Меню Рубрики

Анализ пьесы горького дети солнца

Впервые напечатано в «Сборнике товарищества «Знание» за 1905 год», книга седьмая, СПб. 1905, и отдельным изданием в Штутгарте.

Пьеса «Дети солнца» писалась в январе — феврале 1905 г. в Петропавловской крепости, в камере номер 39 Трубецкого бастиона, куда М.Горький был заключён 12 января 1905 г. после ареста по делу о 9 января. На первой странице рукописи пьесы, хранящейся в Архиве А.М.Горького, есть надпись: «Писалось в Петропавловской крепости 16 января — 20 февраля 1905 года. Первая тетрадь. А.Пешков».

Находясь в заключении, М.Горький обратился за разрешением заниматься литературным трудом к коменданту Петропавловской крепости. Последний запросил департамент полиции: «. прошу. меня уведомить, полагаете ли вы со своей стороны возможным разрешить Алексею Пешкову написать комедию, но, конечно, под непременным условием, чтобы написанная им комедия, по просмотре её департаментом полиции, была вручена ему или жене его только по освобождении из Трубецкого бастиона» (см. сборник «Революционный путь Горького», М.—Л. 1933, стр.91). 5 февраля департамент полиции «разрешил» М.Горькому «написать комедию». 14 февраля пьеса была переслана в Петербургское жандармское управление. В тот же день М.Горький был освобождён из крепости и, так как ему запрещено было жить в Петербурге, выехал в Ригу. Перед выездом, 15 февраля, он написал заявление в департамент полиции о выдаче К.П.Пятницкому рукописи пьесы. Пятницкий получил её после 22 февраля, как явствует из его переписки с М.Горьким. Таким образом, авторская датировка: «Писалось в Петропавловской крепости 16 января — 20 февраля 1905 года» — не вполне точна и, очевидно, сделана позднее.

Получив пьесу от Пятницкого, М.Горький коренным образом её переделал. Видимо, работа над нею была закончена уже в марте: в самом начале апреля в русской печати появляются сообщения о постановке пьесы в театре В.Ф.Комиссаржевской. В ответ на эти сообщения петербургский генерал-губернатор Трепов просил петербургского градоначальника принять меры к недопущению постановки пьесы на сцене.

Вскоре же, по-видимому, в мае, М.Горький передал пьесу Московскому Художественному театру.

Одновременно он пересмотрел её последнюю редакцию и внёс в неё ряд изменений и исправлений, подготовляя пьесу для первого бесцензурного издания, котороё вышло в свет под названием: «Дети солнца. Драма в 4-х действиях», Штутгарт, издательство И.Дитца, 1905.

В Архиве А.М.Горького сохранился машинописный текст пьесы с правкой М.Горького, послуживший оригиналом для издания Дитца.

Там же хранится ещё одна машинописная копия пьесы — дубликат первой, в которой имеется дополнительная существенная правка М.Горького.

Исправления, сделанные М.Горьким в обеих машинописных копиях, в русские издания пьесы не входили.

4 августа 1905 г. пьеса была переслана в Главное управление по делам печати, в драматическую цензуру. По первоначальному отзыву драматической цензуры можно было ожидать запрещения пьесы. Однако революционная обстановка в стране заставила цензора драматических сочинений разрешить пьесу к постановке.

Пьеса впервые была представлена на сцене театра В.Ф.Комиссаржевской, в Петербурге, 12 октября 1905 г. Как свидетельствует запись в книге режиссёрского управления, спектакль прошёл с большим подъёмом. В Московском Художественном театре первое представление пьесы состоялось 24 октября 1905 г.

Пьеса «Дети солнца» входила во все собрания сочинений. Начиная с 1907 г., она получила подзаголовок «Сцены».

Печатается по тексту, подготовленному автором для штутгартского издания, с учётом всех поправок, внесённых М.Горьким во вторую машинописную копию.

источник

В пьесе Горького «Дети солнца» описана жизнь интеллигентной семьи в начале 20 века.

События происходят во время революции 1905 г. в этот период происходят социальные изменения в обществе, начинается расцвет культуры и искусства. Герой пьесы, Павел Федорович Протасов, ученый-химик, поглощен своими химическими опытами, он делает различные эксперименты, считая, что только наука важна для человечества. Ученый не задумывается, как живет его семья, а жизнь народа вовсе далеки от понимания взглядов Протасова. Его жена, Елена Николаевна, привыкла к равнодушию и невнимательности мужа, она тоже, в свою очередь, ставит опыты, но только на людях. Она постоянно приглашает в дом гостей, и развлекается, наблюдая складывающиеся отношения мужа и гостей.

В разговоре с Егором, которому надо было сделать внушение за неподобающее отношение к жене, Протасов выглядит круглым идиотом, они не могут достичь взаимопонимания. Протасову никогда не понять пролетарского мировоззрения.

Вокруг семьи Протасовых разыгрываются драмы: до пламенной страсти Елена Николаевна доводит художника Вагина, главными для которого является лишь удовлетворение своих амбиций, ветеринар Чепурной влюбляется в Лизу, сестру Павла Федоровича, что приводит его к разочарованию в жизни, и он заканчивает жизнь самоубийством. Сестра Чепурного любит Протасова, что тоже не приносит ей счастья. А семья Протасова только ждёт момента, когда все разрешится само собой, и наступит спокойная мерная жизнь.

Купец Назар, разбогатевший и самоуверенный, ради своей наживы и ещё большего обогащения, пытается пользоваться не только землёй Протасова, но и его знаниями.

Лиза, больная сестра Протасова, более тонко чувствует происходящее, она обеспокоена будущим, чувствуя различие между своей семьёй и народом, прозябающим в нищете, Лиза старается донести, что ожесточенный люди, в один прекрасный момент, дадут волю своей злобе и ненависти к богатым и процветающим, и все это завершится свержением капитализма. Но вся семья списывает все это на ее болезнь, и никто не воспринимает Лизу всерьез, все пытаются ее лечить. Узнав о смерти Чепурного, Лиза окончательно сходит с ума.

В финале пьесы Горький показывает, что народные массы начинают понемногу поднимать головы, бунт уже созревает.

Какая бы ситуация не создавалась, самое главное, оставаться человеком, любить и беречь своих близких, быть честным и великодушным.

Читать краткое содержание Дети солнца. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

Трогательный, но в то же время очень юморной рассказ от лица шестиклассника. Повествование по-детски непосредственно. Герой понимает ещё не все взрослые отношения, даже не все слова, но старается во всём разобраться и даже повлиять на события.

