться, и хворать, и терпеть слёзы подружки, а взрослые с «птичьим личиком» и «лисьими мордами» уподобились животным. «Неживой зверь» с «человеческими» глазами скрасил существование девочки, и, «когда она чувствовала его, родного, неживого, близко, засыпала спокойно.

Проблема дома, гнетущей атмосферы, царящей в доме

Что такое дом? Просто место, где живёт человек, или то место, где он чувствует себя комфортно, хорошо?

Именно проблему дома рассматривает Н.Тэффи в данном тексте, подчёркивает, какое негативное влияние обстановка, царящая в доме, может оказать влияние на человека.

Несмотря на то что у главной героини рассказа, девочки Кати, был большой и далеко не бедный дом, ей было в нём неуютно. Всё дело в том, что стены этого дома впитали в себя столько грязи и ссор, что уже не могли быть надежным и спасительным убежищем, а несли в себе один негатив. В этом доме всё агрессивно по отношению к девочке. Ей было невесело, холодно, страшно. Крысы, появившиеся в доме – ещё один верный признак неблагополучия семейных отношений, обстановки дома. Был, впрочем, лишь один светлый и тёплый уголок. Уголок, в котором жил лучший друг этой девочки – игрушечный баран. Только там она могла успокоиться и забыться в детских играх.

Вопрос урока и домашнего сочинения – размышления.

Как будет жить Катя после « гибели» « неживого зверя»?

источник

Тэффи… Странное, загадочное имя, словно бабочка пролетела… Что таит оно? Кто скрывается за ним? Увы, но сейчас мало кто знает, кто такая эта самая Тэффи.
И невероятно печально становится при мысли о том, что писатель с некогда огромной славой, чья популярность затмевала другие имена, кем «восхищались буквально все, начиная от почтово-телеграфных чиновников и аптекарских учеников – как известно самой низшей ступени читателей тех лет – до…императора Николая II» пребывает сегодня в незаслуженном забвении. Вполне вероятно, что даже эрудированные читатели забудут упомянуть Тэффи в десятке первых пришедших на ум литературных знаменитостей того времени. А тогда – в начале двадцатого века — Георгий Иванов предрекал, что это «неповторимое явление русской литературы, подлинное чудо, которому через сто лет будут удивляться». И вот – сто лет минули, но имя этого писателя практически никому не известно. Это, мне кажется, несправедливо. Пора вернуть его родной литературе.
Вернее – её. Потому что писатель – женщина.
И здесь будут кстати слова её ироничного современника Саши Чёрного: «прежние писательницы приучили нас ухмыляться при виде женщины, берущейся за перо. Но Аполлон сжалился и послал нам в награду Тэффи. Не «женщину – писательницу», а писателя большого, глубокого и своеобразного».
«Лучшей, изящнейшей юмористкой нашей современности» называл Тэффи А. Амфитеатров. «Она единственная, оригинальная, чудесная Тэффи!- восклицал Куприн.- Любят её дети, подростки, пылкая молодёжь и зрелые люди труда, и посыпанные сединою отцы».
И. А. Бунин, не расточительный на похвалы, писал ей, уговаривая поберечь своё здоровье: «Помните, как дороги вы не одним нам, а великому множеству людей, вы, совершенно необыкновенная!» И ещё: «Всегда, всегда дивился вам, никогда за всю жизнь не встречал подобной вам! И какое это истинное счастье, что Бог дал мне знать вас!»
Наконец, слова Марка Алданова послужат своеобразным итогом сказанного: «На восхищении талантом Тэффи сходятся люди самых разных политических взглядов и литературных вкусов, и я не могу припомнить другого писателя, который вызывал бы такое единодушие у критиков и публики».
Саша Чёрный, Куприн, Бунин…Имеем ли мы право не прислушаться к мнению этих людей, чей безупречный вкус не вызывает сомнений? Не думаю. А значит, о Тэффи – так незаслуженно преданной забвенью — нужно говорить во весь голос.

Надежда Александровна Лохвицкая – таково истинное имя Тэффи – родилась в апреле 1872 года в Петербурге. Семья профессора криминалистики А. В. Лохвицкого, известного своим ораторским искусством и остроумием, была большой и обеспеченной. «Наследственность своего писательского дара я могу считать атавистической»,- сообщает Тэффи в своей автобиографии. Здесь же мы узнаём о её прадеде Кондратии Лохвицком, писавшем мистические стихотворения. Прадед – поэт, мать, любящая поэзию и прекрасно знающая европейскую литературу, отец – блестящий оратор и остроумец. В этой семье невозможно было не писать.
Дети писали стихи. «Занятие это считалось у нас почему-то очень постыдным, и чуть кто поймает брата или сестру с карандашом, тетрадкой и вдохновенным лицом – немедленно начинает кричать:
— Пишет! Пишет!
Пойманный оправдывается, а уличители издеваются над ним и скачут вокруг него на одной ножке».