Главный рассказчик в произведении – Смерть. Персонаж ужасно устал от своей работы, поскольку начинается Вторая мировая война и работы действительно много. Смерть пристально наблюдает за жизнью Лизель.

В этом юмористическом рассказе с главным героем, действительно, происходит беда… но такая, что «смех и грех». И случается всё в самом финале.

Алеша и Аглая — два дворовых друга, которые общаются с раннего детства. Читателю быстро становится понятно, что они и есть главные герои этого рассказа. Одним весенним днем они отправились на речку. Целью их путешествия был ледоход

В сказке Шарля Перро «Красная Шапочка» речь идет о маленькой девочке, которая ходила в красной шапочке. Бабушка девочки жила далеко, к ее дому надо было идти через лес.

источник

Речевая характеристика героев пьесы М.Горького «Дети солнца»

Сценическое, театральное искусство строится на человеке и на слове, причем в комедии и драме слово имеет гораздо более веское и внушительное значение, чем в романе, в повести.

Высказывание Горького, приведенное в эпиграфе, свидетельствует о его отношении к языку драматических произведений. Сравнивая работу писателя над романом и пьесой, Горький отмечал, что, “сочиняя роман, писатель пользуется двумя приемами: диалогом и описанием. Драматург пользуется только диалогом. Он, так сказать, работает голым словом. ”.

Действительно, в любом художественном произведении (кроме драматургического) можно встретить портретное описание героев и их характеров, пейзажные зарисовки и различные рассуждения автора на ту или иную тему. В драматургическом произведении нет ничего, кроме реплик персонажей и коротких авторских ремарок. Но ремарки служат только для объяснения читателю или актеру обстановки, поэтому основная смысловая нагрузка произведения заключена в монологах и диалогах персонажей. Именно из них мы можем составить портрет героев, узнать об их характерах и поступках, понять отношение автора к своим героям и к событиям, положенным в основу произведения, то есть раскрыть основное идейное содержание пьесы.

Горький говорил, что, начиная писать, он прежде всего видит человека, его мысли, его речь. И в подтверждение этого Горький рассказывал о том, как возникла идея написания пьесы “Дети солнца”. Эта пьеса была написана под впечатлением высказывания молодого талантливого физика Лебедева: “Ключ к тайнам жизни — химия”.

Каковы же речевые особенности этой пьесы? Какое звучание получила в пьесе услышанная Горьким фраза? Каким образом речь персонажей раскрывает их характеры и даже создает их портреты?

Пьеса “Дети солнца” начинается с диалога Протасова и Романа. И уже из первых двух реплик можно составить представление о том, что за типы перед нами.

“Послушай, дворник!” — обращается Протасов к Роману. В этом обращении и в следующей за ним реплике Романа “Чего?” отчетливо проявляется не только интеллигентность главного героя, но и его оторванность от жизни, и неумение построить свою речь в соответствии с ситуацией. Аналогичную картину мы видим и в заключительной сцене. Здесь напряжение действия не соответствует речи Протасова. Протасов взволнованно обращается к Егору, после того как тот его едва не убил: “Вы. ужасно глупы, сударь мой”.

Характерна речь и других персонажей пьесы. Особенно выделяется речь Антоновны, Римы, Меланьи, Тропинина и Назара.

Речь Антоновны полна просторечий: “уделаешь”, “напустишь угару”, “дверь отворю”; простых, но метких сравнений: “Сахар грызет, как репу”, “Самовар выхлебала, совсем как лошадь”.

Меланья, стремясь покорить сердце Протасова, старается понять смысл науки, но из-за своей малограмотности постоянно путается в терминах. “Не понимаю я формулов”, — в отчаянии заявляет она Протасову.

Горничная Рима, мечта которой — выйти замуж за богатого, старается говорить “на господский манер”: “что-с”, “не глупая-с”, “хорошо-с”. “Свистит, как змея”, — говорит о ней Протасов.

Бывший офицер, опустившийся пьяница, Тропинин, пытаясь продемонстрировать свое “благородное” происхождение, изъясняется витиевато, коверкая французские слова: “сапсапогэ”, “ибо счастье превратно. ”, “бои вояж”, “до приятного свидания”.

Еще более сложна речь у разбогатевшего купца Назара, который стремится сложностью речи хоть как-то подняться до уровня интеллигенции. “Вот я возымел охоту к расширению русской промышленности. для чего думаю заводик поставить, чтобы пивные бутылки выдувать. ”

Литературные критики отмечают, что характерными особенностями языка драматургических произведений Горького являются афористичность, своеобразие метафор, оригинальность пунктуации.

Каким же образом проявляется эта особенность в пьесе “Дети солнца”? Пьеса, выросшая из афоризма, насыщена “крылатыми” словами и выражениями.

Какова же роль афоризмов в пьесах Горького? Афоризмы в пьесе играют двоякую роль. Прежде всего они служат для характеристики персонажей. Афоризмы расставляют по местам основные противостоящие группы героев: с одной стороны — представители народа, с другой — интеллигенция. Персонажам из народа Антоновне, Егору свойственны афоризмы, выражающие народную мудрость. Например, Егор говорит Протасову: “Бородатому нянька — не указ”, желая подчеркнуть этим, что у Павла должна быть своя точка зрения на взаимоотношения между людьми. Афоризмы Антоновны, человека, прожившего долгую жизнь, нередко принимают форму пословиц, поговорок. Высказывая свой взгляд на отношение Павла к Елене, она ворчит: “Никакого внимания женщине нет. видно, пошену слопал, чашку об пол”. Ее недовольство молодой прислугой также приобретает форму поговорки: “А теперь все норовят в баре, а повадки — как у твари”.

Наиболее близки к народным афоризмы Чепурного, занимающего особое положение в кругу персонажей пьесы. Безусловно относясь к интеллигенции, Чепурной более тесно связан с народом, часто общается с ним, знает его нрав, ему близка народная речь. Поэтому в его речи афоризмы философского содержания, свойственные интеллигентской среде, переплетаются с житейскими истинами.

В беседах с Лизой он выражает свою философию, основанную как на размышлениях, теории, так и на житейском опыте. Поэтому в его речи афоризм “Люди грубы и жестоки. Это их природа” соседствует с высказываниями: “Мастеровые — они все пьяницы”.

Совсем иначе выглядят афоризмы Протасова, Лизы, Волгина.

Философские афоризмы Лизы образны и поэтичны. “Там, где пролита кровь, никогда не вырастут цветы. там растет только ненависть”.

В речи Протасова афоризмы, философские по своему содержанию, часто выглядят как отрывки из научных книг. Например: “Только в области разума человек свободен, только тогда он — человек, когда разумен, и если он разумен, он честен. Добро создано разумом, без сознания — нет добра”.

Отличительной чертой драматургии Горького является также использование с ловлейтмотивов.

В ранних произведениях особенно остро ставилась про-элема человека. Эта проблема является центральной и в “Детях солнца”. Поэтому в этой пьесе, как и в других ран-шх произведениях, лейтмотивом проходит слово “человек”, го слово прослеживается в репликах различных персонажей. Оно возникает в речи Протасова, пытающегося образумить Егора: “Человек человека не должен, не может бить”. Тему человека подхватывает Чепурной: “Люди — звери, они грубы и грязны”. Егор спрашивает Протасова: “Человек я или нет? Почему меня все обижают?” “Прислуга — тоже человек”, — заявляет Фияса.

Елена говорит Ванину: “Человек должен поступать так, чтоб на земле было меньше зла”.

“Я тоже человеком буду!” — восклицает в надежде Меланья.

Гимн человеку звучит в монологе Протасова в конце второго действия: “Наступит время, из нас, людей, из всех людей, возникнет к жизни величественный, стройный организм — человечество!”

Слово “человек” своеобразно перекликается в пьесе с метафорами и сравнениями. “Свистит, как змея”, “Смотрите, какой зверь”, “В глазах ее загорелся хитрый огонек зверя”; “Водорослей захотела, корова”, “Чего же эта лошадь, новая-то горничная, не убирает со стола?”; “Повадки — как у твари”.

В приведенных примерах названия животных служат для образного обозначения каких-то черт характера человека. Сравнение философских афоризмов о человеке с этими метафорами раскрывает, как мне кажется, мысль Горького о том, что человек еще очень далек от совершенства, от той роли, которая предназначена ему природой. В отдельных поступках человек уподобляется зверю, животному, а иногда и превосходит его по жестокости и грубости. Тема человека и животных вообще характерна для ранних произведений Горького.

Для того чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать такие его произведения, как “Песня о Буревестнике”, “Песня о Соколе”, “О Чиже, который лгал, и о Дятле — любителе истины”, в которых птицы и звери действуют, подобно людям. А в рассказе “Челкаш” главный герой постоянно сравнивается то с хищной птицей, то с волком.

Есть и еще одна интересная особенность пьесы. Это — пунктуация. При чтении пьесы сразу же бросается в глаза расстановка тире и очень большое количество многоточий. “Да ты — пригрози. Я, мол, тебе дам”, или “Ну, — будет, старуха! Елена — дома?”, или “Но — поймите: мне совсем не нужно, чтобы кипело”. И такие необычные фразы можно встретить на каждой странице.

На первый взгляд может показаться, что такая необычная расстановка тире нужна для того, чтобы помочь актеру при исполнении своей роли. Но посмотрим повнимательнее не только на пьесы, но и на другие произведения Горького. В романе “Мать” не менее своеобразная расстановка тире: “Все любят близкое, но — в большом сердце и далекое — близко!” или “Ну, это уж — ничего не поделаешь”. В чем же все-таки смысл такой расстановки тире?

Мне кажется, что тире служит писателю для того, чтобы разделить фразу на две равные по значению части. Обычно фраза имеет такое строение, когда ударение падает на ее конец, а начало остается безударным. У Горького же, как мне кажется, обе части фразы оказываются благодаря тире под ударением. Это придает какую-то неуловимую весомость, даже тяжеловесность речи.

Что касается многоточия, то его роль также заключается в том, чтобы разделить фразы на отдельные части. Читая пьесу, мы чувствуем, как персонажи будто обдумывают каждое слово, прежде чем его произнести. За этим угадывается медлительность и обстоятельность волжского характера Горького.

Итак, проанализировав текст пьесы “Дети солнца”, можно прийти к выводу, что ей свойственны те же черты, что и всей драматургии Горького в целом: афористичность, слова-лейтмотивы, меткость образов в метафорах, особенности пунктуации.

источник

Аннотация: В статье дается жанровая характеристика пьесы Максима Горького «Дети Солнца», уделяется внимание основным носителям жанра, рассматриваются стилистические приемы, использованные автором произведения, и их роль в художественном замысле.

Ключевые слова: носители жанра; пьеса-диспут; дискуссии о человеке; драматическое противостояние; образность.

Abstract: The article presents a genre characteristic of the play by Maxim Gorky «Children of the sun», pays attention to the main holders play genre, considered stylistic devices used by the author and their role in the artistic conception.

Keywords: holders of the genre; play-dispute; discussion about human; dramatic confrontation; imagery.

Творчество Максима Горького невозможно переоценить. В его рассказах, романах, повестях ярко описывается жизнь простых людей, которые неустанно ведут борьбу за место под солнцем. Его пьесы пропитаны трагизмом, протестом против социальных порядков и страстным призывом к справедливой и свободной жизни.

На протяжении всей своей творческой жизни Горький обращался к теме «человека». В своих произведениях он переосмыслял облик человека, его положение в мире. Пьеса «Дети Солнца» — яркий этому пример. Она была написана в 1905 году, в канун первой русской революции. В этой пьесе Горький не просто предсказывал грядущую бурю, он ясно осознавал неизбежность катастрофы.

Пьеса имеет символичный заголовок «Дети солнца». «Детьми Солнца» называют себя и Павел Протасов, яростный алхимик, верующий, что будущее за наукой, и его сестра Лиза, которая испытывает страх перед будущим, стремится объяснить всем жителям дома, что грядут неизбежные чудовищные перемены. Однако, как писал сам Горький, «Дети Солнца» — это не осуждение интеллигенции, не ирония, и уж, конечно, не сатира. Это скорее предупреждение о возможности катастрофы. Ведь главным конфликтом в пьесе является разрыв между интеллигенцией и простым народом, который, достигая масштаба пропасти, становится катастрофой для человечества.

Этот разрыв мы можем видеть буквально с первых страниц пьесы, в разговоре Протасова с дворником. Здесь мы видим интеллигентность главного героя, а также его неумение строить свою речь в соответствии с ситуацией. Также дистанция между интеллигенцией и народом подчеркивается одним из самых ярких маркеров горьковского стиля — афористичностью. Так, в данной пьесе афористичность играет важную роль, делит основные противостоящие группы героев. С одной стороны, простой народ, которому присущи афоризмы, выражающие народную мудрость, а также пословицы и поговорки. С другой стороны, интеллигенция, которая часто обращается к афоризмам философского содержания.