Писала стихи и Надя Лохвицкая, очевидно, не без влияния поэтической славы старшей сестры – Марии, известной под псевдонимом Мирра Лохвицкая. Первое опубликованное стихотворение будущей Тэффи появилось в августовском номере журнала «Север» за 1901год. Вот её реакция на эту публикацию: «Когда я увидела своё первое произведение напечатанным, мне стало очень стыдно и неприятно. Всё надеялась, что никто не прочтёт».
И всё же – очевидно, в надежде либо притерпеться к «авторскому стыду», либо испытать наконец чувство удовлетворения – «Н. Лохвицкая» упрямо публикует ещё несколько стихотворений, пока в русской литературе не появляется новый автор и иноземным именем Тэффи. А произошло это после того, как была написана одноактная пьеса…
«Как надо поступить, что бы эта пьеска попала на сцену, я совершенно не знала. Ну кому из директоров театра охота читать всякую дребедень, когда уже написаны «Гамлет» и «Ревизор»? А тем более — дамскую стряпню! Вот тут я и призадумалась.
Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни сё.
Но что?
Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака – дураки всегда счастливы. И тут вспомнился мне один. Звали его Степан, а домашние называли его Стэффи. Отбросив из деликатности первую буквы (чтобы дурак не зазнался), я решила подписать свою пьеску «Тэффи» и, будь что будет, послала её прямо в дирекцию Суворинского театра».
Пьеса (она называлась «Женский вопрос»), была принята к постановке и имела большой успех. А вскоре в газетах появился портрет новоявленного драматурга с подписью под ним «Taffy». Английская транскрипция объяснялась тем, что автор рецензии ближе знал маленькую героиню сказки Киплинга «Как было написано первое письмо», чем Степана – Стэффи.
Тэффи почти не оставила свидетельств о своей личной жизни. Известно только, что она довольно рано вышла замуж за поляка Владислава Бучинского, который служил судьёй в Тихвине. После рождения первого ребёнка он оставил службу и перебрался с семьёй в своё имение под Могилёвом.
Наступает 1905год. Имя Н. Лохвицкой, автора нескольких лирических стихотворений, постепенно забывается. Зато нарастает читательский интерес к восходящей звезде русской сатиры Тэффи. Появляются короткие юмористические рассказы, фельетоны, с успехом идут одноактные пьесы, и подпись Тэффи под ними неизменная гарантия успеха. Она печатается в «Биржевых ведомостях». Тогда-то её имя становиться известным Николаю II
В 1908 году в Петербурге начинает выходить еженедельный сатирический журнал «Сатирикон». Тэффи входит в состав его сотрудников. Из периодических изданий, в которых она регулярно была представлена, следует назвать и популярную московскую газету «Русское слово», которую издавал Сытин. В газете царил блистательный фельетонист Влас Дорошевич. Слава Тэффи сравнялась с его, а вскоре могла и поспорить с нею. Юмористические рассказы преобладают в её творчестве этого периода.
Тэффи была уже достаточно хорошо известна читателю по газетным и журнальным публикациям, когда в 1910 году вышла её первая книга. Это был сборник стихотворений «Семь огней». Она писала стихи на протяжении всей жизни и очень серьёзно и ревниво к ним относилась. Но по большей части они не имели той славы, что её проза.
Вскоре за новой книгой последовали два сборника юмористических рассказов. Всего же за годы, предшествующие эмиграции, с 1911 по 1918, вышло шесть крупных сборников юмористической прозы Тэффи. Кроме того, значительное количество рассказов было опубликовано в маленьких дешёвых изданиях.
Книга 1916 года «Неживой зверь» даёт новый образ многоликой, удивительной Тэффи. Это первый сборник её серьёзной прозы, где особое место занимают пронзительные, необычно точные психологически рассказы о детях.
Наверное, ей легко было писать о них. Почему? Это станет ясно из пересказанного ею разговора с Федором Сологубом. Сологуб с Тэффи взялись однажды устанавливать метафизический возраст общих знакомых – тот, который определяет существо личности и который порой немного расходится с возрастом реальным. Когда же добрались до самих себя, «шестисотлетний» Сологуб определил Тэффи как тринадцатилетнюю.
«Я подумала. Вспомнила, как жила прошлым летом у друзей в имении. Вспомнила, как кучер принёс с болота какой-то страшно длинный рогатый тростник и велел непременно показать его мне. Вспомнила, как двенадцатилетний мальчишка требовал, чтобы я пошла с ним за три версты смотреть на какой-то древесный нарост, под которым, видно, живёт какой-то зверь, потому что даже шевелится. Ия, конечно, пошла и, конечно, ни нароста, ни зверя мы не нашли. Потом пастух принёс с поля осиный мёд и опять решил, что именно мне это будет интересно. Показал на грязной ладони какую-то бурую слякоть. И каждый раз в таких случаях вся прислуга выбегала посмотреть, как я буду ахать и удивляться. И мне действительно всё это было интересно.
Да, мой метафизический возраст был тринадцать лет».
«Тринадцать лет – возраст радости и муки, возраст ещё и уже, грань, балансируя на которой, можно заглянуть назад, в детство, и вперёд, в этот вожделенный мир, где живут «большие» — магическое и таинственное слово, мука и зависть «маленьких».