Линию разрыва мы можем наблюдать не только по отношению «интеллигенция — простой народ», но также в плане личных человеческих отношений. Так, например, Павел Протасов не только оторван от народа, он в принципе замкнут в самом себе. Поэтому и возникает его конфликт в отношениях с женой. Он настолько увлечен своими опытами и работой, что не замечает окружающих его людей. Отсюда и возникают то комические, то драматические ситуации его столкновений с окружающими, он часто не понимает, что происходит вокруг: в ответ на признание в любви Мелании он просит у нее свежих яиц для опытов; когда нянька Антоновна обращается к нему с просьбой помочь слесарю Егору разобраться в семейной драме, он не понимает, почему он должен вмешиваться в чужие отношения; когда предприниматели Выгрузовы в буквальном смысле пытаются купить его знания, он думает, что они заботятся о его благосостоянии.

Всем без исключения героям пьесы свойственно желание найти в другом участие и поддержку, уважение и понимание. Такое стремление дает главное идейно-тематическое наполнение всем линиям пьесы, прямо или косвенно связанным с Протасовым. Стремясь утвердиться в своем человеческом звании, герои пьесы надеются подняться на следующую ступеньку человечности с помощью другого, через его уважение и через его участие. Так, например, Мелании Протасов нужен только лишь потому, что она видит в нем «святого человека», «такого неземного», такого «возвышенного», и надеется рядом с ним очиститься и начать новую жизнь. Жена Протасова Елена, испытывая недостаток внимания со стороны мужа, ищет поддержки и опоры у художника Вагина. Для Егора, который живет в вечной обиде, работа у Протасова, «человека особенного», — также возможность почувствовать себя человеком. Для Чепурного любовь к Лизе, возможность бывать у Протасовых — тоже попытка некоего возрождения.

Единственным «живым» персонажем, пытающимся разобраться во всем, является Лиза. Она единственная чувствует пропасть, отделяющую ее окружение от простого народа, который живет в нищете и невежестве. Она стремится объяснить, что миллионы людей озлобленны, и эта злоба скоро прорвется наружу. Но никто не воспринимает ее слова всерьез, все только лечат.

Нянька Антоновна занимает особое место в композиции произведения. Ведь она измеряет все самыми традиционными, восходящими еще к крепостническим временам понятиями. Поэтому она не понимает ничего ни в отношениях между Чепурным и Лизой, ни в семейной драме Елены и Павла Протасовых, ни в отношениях Егора со своей женой. Не понимает она и самого Протасова: «Ишь пачкун, — обращается она к Протасову, — генеральский сын тоже. а занимается неизвестно чем, только одни неприятные запахи пускаешь. ». Таким образом, здесь ярче всего проявляется общая проблематика пьесы: драматическое противостояние людей разного уровня сознания и невозможность преодолеть эту рознь. Линия Антоновны возникает в каждом из четырех актов, все отчетливее демонстрируя растущее взаимное непонимание между старухой и новой жизнью.

В пьесе «Дети солнца» нет «человека со стороны». В отличие от пьесы «На дне», здесь нет Луки, который бы обострил существующую конфликтную ситуацию. И это естественно: сложившийся конфликт не под силу изменить одному человеку. Вот почему роль такого катализатора в конфликте играет холера. Это стихия, эпидемия, которая обостряет отношения интеллигенции и народа и в конечном счете приводит к катастрофе.

Пьеса М. Горького «Дети Солнца» очень близка к чеховской драматургии. Ей также присущи многолинейная композиция, сложное философское миросозерцание, многогранное изображение героев и, как следствие, невозможность разделить персонажей на добрых и злых. Однако Горький в своей пьесе по-своему переосмысливает облик человека, его место в мире. Это уже не совсем «чеховские» герои. Герои горьковской пьесы полны энергии, мыслей. Они стараются приблизить то время, «. когда из всех людей возникнет в жизни величественный и стройный организм — человечество». Если чеховские герои лишь мучаются вопросом, зачем они живут, в чем смысл их существования, то горьковские «дети солнца» нисколько не сомневаются в своей миссии — работать во имя будущего. Работа для героев — естественный образ жизни.

Вся серия сюжетов, о которых говорилось выше, соединяется с непременной для драматургии Горького дискуссией о человеке и его возможностях, о месте в современном мире, науке и искусстве. Главными оппонентами этого диспута являются Павел Протасов и Лиза, остальные жители и гости дома также участвуют в споре. Тема диспута — человек. Как и в ранних произведениях Горького, слово «человек» проходит сквозь все реплики героев. Кроме того, мелькает тема человека и животных, что также характерно для ранних произведений Горького. Однако в данной пьесе сравнение человека с животным говорит нам о том, что человек еще далек от совершенства, от той роли, которая предназначена ему природой. В отдельных поступках человек уподобляется зверю, а иногда и превосходит его в жёсткости и грубости.

Как и чеховские пьесы, пьеса Горького лишь ставит вопрос, но не решает его, конфликт в пьесе не разрешается. Финал пьесы трагичен. От безысходности гибнет Чепурной, сходит с ума Лиза, чуть не погибают Егор и Протасов, бушует холера. Такой финал — отрицание чересчур утопических исторических концепций. Драматическое противостояние «детей солнца» (интеллигенции) с «детьми земли» (простым народом) одинаково губительно для обеих групп. Образ солнца приобретает зловещие черты, а его дети видятся не ускорителями прогресса, а обреченными на одиночество в пустыне мертвой действительности.

Читайте также:  Что такое пцр анализ у детей

1. Михайловский, Б. В. Драматургия М. Горького эпохи первой русской революции / Б. В. Михайловский. — изд., доп. — М. : Искусство, 1955. — С.

2. Муратова, К. Д. Максим Горький и Леонид Андреев / К. Д. Муратова // Литературное наследство ; под ред. И. И. Анисимова. — 1965. — Т. 72. — С.

3. Цесницкий, В. А. А. М. Горький. Очерки жизни и творчества / В. А. Цесницкий. — М., 1959. — С.

4. Михайловский, Б. В. Творчество М. Горького и мировая литература / Б. В. Михайловский. — М., 1965. — С.

5. Юзовский, Ю. Максим Горький и его драматургия / Ю. Юзовский. — М., 1959. — С.

источник

Впервые напечатано в «Сборнике товарищества «Знание» за 1905 год», книга седьмая, СПб. 1905, и отдельным изданием в Штутгарте.

Пьеса «Дети солнца» писалась в январе — феврале 1905 г. в Петропавловской крепости, в камере номер 39 Трубецкого бастиона, куда М.Горький был заключён 12 января 1905 г. после ареста по делу о 9 января. На первой странице рукописи пьесы, хранящейся в Архиве А.М.Горького, есть надпись: «Писалось в Петропавловской крепости 16 января — 20 февраля 1905 года. Первая тетрадь. А.Пешков».

Находясь в заключении, М.Горький обратился за разрешением заниматься литературным трудом к коменданту Петропавловской крепости. Последний запросил департамент полиции: «. прошу. меня уведомить, полагаете ли вы со своей стороны возможным разрешить Алексею Пешкову написать комедию, но, конечно, под непременным условием, чтобы написанная им комедия, по просмотре её департаментом полиции, была вручена ему или жене его только по освобождении из Трубецкого бастиона» (см. сборник «Революционный путь Горького», М.—Л. 1933, стр.91). 5 февраля департамент полиции «разрешил» М.Горькому «написать комедию». 14 февраля пьеса была переслана в Петербургское жандармское управление. В тот же день М.Горький был освобождён из крепости и, так как ему запрещено было жить в Петербурге, выехал в Ригу. Перед выездом, 15 февраля, он написал заявление в департамент полиции о выдаче К.П.Пятницкому рукописи пьесы. Пятницкий получил её после 22 февраля, как явствует из его переписки с М.Горьким. Таким образом, авторская датировка: «Писалось в Петропавловской крепости 16 января — 20 февраля 1905 года» — не вполне точна и, очевидно, сделана позднее.

Получив пьесу от Пятницкого, М.Горький коренным образом её переделал. Видимо, работа над нею была закончена уже в марте: в самом начале апреля в русской печати появляются сообщения о постановке пьесы в театре В.Ф.Комиссаржевской. В ответ на эти сообщения петербургский генерал-губернатор Трепов просил петербургского градоначальника принять меры к недопущению постановки пьесы на сцене.

Вскоре же, по-видимому, в мае, М.Горький передал пьесу Московскому Художественному театру.

Одновременно он пересмотрел её последнюю редакцию и внёс в неё ряд изменений и исправлений, подготовляя пьесу для первого бесцензурного издания, котороё вышло в свет под названием: «Дети солнца. Драма в 4-х действиях», Штутгарт, издательство И.Дитца, 1905.

В Архиве А.М.Горького сохранился машинописный текст пьесы с правкой М.Горького, послуживший оригиналом для издания Дитца.

Там же хранится ещё одна машинописная копия пьесы — дубликат первой, в которой имеется дополнительная существенная правка М.Горького.

Исправления, сделанные М.Горьким в обеих машинописных копиях, в русские издания пьесы не входили.

4 августа 1905 г. пьеса была переслана в Главное управление по делам печати, в драматическую цензуру. По первоначальному отзыву драматической цензуры можно было ожидать запрещения пьесы. Однако революционная обстановка в стране заставила цензора драматических сочинений разрешить пьесу к постановке.

Пьеса впервые была представлена на сцене театра В.Ф.Комиссаржевской, в Петербурге, 12 октября 1905 г. Как свидетельствует запись в книге режиссёрского управления, спектакль прошёл с большим подъёмом. В Московском Художественном театре первое представление пьесы состоялось 24 октября 1905 г.

Пьеса «Дети солнца» входила во все собрания сочинений. Начиная с 1907 г., она получила подзаголовок «Сцены».

Печатается по тексту, подготовленному автором для штутгартского издания, с учётом всех поправок, внесённых М.Горьким во вторую машинописную копию.

источник

Речевая характеристика героев пьесы М.Горького «Дети солнца»

Сценическое, театральное искусство строится на человеке и на слове, причем в комедии и драме слово имеет гораздо более веское и внушительное значение, чем в романе, в повести.

Высказывание Горького, приведенное в эпиграфе, свидетельствует о его отношении к языку драматических произведений. Сравнивая работу писателя над романом и пьесой, Горький отмечал, что, “сочиняя роман, писатель пользуется двумя приемами: диалогом и описанием. Драматург пользуется только диалогом. Он, так сказать, работает голым словом. ”.

Действительно, в любом художественном произведении (кроме драматургического) можно встретить портретное описание героев и их характеров, пейзажные зарисовки и различные рассуждения автора на ту или иную тему. В драматургическом произведении нет ничего, кроме реплик персонажей и коротких авторских ремарок. Но ремарки служат только для объяснения читателю или актеру обстановки, поэтому основная смысловая нагрузка произведения заключена в монологах и диалогах персонажей. Именно из них мы можем составить портрет героев, узнать об их характерах и поступках, понять отношение автора к своим героям и к событиям, положенным в основу произведения, то есть раскрыть основное идейное содержание пьесы.

Горький говорил, что, начиная писать, он прежде всего видит человека, его мысли, его речь. И в подтверждение этого Горький рассказывал о том, как возникла идея написания пьесы “Дети солнца”. Эта пьеса была написана под впечатлением высказывания молодого талантливого физика Лебедева: “Ключ к тайнам жизни — химия”.

Каковы же речевые особенности этой пьесы? Какое звучание получила в пьесе услышанная Горьким фраза? Каким образом речь персонажей раскрывает их характеры и даже создает их портреты?

Пьеса “Дети солнца” начинается с диалога Протасова и Романа. И уже из первых двух реплик можно составить представление о том, что за типы перед нами.

“Послушай, дворник!” — обращается Протасов к Роману. В этом обращении и в следующей за ним реплике Романа “Чего?” отчетливо проявляется не только интеллигентность главного героя, но и его оторванность от жизни, и неумение построить свою речь в соответствии с ситуацией. Аналогичную картину мы видим и в заключительной сцене. Здесь напряжение действия не соответствует речи Протасова. Протасов взволнованно обращается к Егору, после того как тот его едва не убил: “Вы. ужасно глупы, сударь мой”.

Характерна речь и других персонажей пьесы. Особенно выделяется речь Антоновны, Римы, Меланьи, Тропинина и Назара.

Речь Антоновны полна просторечий: “уделаешь”, “напустишь угару”, “дверь отворю”; простых, но метких сравнений: “Сахар грызет, как репу”, “Самовар выхлебала, совсем как лошадь”.

Меланья, стремясь покорить сердце Протасова, старается понять смысл науки, но из-за своей малограмотности постоянно путается в терминах. “Не понимаю я формулов”, — в отчаянии заявляет она Протасову.