1917 год. Как и большинство либерально настроенной интеллигенции, Тэффи с энтузиазмом приветствует февральскую революцию. Отголоски этих настроений слышны в стихах и скетчах, публикуемых ею в «Новом Сатириконе». Но октябрьскую революцию Тэффи не сумела понять и принять. Она уезжает. Москва – Киев – Одесса – Севастополь – Новороссийск — Стамбул…всё дальше, дальше…
«Сейчас вернуться в Петербург трудно, поезжайте пока за границу,- посоветовали мне.- К весне вернётесь на родину.
Чудесное слово – весна. Чудесное слово – родина… Весна – воскресение жизни. Весной вернусь».
Никогда. Никогда уже она не вернётся в Россию.
С 1920 по 1940 год никакой другой писатель, наверное, не имел такой популярности в эмигрантской среде, как Тэффи. Издательства, газеты, журналы во всех зарубежных колониях издавали её произведения. Она была любимицей в Париже, Берлине, Шанхае, Харбине. В течение двух десятилетий едва ли какая-либо неделя проходила без публикации её рассказов и фельетонов – в газетах («Последние новости», «Общее дело», «Возрождение» — Париж; «Руль» — Берлин; «Сегодня» — Рига) или в журналах («Грядущая Россия», «Звено», «Русский инвалид», «Иллюстрированная Россия», «Русские записки», «Современные записки» — Париж; «Театр и жизнь» — Берлин; «Жар – птица», «Перезвоны» — Рига). Всего за рубежом она выпустила более тридцати книг: «Чёрный ирис», 1921; «Так и жили», 1922; «Вечерний день», 1924; «Городок», 1927; «Ведьма», 1936; «О нежности», 1938; «Зигзаг», 1939; «Всё о любви», 1941; «Земная радуга», 1952, и другие.
Несмотря на еженедельные публикации, постоянные просьбы о сотрудничестве новых журналов, таких, как «Огоньки для детей», несмотря на то, что в период с 1920 по 1940 год ею были составлены и изданы девятнадцать сборников рассказов, Тэффи принимала активное участие в решении самых разных проблем в жизни эмигрантов. Как и И.Бунин, А.Ремизов, Б. Зайцев – писатели так называемого старшего поколения, — Тэффи стала одним из лидеров эмигрантской колонии в Париже. Они составляли прошения, принимали участие в «Днях русской культуры». К Тэффи потоком шли просьбы. Она помогала всем. Ею был организован сбор средств в фонд памяти Ф. Шаляпина, на создание Библиотеки А. И. Герцена в Ницце. Тэффи писала специальные произведения для вечеров памяти своих бывших коллег – Ф. Сологуба, Саши Чёрного.
Она до предела была занята общественной работой – различные клубы и общества выбирали её то членом, то председателем. Организованный в 1926 году «Настоящий Русский Клуб» выбрал трёх своих членов – Тэффи, А. Куприна и А. Давыдова – для участия в литературно – художественных вечерах. Вместе с М. Алдановым, Габриэлем Марселем, Жаком Маритеном, М. Слонимом, Б. Зайцевым и другими писателями Тэффи участвовала в так называемых франко – русских беседах. На первом собрании Союза русских театральных деятелей и киноработников Мережковский был избран президентом, Тэффи – его заместителем.
В откровенных разговорах с близкими друзьями Тэффи признавалась, что для неё выступления перед многочисленной аудиторией мучительны. Но несмотря на это, а так же на неважное здоровье и жёсткие сроки еженедельных публикаций, писательница организовала множество «вечеров помощи», на которых она читала свои произведения. И не только в Париже, но и в других городах Франции, а так же в Лондоне, Брюсселе и Варшаве. Вместе с А. Ремизовым Тэффи выступила в Брюсселе на концерте «из двух вечеров».
В годы первой мировой войны писательница жила во Франции. Трудности военных лет, лишения, которые ей пришлось вынести в оккупированном Париже, подорвали её здоровье. В. Васютинская вспоминала, что однажды, после выступления на сцене по настоятельной просьбе публики, Тэффи пришлось два месяца лежать в постели. Но, несмотря на это, писательница редко отказывала в просьбах о помощи. Её щедрость всегда удивляла. Даже в последние годы жизни, испытывая материальные трудности, вызванные тем, что она уже не могла работать так продуктивно, как раньше, из-за постоянных болей, не отпускавших её, Тэффи старалась помочь хоть чем-нибудь окружающим её людям. И так в течение долгих 32 лет эмиграции.
К концу сентября 1952 года Тэффи, как бы чувствуя приближение смерти, начала прощаться с друзьями.
Она умерла 6 октября 1952 года в Париже. Через два дня в Александро – Невском соборе её отпевали, а потом похоронили на русском кладбище Сен – Женевьев де Буа.