Горничная Рима, мечта которой — выйти замуж за богатого, старается говорить “на господский манер”: “что-с”, “не глупая-с”, “хорошо-с”. “Свистит, как змея”, — говорит о ней Протасов.

Бывший офицер, опустившийся пьяница, Тропинин, пытаясь продемонстрировать свое “благородное” происхождение, изъясняется витиевато, коверкая французские слова: “сапсапогэ”, “ибо счастье превратно. ”, “бои вояж”, “до приятного свидания”.

Еще более сложна речь у разбогатевшего купца Назара, который стремится сложностью речи хоть как-то подняться до уровня интеллигенции. “Вот я возымел охоту к расширению русской промышленности. для чего думаю заводик поставить, чтобы пивные бутылки выдувать. ”

Литературные критики отмечают, что характерными особенностями языка драматургических произведений Горького являются афористичность, своеобразие метафор, оригинальность пунктуации.

Каким же образом проявляется эта особенность в пьесе “Дети солнца”? Пьеса, выросшая из афоризма, насыщена “крылатыми” словами и выражениями.

Какова же роль афоризмов в пьесах Горького? Афоризмы в пьесе играют двоякую роль. Прежде всего они служат для характеристики персонажей. Афоризмы расставляют по местам основные противостоящие группы героев: с одной стороны — представители народа, с другой — интеллигенция. Персонажам из народа Антоновне, Егору свойственны афоризмы, выражающие народную мудрость. Например, Егор говорит Протасову: “Бородатому нянька — не указ”, желая подчеркнуть этим, что у Павла должна быть своя точка зрения на взаимоотношения между людьми. Афоризмы Антоновны, человека, прожившего долгую жизнь, нередко принимают форму пословиц, поговорок. Высказывая свой взгляд на отношение Павла к Елене, она ворчит: “Никакого внимания женщине нет. видно, пошену слопал, чашку об пол”. Ее недовольство молодой прислугой также приобретает форму поговорки: “А теперь все норовят в баре, а повадки — как у твари”.

Наиболее близки к народным афоризмы Чепурного, занимающего особое положение в кругу персонажей пьесы. Безусловно относясь к интеллигенции, Чепурной более тесно связан с народом, часто общается с ним, знает его нрав, ему близка народная речь. Поэтому в его речи афоризмы философского содержания, свойственные интеллигентской среде, переплетаются с житейскими истинами.

В беседах с Лизой он выражает свою философию, основанную как на размышлениях, теории, так и на житейском опыте. Поэтому в его речи афоризм “Люди грубы и жестоки. Это их природа” соседствует с высказываниями: “Мастеровые — они все пьяницы”.

Совсем иначе выглядят афоризмы Протасова, Лизы, Волгина.

Философские афоризмы Лизы образны и поэтичны. “Там, где пролита кровь, никогда не вырастут цветы. там растет только ненависть”.

В речи Протасова афоризмы, философские по своему содержанию, часто выглядят как отрывки из научных книг. Например: “Только в области разума человек свободен, только тогда он — человек, когда разумен, и если он разумен, он честен. Добро создано разумом, без сознания — нет добра”.

Отличительной чертой драматургии Горького является также использование с ловлейтмотивов.

В ранних произведениях особенно остро ставилась про-элема человека. Эта проблема является центральной и в “Детях солнца”. Поэтому в этой пьесе, как и в других ран-шх произведениях, лейтмотивом проходит слово “человек”, го слово прослеживается в репликах различных персонажей. Оно возникает в речи Протасова, пытающегося образумить Егора: “Человек человека не должен, не может бить”. Тему человека подхватывает Чепурной: “Люди — звери, они грубы и грязны”. Егор спрашивает Протасова: “Человек я или нет? Почему меня все обижают?” “Прислуга — тоже человек”, — заявляет Фияса.

Елена говорит Ванину: “Человек должен поступать так, чтоб на земле было меньше зла”.

“Я тоже человеком буду!” — восклицает в надежде Меланья.

Гимн человеку звучит в монологе Протасова в конце второго действия: “Наступит время, из нас, людей, из всех людей, возникнет к жизни величественный, стройный организм — человечество!”

Слово “человек” своеобразно перекликается в пьесе с метафорами и сравнениями. “Свистит, как змея”, “Смотрите, какой зверь”, “В глазах ее загорелся хитрый огонек зверя”; “Водорослей захотела, корова”, “Чего же эта лошадь, новая-то горничная, не убирает со стола?”; “Повадки — как у твари”.

В приведенных примерах названия животных служат для образного обозначения каких-то черт характера человека. Сравнение философских афоризмов о человеке с этими метафорами раскрывает, как мне кажется, мысль Горького о том, что человек еще очень далек от совершенства, от той роли, которая предназначена ему природой. В отдельных поступках человек уподобляется зверю, животному, а иногда и превосходит его по жестокости и грубости. Тема человека и животных вообще характерна для ранних произведений Горького.

Для того чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать такие его произведения, как “Песня о Буревестнике”, “Песня о Соколе”, “О Чиже, который лгал, и о Дятле — любителе истины”, в которых птицы и звери действуют, подобно людям. А в рассказе “Челкаш” главный герой постоянно сравнивается то с хищной птицей, то с волком.

Есть и еще одна интересная особенность пьесы. Это — пунктуация. При чтении пьесы сразу же бросается в глаза расстановка тире и очень большое количество многоточий. “Да ты — пригрози. Я, мол, тебе дам”, или “Ну, — будет, старуха! Елена — дома?”, или “Но — поймите: мне совсем не нужно, чтобы кипело”. И такие необычные фразы можно встретить на каждой странице.

На первый взгляд может показаться, что такая необычная расстановка тире нужна для того, чтобы помочь актеру при исполнении своей роли. Но посмотрим повнимательнее не только на пьесы, но и на другие произведения Горького. В романе “Мать” не менее своеобразная расстановка тире: “Все любят близкое, но — в большом сердце и далекое — близко!” или “Ну, это уж — ничего не поделаешь”. В чем же все-таки смысл такой расстановки тире?

Мне кажется, что тире служит писателю для того, чтобы разделить фразу на две равные по значению части. Обычно фраза имеет такое строение, когда ударение падает на ее конец, а начало остается безударным. У Горького же, как мне кажется, обе части фразы оказываются благодаря тире под ударением. Это придает какую-то неуловимую весомость, даже тяжеловесность речи.

Что касается многоточия, то его роль также заключается в том, чтобы разделить фразы на отдельные части. Читая пьесу, мы чувствуем, как персонажи будто обдумывают каждое слово, прежде чем его произнести. За этим угадывается медлительность и обстоятельность волжского характера Горького.

Итак, проанализировав текст пьесы “Дети солнца”, можно прийти к выводу, что ей свойственны те же черты, что и всей драматургии Горького в целом: афористичность, слова-лейтмотивы, меткость образов в метафорах, особенности пунктуации.

источник

История создания и сценические интерпретации пьесы «Дети солнца».

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация.

Система образов, способы их создания и расстановка в конфликте.

Философский, этический, социальный контекст пьесы, полемика с Л.Андреевым.

Формы выражения авторского сознания.

Анализ пьесы М.Горького «Старик»

История создания и сценическая интерпретация пьесы «Старик».

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация.

Система образов, способы их создания и расстановка в конфликте.

Философско-этический контекст пьесы, полемика с Ф.Достоевским.

Формы выражения авторского сознания в пьесе.

Драматургия рубежа
XIX-XX веков

Анализ пьесы Леонида Андреева «Анатэма»

История создания и сценическая история пьесы «Анатэма».

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация.

Система образов, способы их создания и расстановка в конфликте.

Философско-религиозный контекст пьесы.

Способ выражения авторского сознания в пьесе.

Анализ пьесы Николая Гумилева «Гондла»

Творческие и биографические истоки обращения Н.Гумилева к условно-историческому материалу.

Основной конфликт, и сюжетно-композиционная организация.

Система персонажей и способы их создания.

Концепция личности главного героя и его соотношение с лирическим героем поэзии Н.Гумилева.

Особенности сюжетостроения: стилизация, принцип двойничества и оппозиции, конфликт динамики и статики в сюжете, особенности развязки, ритмическая организация.

Какова жанровая специфика пьесы Н.Гумилева (попытаться сделать вывод на основе присутствия в пьесе авторского сознания)?

Анализ пьесы Александра Блока «Балаганчик»

Сценическая история пьесы. А.Блок о художественных принципах своих «лирических драм».

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация.

Система персонажей и их расположение по отношению к конфликту.

Соотношение живого и мертвого, современного и вечного, условного и реального как выражение определенной творческой позиции автора.

Место автора в системе персонажей и место авторского сознания в пьесе.

В чем смысл обращения к традициям народного европейского театра в пьесе рубежа XIX-ХХ вв.

В чем смысл жанрового определения «лирическая драма»?

Проблема комического
в драматургии 20-30-х годов

Анализ пьесы Николая Эрдмана «Самоубийца»

Сценическая история пьесы. Н.Эрдман – драматург театра Вс.Мейерхольда.

Основной конфликт, специфика сюжетно-композиционной организации (сюжет, построенный на случае, анекдоте).

Система образов комедии: социальные типы и способ их характеристики.

Образ Подсекальникова: социальный статус, эволюция характера, проблема внешнего и внутреннего конфликта, пафос персонажа.

Приемы комического: построение сюжета, принципы типизации, пародирование, пародийное цитирование, речевой аллогизм и т.д.

Жанровое своеобразие пьесы.

Анализ пьесы Михаила Булгакова «Бег»

Сценическая история пьесы. Отношения М.Булгакова с МХТом.

Основной конфликт, специфика сюжетно-композиционной организации (пьеса в 8-ми снах).

Система образов в пьесе (проблема единства сюжета). Место генерала Хлудова в системе образов пьесы: соотношение внутреннего и внешнего конфликта.

Образно-символическая система пьесы: образ бега, соотношение снов и реальности, образ солдата Крапилина и т.д.

Способы выражения авторского сознания в пьесе и как это влияет на жанровое своеобразие.

Анализ пьесы Владимира Маяковского «Клоп»

Сценическая история пьесы. В.Маяковский – драматург театра Вс.Мейерхольда.

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация пьесы.

Система образов: социальные типы и способ их характеристики, соотношение условного и реального, динамики и статики характеров.

Образ Присыпкина: социальный статус, приемы комической характеристики, значение дидактического финала.

Способы выражения авторского сознания и жанровое своеобразие пьесы.

Проблема трагического и жанр трагедии
в драматургии XX века

Анализ пьесы Леонида Леонова «Нашествие»

Сценическая история пьесы Л.Леонова «Нашествие». Три редакции пьесы.

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация пьесы.

Пространственно-временная организация как отражение основного конфликта.

Система образов, принципы наименований персонажей, значение группировки персонажей.

Образ Федора Таланова. Проблема трагической вины. Соотношение внешнего и внутреннего конфликта.

Жанровые каноны трагедии в переосмыслении Л.Леонова. Проблема литературных традиций в пьесе «Нашествие».

Анализ пьесы Константина Симонова «Русские люди»

Сценическая история пьесы К.Симонова «Русские люди».

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация пьесы.

Система образов, группировка персонажей в их отношении к основному конфликту.

Образ Сафонова. Проблема главного героя пьесы (личность или народ). Соотношение внешнего и внутреннего конфликта в пьесе.

Определение жанра пьесы и ее соотнесенность с жанровым каноном трагедии.

Анализ пьесы Всеволода Вишневского
«Оптимистическая трагедия»

Сценическая история пьесы Вс.Вишневского «Оптимистическая трагедия».

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация.

Система образов, принцип наименований персонажей, соотношение героя (личности) и массы. Принципы группировки персонажей.

Образ Комиссара, проблема внутреннего и внешнего конфликта.

Жанровое своеобразие пьесы. В чем смысл авторского определения жанра? Отношение пьесы «Оптимистическая трагедия» к жанровому канону трагедии.

Поэтика пьесы-притчи

Анализ пьесы Евгения Шварца «Дракон»

В чем художественные и социально-политические истоки обращения драматурга к условно-фантастическому материалу и притчеобразному построению сюжета?

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация пьесы.

Соотношение внешнего и внутреннего конфликта.

Система образов в пьесе-притче, место Ланцелота в сюжето- и конфликтостроении пьесы.

Особенности жанра пьесы-притчи: сюжетный парадокс, речевой парадокс, использование фольклорных мотивов, скрытые и явные цитаты и т.д.

Способ выражения авторского сознания и проблема жанра.

Анализ пьесы Александра Володина
«Дульсинея Тобосская»

Художественные и социально-политические причины обращения драматурга к жанру пьесы-притчи в конце 60-х-70-е годы.

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация пьесы.

Место Альдонсы, Луиса и Санчо в системе образов и разворачивании конфликта.