Писатели, склонные к постижению сокровенного бытия, чутко улавливали, что русский человек в глубине души всегда остаётся ребёнком, простодушно и безоглядно любящим, безрассудно грешащим и искренне раскаивающимся. И потому детские воспоминания, казалось бы, совершенно сгладившиеся, затерявшиеся где-то в потёмках памяти, в какое-то мгновенье способны перевернуть и его душу, и его жизнь.
Безгрешная детская душа вся как бы растворена в огромном мире и верует она легко и радостно, не смущаемая никакими потаёнными помыслами и сомнениями. Она доверчива и открыта всему: и Богу, и миру, и природе.
Для него ещё нет сегодня, завтра, сейчас, а есть лишь ощущение мгновений, мимолётных и одновременно вечных.
Ребёнок, по духовной природе своей, ищет гармонии и согласия, ему претят ненависть и ожесточение, он весь открыт для любви. И как важно, чтоб из детства ребёнок вступал в юность с чистой и ясной душой, верующей и любящей, и чтобы память сердца не омрачалась тягостными воспоминаниями и хранила те, которые благодатно отразятся на всей его последующей судьбе.
Вечно тринадцатилетняя Тэффи, конечно, знала всё это. Именно с этого метафизического рубежа видела она своих героев – смешных, неловких, потрёпанных жизнью и «маленьких», сколько бы лет им не было. Потому что «когда маленькие подрастают, они оглядываются с удивлением: «Где эти «большие», эти могущественные и мудрые, знающие и охраняющие какую-то великую тайну. И где их тайна в этой простой, обычной и ясной жизни?»
Оттого-то герои Тэффи счастливы лишь воспоминаниями: о детстве, в котором унылая конка с тощей клячей воспринималась дивным невозможным чудом («Счастливая»), или об ананасовом мороженом, что подавали однажды за обедом в доме богатых родственников («Приготовишка»), о докторе Верёвкине, чей благосклонный взгляд спустя десятилетия делят две старушки («Старухи»), или о белой ночи в России и «и дикой, бестолковой, счастливой песне» («Воля»).
Обладая микроскопическим зрением, Тэффи умела разглядеть в обыденном невероятное, в любом незначащем по виду явлении, предмете что-то яркое, в каждом человеке найти какую-то скрытую нежность. Это свойство детской, языческой ещё, души – признавать родным, своим, близким то, что чуждо и нелюбопытно «большим».
Детство против мира взрослых; прошлое — против дня сегодняшнего. А внутри «сегодня», в рассказах Тэффи скрыта ещё одна антитеза: жизнь – игра. Жизнь, где всё ненастоящее, — и игра, которой (и в которой) живёт ребёнок.
Ненастоящее – это игрушечный баран «с длинной кроткой мордой и человеческими глазами» («Неживой зверь»), это «драгоценная штучка» — курок от старого пистолета, который, если не положить его на ночь под подушку, «мучится один», а на утро становится «меньше и тоньше, чем всегда» («Троицын день»).
Баран и курок – это подлинное, всамделишное, от которого на душе тепло и спокойно. А вот жизнь… «Жизнь пошла какая-то ненастоящая». В ней шуршали «бабы с лисьими мордами», «огневица – Печкина дочка, щёлкала заслонкой, скалила красные зубы и жрала дрова В жизни всё было неспокойное» («Неживой зверь»). В жизни – «всё было – не то что страшное, а не такое, как нужно. Белый столб, что на средней клумбе…подошёл совсем близко к дому и чуть-чуть колыхался. Поперёк дороги прыгал на лапках маленький камушек…» («Троицын день»).
В этом ненастоящем мире живут персонажи Тэффи, разновозрастные дети. Им тягостно и страшновато в нём. Здесь даже старый дом «дрожит за своё существование», а о людях говорится чаще всего так: «она вся съёжилась», «тревожно затосковала», «тихо захныкала», «сладко мучилась и тосковала душа», «Катя молчала и жалко улыбалась, чтобы не заплакать», «затихла вся, сжалась в комочек».
Тэффи любит своих героев и жалеет их. «Надо мною посмеиваются,- писала она,- что я в каждом человеке непременно должна найти какую-то скрытую нежность… Но тем не менее в каждой душе, даже самой озлобленной и тёмной, где-то глубоко на самом дне чувствуется мне притушенная, пригашенная искорка. И хочется подышать на неё, раздуть в уголёк и показать людям – не всё здесь тлен и пепел».
Так посреди суетной и пошловатой бездумности, скучных и обязательных обрядов, серой обыденности, над которой смеётся и грустит Тэффи, она всегда находит особую, только её, тему, где с ней вообще никто соперничать не может. И имя этой теме – наивные, не желающие взрослеть, люди. Главным образом, женщины и дети. Если речь идёт о женщинах, то все «они принадлежат к одному и тому же типу,- замечал критик П. Пильский.- Ни у одной из них нет ни глубоких страстей, ни серьёзных потрясений. Их основной признак – жизненная рассеянность. Они легкомысленны, но не преступны, забавны, но не предрассудительны, их легкомыслие производит впечатление шалости, а их измены, падения, ошибки окрашены подкупающей наивностью, поэтому никогда не вызывают осуждения, их невольно прощаешь. А чтобы простить, надо только улыбнуться. Героини Тэффи – безгрешные грешницы, и искупающей и примиряющей чертой здесь является их прелестная бездумность, милая чепуха их дел, незамысловатость морали, детская простота их логики».
Критик, как мы видим, просто рассказывает о женщинах – персонажах Тэффи. Он замечает, что они легкомысленны и нелогичны, но не задумывается о причинах «прелестной бездумности». А причина, на мой взгляд, единственная – все эти дачницы, патронессы, обманутые жёны, рассеянные подруги, выдумщицы, вроде Валентины Петровны («Яркая жизнь») — не более чем так и не повзрослевшие люди. И пусть выглядят они, как «большие», но в душе им вечно будет тринадцать, как и самой Тэффи.
Читая сборники «Книга июнь» (1931), «О нежности» (1938), «Земная радуга» (1952), где напечатаны рассказы о детях, мы входим в мир их воображения, полный теплоты и свежих впечатлений. Взрослые в этих рассказах любуются детьми и их фантазией, чаще же просто не понимают детей. В рассказе «Гурон» мы встречаем мальчика, невинную жертву непонимания взрослых. Одиннадцатилетний Серго живёт в Париже с тётей Линет и страдает от упрёков её и старого дяди, от столкновения двух культур. Линет недовольна тем, что племянник всё время мечтает о гуронах; дядя недоволен тем, что мальчик забывает русский язык. «Всё на свете вообще так сложно. В школе одно, дома другое. В школе – лучшая в мире страна Франция. Дома – надо любить Россию, из которой убежали».
Очень часто в её рассказах продолжается традиционная для русской литературы тема «маленького человека». Вот, например, гимназист Коля Факелов из рассказа «Репетитор», открывающего сборник 1912 года «И стало так…». Сцены того, как репетиторствует Факелов в семье, где все «занимаются гусями», невозможно читать без смеха. Но через два месяца работы «репетитору» не только не заплатили денег, но и самым оскорбительным образом выгнали из дома. Вспомнив о своём человеческом достоинстве, Коля бросает «в лицо» хозяину гордые слова: «Вы – невежа, вот вы кто! Прямо вам в глаза говорю, что вы невежа! Да-с!- Он прищурил глаз, выпятил грудь, подбоченился и зашагал с достоинством вперёд.- Да-с! Я с вами посчитаюсь!» Заканчивается рассказ глубоко трагической нотой боли за попранное достоинство «маленького человека». «Но душа его не могла подбочениться. Она тихо и горько плакала и понимала, что считаться ни с кем не придётся, что его обидели и выгнали и что ушёл он окончательно, совсем ушёл».
Почти всегда в «детских рассказах» мир ребёнка противопоставляется у Тэффи миру взрослых. Это словно два несовместимых, параллельных мира, которые пересеклись лишь случайно, вопреки всему. Их обитатели по- разному чувствуют, по-разному мыслят, подчиняются разным законам. И от того не могут они – взрослые и дети – понять друг друга.
Но волею обстоятельств сложилось так, что эти столь несхожие между собой миры объединились и потому обязаны сосуществовать. И на стыке их взаимодействия возникает конфликт.
Детям очень сложно понять: от чего миром взрослых руководит на удивление бессмысленный и жестокий жизненный механизм? От чего нет у «больших» жалости? Вот маленькие – они обо всём печалятся. Например: жалко князя Андрея («Мой первый Толстой»). Ну зачем его убили? Разве это справедливо? «Нет, конечно!»- восклицает ранимая детская душа. Это никак справедливо быть не может! Ведь это так ужасно!
Жалко картонного слоника, которого пеленают и укладывают на подушки, угощают сухарём и пряником; жалко подсвечник («О нежности»); жалко сломанный курок («Троицын день»); жалко даже страшного глазастого и «пузатого» чёртика («Чёртик в баночке»). И этот список можно продолжить. Здесь же и «неживой зверь» — баран, и дедушка – «приживальщик» из рассказа «Дедушка Леонтий», и нищий («Троицын день»), которому Гриша с трепетом и счастьем в сердце отдаёт самое драгоценное, что у него есть – сломанный курок.
А взрослые… Мало того, что они ничего не понимают, и нет в них сочувствия, так они ещё и посмеяться могут. И ещё больше обидеть. Так, остерегается Катя «лисьих баб», которые «ощерятся по-кошачьи» и начнут издеваться «над шерстяной смертью неживого зверя».
Нет, взрослые совсем другие. Их заботят какие-то «большие», сложные вещи. Они постоянно думают «о людской злобе, об обидах, о нашей любви, которую оскорбили, и о той любви, которую оскорбили мы сами, и о счастье, которого нет».
А «маленьким» нужно немногое – чтоб было радостно. И хватит для этого всего – ничего: «Я видела конку!»
Но всё же мир взрослых манит. Там бушуют роковые страсти, там происходит что-то «настоящее». И дети (все – прирождённые актёры) начинают примеривать на себя одежды «большого» мира.
Главное, что есть у взрослых – это любовь. Значит, нужно её попробовать. Посмотреть: что это такое? И Катя из рассказа «Весна» пробует. Она сообщает всем, что у неё «роман с кадетом Весёлкиным, а Лиза (там же) воображает, будто «безумно» влюблена в «студента Егорова». Володя Базырев становится «донжуаном», разбивающим без счёта женские сердца — одним из тех, кто не ужинает, потому что некогда — он «по ночам губит женщин». А Катенька из одноимённого рассказа пишет письмо подруге о красавце – графе Михаиле и об их страстной любви: «Достаточно мне выйти в сад, чтобы услышать за спиной его страстный шёпот».
Но, отпив чуть из чаши, наполненной чувствами взрослых, дети с недоумением пытаются понять: а что ж тут хорошего, прекрасного или, наоборот, ужасного, грешного, рокового? Вот и Володя разочарован (хотя и не хочет себе в этом признаться), оказывается, в «донжуанстве» приятного мало — ни на каток не сходить, ни бутербродов с ветчиной поесть! А нужно только терпеть, пренебрегать соблазнами, и вид принимать безразличный и загадочный. В рассказе же «Любовь и весна» и вовсе получается так, что любовь, оказывается, не грешна (как подспудно хотелось), а проста до смешного. И объект «страсти роковой» — «больной сатана» — на самом деле только мальчик, который «боится тёмной комнаты», «съедает по три тарелки макарон со сметаной» и ревёт у дантиста. Да и Катенька, сочиняющая послание о «предводителе разбойников», конечно, прекрасно понимает, что всё это не более, чем игра. Но как же хочется скорее стать взрослой и всё попробовать!
И любовь, вернее, пока предчувствие любви, конечно, приходит. Катя («Книга июнь») (уж не та ли, чуть повзрослевшая) вдруг ощущает нечто – странное, непонятное, щемящее. Что делать? Как это понять? И никто не поможет, не подскажет, не посоветует. Разве, что… «Господи, Имя Твоё да святится…»
Всё знают взрослые: где добро, где зло; что хорошо, что нет. Они, вообще, всё знают. А дети, что ж, чем они хуже?
А что не знаем – то дофантазируем. Как сказала Тэффи: «Дан человеку дар фантазии. Фантазия творит на свой лад».
И первая выдумщица – Лиза, дочка священника. Она разбирается во всём. И нет для неё неразрешимых загадок. Её известны все тайны. Например, она знает, что «садовника Трифона жена родила двух щенят, а всем сказала, что ребят, а как стали люди дознаваться, она щенят зажарила и велела Трифону съесть», что, что у «няни в перине, вместо пуху, три миллиона золотыми деньгами натыкано». И, вообще, у неё «есть дома четыре золотых рояля» и «четырнадцать бархатных платьев» и говорит она, кроме того, по-французски. Правда, не на том, на котором девочки – хозяйки говорят с гувернанткой, а на своём, на особенном.
Ещё один фантазёр – Петя («Брат Сулла»). Шура в его интерпретации не «щупленький маленький мальчик в матросской курточке и коротких штанишках», похожий на «воробыша» с веснушчатым носиком и хохолком на голове (как оказалось на самом деле — к неподдельному ужасу девочек), а могучий герой. Он очень высок, он силён, он плавает лучше всех на свете, он «скорее всякой змеи». Обман раскрылся (да маленький герой рассказа, скорее всего, и сам понимал, что рано или поздно всё откроется), но разве это главное? Это и не страшно даже (ну, если чуть-чуть) по сравнению с тем торжеством, которое испытал Петя, видя восхищение своих слушательниц.
Так что, выходит, приоритеты у детей другие, нежели у взрослых.
Выдумывает много и «Катя – вратя» из «Нигде». То у неё «жемчужные лебеди», то «хрустальные корабли», то «всё сделано из музыки». И опять таки, ведомо ей, что видят окружающие: это неправда. Но всё – пустяки! Пусть знают, пусть понимают. Как хотят! А только, страна Нигде существует! И есть там чёрное солнце, от которого ночь и «хорошенький лебедь» с бриллиантами «на ножках», и всё остальное. А раз она это знает, то есть это и на самом деле. Назло всему.
«Я знала эту девочку,- пишет автор в конце новеллы.- Она потом всю жизнь искала страну хрустальных кораблей и каждого шута горохового принимала за жемчужного лебедя».
Хорошо это или плохо: то, что дети, вырастая, не всякий раз превращаются в «больших»? Сложный вопрос. Однозначно на него не ответить.
Ясно другое – все мы родом из детства. Там наши истоки, там наше начало: всё хорошее и всё дурное. Вот и в рассказе «Подземные корни» (название говорит само за себя), мы видим, как детская обида, полученная в окружении «героев» (пусть даже игрушек – оловянных солдатиков) откликнулась потом, через много лет. «Нет, я никогда не полюблю вас. Вы – герой. Само слово «герой» вызывает во мне, я не знаю почему, такую тоску, такое отчаяние. Мне близки тихие – тихие люди».
Свой взгляд на воспитание детей Тэффи излагает, как принято говорить в геометрии, «методом от противного». То есть, показывая тот вариант, который, с её точки зрения, не имеет права на существование. Бесконечные упрёки в свой адрес по поводу их «плохого поведения» постоянно слышат маленькие героини рассказов «Катенька» и «Подземные корни», а неплохой, в общем-то, человек — Станя («Фея Карабос») просто пугает автора (и свою жену Ильку) теориями «воспитания детей в страдании». По его мнению, хорошо бы, если няня с ребёнком вместе будут «страдать от уколов и насмешек пошлой толпы». И замечательно (лучше и не придумаешь), что «она [будущая няня] уже приобрела на кладбище место для своей могилы и будет каждый день возить туда колясочку с ребёнком».
Читаешь и думаешь: грустно как! Дети не понимают взрослых, взрослые – детей. И всех жалко! Но «маленькие» хотя бы стараются, стремятся что-то понять, разобраться, а «большие» нет. Они только «воспитывают» — то не так, это не так, «то зачем растрёпанная, то зачем локти на столе, то грязные ногти, то носом дёргаешь, то горбатишься, то не так вилку, то чавкаешь». А ещё: взять бы «хворостину хорошую, да как ни на есть…» («Катенька»). И за это всё, говорят, «надо любить». Опять любить! Прямо заколдованный круг какой-то! Но «как любить?»- вопрошает Катенька. «Что значит любить?» Ничего не понятно.
Может, что бы научиться любить, следует стать святым? Они весь мир любят. И им, в ответ, тоже любовь и почитание. А, кроме того, люди, которые вокруг святого, глядят на него и удивляются: «у него нимб, смотрите!» И завидуют ему. А как же иначе: он же святой!
Следовательно, чтоб всё понять и чтоб все любили, необходимо превратиться в святого. Причём, как можно быстрее. Вот и Кишмиш – маленькая девочка, прозванная так из-за мелкого роста – стремится к святости. «Быть святой – это так красиво, так нежно. И это – выше всего и выше всех. Это – важнее всех учительниц и начальниц и всех губернаторов». И Гуля Бучинская («Любовь и весна») ей вторит: «Самое лучшее уйти в монастырь и сделаться святой».
Трагически одиноки маленькие герои Тэффи: Катя из рассказа «Неживой зверь», Лелька, заболевший «сладкой тоской» («Олень»). Кате так не хватает душевного тепла, что ее единственным другом становится «неживой зверь» — шерстяной игрушечный баран. Ласковый зверь противопоставлен противным «лисьим бабам», шушукающимся по углам о семейном разладе в доме, матери «с птичьим личиком», которой все было некогда ответить на Катины вопросы, учительнице, похожей на старого цепного пса: «Даже около глаз были у нее какие-то желтые подпалины, а голову она поворачивала быстро и прищелкивала при этом зубами, словно муху ловила» . С помощью «говорящей» детали Тэффи передает душевную драму девочки, не понимающей, что происходит во взрослом мире, где ссорятся мама и папа. Оживление предметного мира и омертвение, либо озверение человеческого является одним из наиболее характерных приемов комического в творчестве Тэффи.
Сборник рассказов «О нежности» (Париж, 1938) посвящен детям и животным. Детская тема имела для Тэффи особое значение, ибо находила непосредственный отклик в ее собственной душе, душе девочки-подростка. Удивительная молодость души, которую не сломили жизненные испытания, позволяла Тэффи говорить на языке ребенка, верить в те же чудеса, что и он, мечтать о волшебной стране «Нигде». В ее рассказах о детях нет обличительного пафоса, присущего Аверченко («Трава, примятая сапогом»). Реалистические образы маленьких героев сами по себе являются свидетельством трагедии, разыгравшейся на их родине. Лишенные детства, рано повзрослевшие, они четко знают границы мира: «Улица по ту сторону Сены — для нас, по сию сторону — для них» Одиннадцатилетняя девочка из рассказа «Цветик белый», которая учит взрослых, как жить, маленькая Ханум, герои рассказов «Дети», «Сказка» воспитываются ле-рюссами — странными и добрыми существами, «которые пели, когда у них не было денег, угощали, когда нечего было есть, и завели клетку для канарейки, которой не было».
С тем же добрым юмором Тэффи изображает природу и животных. Она ощущает единство всего живого на земле, чувствуя себя частицей целого. Пантеизм Тэффи, идущий от древних славянских мифов и христианских поверий, основан на убеждении, что Земля и все живое — это единый организм. Ее пейзаж не столько реалистичен, сколько символичен, ибо связан, как правило, с настроением и мыслями героев. Шершавые теплые ветки деревьев напоминают лохматые звериные лапы, ягодка-земляничка предстает крестьянской девочкой, которая говорит тихим голоском: «Больно много вы ерохтитесь. Все-то целый день ерохтитесь! А я всю жизнь на одном месте стою, корешком вглубь иду, землю постигаю. ». В зависимости от психологического состояния героев небо то светится мутным матовым стеклом, то зажигается радужными красками заката. В рассказе «Дар весны» душевное состояние Лизы гармонирует с картинами весенней природы: розовеющими тонкими прутиками деревьев, наливающихся соком, или с сухой щетинкой прошлогодней травы, запорошившей ядовито-зеленый газон. Природа ликует или грустит в унисон с настроением человека.
Дети и звери ближе всего к земле, они еще не успели оторваться от нее, не «ерохтятся», как большие. Поэтому в произведениях Тэффи они противопоставлены жестокому и страшному миру взрослых. Звери зачастую выступают в человеческом облике, а люди — в зверином (болонка гранд-кокет Арвидовой в рассказе «Пар», лев и львица в рассказе «Старик и старуха» и др.). Внешность льва напоминает лицо старого бюрократа 1850-х гг.: «Две длинные морщины вдоль носа под глазами глубоки и влажны, точно он много плакал и слез не вытер». Иными красками рисуются люди: дрессировщик с жирными ляжками, толстой шеей и масляными щеками, «ожирело-желтая» певица, богатая дама с фальшивыми зубами. Сравнение не в пользу людей. Все поведение дрессировщика изобличает в нем зверя, хищника: «зверь ткнул вилами», «зверь поднял вилы и, хищно вздрагивая жирными ногами, подошел к старику». В рассказе «О вечной любви» противопоставлены расчетливые показные чувства завсегдатаев салонов трогательной вечной любви голубя и голубки. Тэффи постоянно сравнивает человека, оказавшегося «низшим животным» со зверями и птицами, способными на самоотречение.
Непонимание мира взрослых порождает смешные, нелепые, на взгляд «больших» вопросы. «А где сейчас Иисус Христос?»- вопрошает Валя из одноимённого рассказа, нужно ли «разбойнику молиться?»- задаётся вопросом Кишмиш и девочки в «Лизе». А то ведь всякое дело с молитвы начинать надо, значит и разбойнику перед тем, как грабить идти…
Вопросы и вопросы. А ответов на них никто не даёт. Ни взрослые персонажи, ни автор. Так что придётся разбираться самим: и с бесконечной «любовью» и с «разбойниками». А значит, делать нечего, нужно взрослеть. И ответы тогда придут сами собой. Только вот, понравятся ли эти ответы.
О, «где она, та маленькая девочка в большом тёмном зале? Если бы я могла найти её и рассказать ей…» («Счастливая»).
Многие рассказы Тэффи (и «Счастливая» в том числе) – частички её биографии. Она сама признавалась в этом Ирине Одоевцевой. «Ведь я чаще всего с самой себя списываю, себя описываю. «Познай самого себя», как говорили древние — если хочешь по-настоящему растрогать или рассмешить читателя». И она вглядывалась в себя – тринадцатилетнюю. И видела там свет и печаль, слёзы и радость.
В душе она всегда оставалась ребёнком. От того и легко ей было описывать мир «маленьких», ведь она видела его изнутри. И погружаясь туда, где «раскрасневшееся солнце лениво – медленно опускается в тёплую, солёную, притихшую воду», Тэффи вглядывалась в него широко открытыми любопытными глазами. И записывала. И передавала нам. А теперь, благодаря этому, мы тоже можем заглянуть туда и всё рассмотреть. И увидеть эти радостные миры глазами всегда юной Тэффи.

*
Георгий Иванов предрекал Тэффи посмертную славу и через сто лет; её соотечественники на оставленной родине видели в ней писательницу злободневной темы. А она просто писала. О добре и зле, любви и нежности, тоске и жалости. И поисками какой-либо идейности себя не утруждала. И искала вечно сказочную страну «Нигде», в которой летят по лазурному небу жемчужные лебеди, а в бухте (не сонной, как у Блока, а весёлой), стоят на рейде хрустальные корабли с серебряными парусами.
В этой волшебной земле днём и ночью беззаботно играют дети. Там не ведают они страха и обид, не сталкиваются с непониманием взрослых, которые не задумываются о том, насколько хрупка и ранима маленькая душа. Там не возбраняется прихвастнуть – рассказать о коварстве разбойников и бескорыстии святых и героев. Там можно фантазировать и никто не прервёт, не скажет раздражительно: «Это неправда!» Там запросто можно придумать себе роковую любовь до гроба, поиграть в «донжуана» и долго – долго (ну, может, дня два) ходить с бледным лицом и даже отказываться при этом от бутербродов с ветчиной.
Таков мир детства глазами Тэффи – простой и добрый. И она, видя его таким, предостерегала взрослых: будьте осторожны, будьте внимательны. Не навредите. Ведь черты будущего характера, основы человеческой личности закладываются в детстве. Так сделайте же всё, чтобы жизнь «маленьких» как можно реже омрачалась столкновением с жестоким миром «больших».
И тогда будут светиться радостью лица людей, а на сердце у них будет тепло и спокойно.
Я закрываю книгу, провожу рукой по тиснёному переплёту. И думаю: «Как же прав был Куприн. Она, правда, самая лучшая, самая чудесная, замечательная Тэффи!» И вслушиваюсь в лёгкое имя. Тэффи…
Словно бабочка… Словно камыш…

источник