Соотношение внутреннего и внешнего конфликта.

Особенности жанра пьесы-притчи: соотношение условности и реальности, источника (роман Сервантеса «Дон Кихот») и сюжета пьесы, парадоксальность в построении характеров.

Способы выражения авторского сознания в пьесе-притче, специфика жанра.

Анализ пьесы Эдварда Радзинского
«Театр времен Сенеки и Нерона»

Причины обращения драматурга к условно-историческому материалу для осмысления современности.

Основной конфликт, сюжетно-композиционная организация пьесы.

Система образов, их соотношение, условность и функциональность персонажей.

Образы Сенеки и Нерона: раскрытие характеров через интеллектуальное расследование обстоятельств.

Особенности жанра пьесы-притчи: осмысление истории с точки зрения современника драматурга, прием остранения, нравственные уроки, логика самоубийства (убийства) Сенеки, логика судебного расследования в развертывании сюжета.

Способы выражения авторского сознания в пьесе-притче.

Последнее изменение этой страницы: 2018-05-10; просмотров: 130.

источник

Малый театр показал свою первую премьеру нового сезона — «Детей солнца» Максима Горького в постановке дебютировавшего на сцене главной московской театральной академии знаменитого режиссера Адольфа Шапиро. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Малый театр всегда сам по себе, не больно-то он оглядывается на прочие театры, на календарь и на смежные искусства. Одни его именно за это и почитают, другие именно за это не посещают никогда. Если и приглашают на старинные академические подмостки режиссера со стороны, то помещают его в специфическую систему координат: и прошлые работы этого режиссера вроде как и значения не имеют, и что он будет потом делать, наверняка в Малом никто не поинтересуется. Но в случае с Адольфом Шапиро отдельно рассматривать спектакль нельзя — во-первых, режиссер слишком серьезный и уважаемый, во-вторых, выбор пьесы уж больно интересный и небанальный.

Любопытно, что предыдущей работой господина Шапиро была антиутопия Рэя Бредбери «451 по Фаренгейту» в театре Et cetera. Горьковские «Дети солнца» написаны, разумеется, иначе и в иную эпоху, но по большому счету о том же: об одиночестве интеллигенции и о ее конфликте с народом. Если Адольф Шапиро счел возможным протянуть единую тему из беспринципно-буржуазного театра в театр, застегнутый на все пуговицы, значит, он уверен: тема насущна.

Не менее интересно и то, что несколько лет назад он же ставил в МХТ имени Чехова «Вишневый сад». А в «Детях солнца» легко прочитать внутреннюю полемику (но, кстати, и преемственность тоже) с последней чеховской пьесой — Горький написал «Детей солнца» буквально через полгода после смерти Чехова. Обстоятельства работы, как говорится, многое в горьковском сочинении объясняют — и извиняют: «Детей» Горький писал в камере Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, куда был заключен после ареста по делу о Кровавом воскресенье. Именно за решеткой придумал писатель историю про химика Павла Протасова, живущего в мире науки и в плену возвышенных идей о предназначении интеллигенции. Жена, на которую герой не обращает внимания, увлечена его другом художником. Самого Протасова любит богатая вдова-купчиха, а брат ее, ветеринар, влюблен в душевно нездоровую сестру Павла. Вокруг этих людей живет плебс — слесарь, поколачивающий жену, горничные и предприимчивые нувориши, постепенно прибирающие к рукам имущество Протасовых. Да еще начинается эпидемия холеры — можно рассматривать ее как бытовое обстоятельство, можно как символическое.

О тюрьме в новом спектакле Малого театра напоминают металлические стены-решетки по бокам игровой площадки. О солнце, источнике жизни, может напомнить разве что бьющий сквозь стекло дальних дверей и слепящий, когда их открывают, свет театрального прожектора. Сцена Малого театра раздета до кирпичного неглиже задней стены, на которую проецируются взятые режиссером из реплик пьесы названия отдельных сцен. Пространство спектакля словно разряжено, в нем много воздуха, мало напряжения — действие развивается последовательно и неторопливо. И главные горьковские герои производят впечатление скорее пресыщенных жизнью людей, нежели стремящихся познать и обрести ее смысл. Вот и мужчины — художник Вагин (Глеб Подгородинский) и ветеринар Чепурной (Виктор Низовой) — оказываются заметно моложе женщин, к которым их тянет, Елены (Светлана Аманова) и Лизы (Людмила Титова). Первый из молодых оказывается совсем уж ничтожным, а второй кончает жизнь самоубийством — два характера по-разному, но все-таки обретают завершенность. Обе же героини, увы, остаются довольно-таки невнятными. В отличие от купчихи Мелании: Евгения Глушенко «подает» ее зрителю сочно, напористо, хотя и несколько однообразно.

Интереснее всех, конечно, Василий Бочкарев — один из лучших сегодняшних актеров своего поколения — в роли Протасова. Прежде всего потому, что роль оторванного от реальности, слабо адаптированного к социуму интеллигента (в последней по времени значительной версии «Детей солнца», на советском еще телевидении, ученого играл Иннокентий Смоктуновский) не кажется бочкаревской. Хоть и позволяет господин Бочкарев зрителю несколько раз откровенно посмеяться над своим героем, но сатирических красок избегает — они не в его палитре. Никчемность Протасова Василий Бочкарев не судит, и интереснее всего на него смотреть в те моменты, когда Горький ставит в репликах героя многоточия — отсутствие слов влечет за собой минутное смятение эмоций и жестов.

В этих актерских секундах сегодня можно найти больше смысла и глубины, чем во всей смутной философии пьесы. О сегодняшней интеллигенции пьеса «Дети солнца» ничего не говорит. Дело в том, сегодня интеллигенция (что бы ни значило это слово) никуда не зовет, никакими идеями о своем особом предназначении она не вдохновлена. Это не значит, что мрачные «пророчества» Горького — мол, если что, то образованных начнут бить — потеряли в России актуальность. Но расстановка сил совсем другая. С постановкой «Детей солнца» в МХТ в 1905 году связан один из самых поучительных моментов русской театральной истории: в конце первого представления интеллигентные зрители бросились на сцену спасать актеров: они приняли написанный Горьким в четвертом акте холерный бунт за реальное вторжение погромщиков-черносотенцев в театр. Сегодня не бросятся, можно не сомневаться.

Читайте также:  Что такое аст в анализах детей

Известный режиссер Адольф Шапиро поставил в Малом театре «Детей солнца». Актуальная некогда пьеса даже на склонной к архаике старейшей сцене Москвы кажется сейчас дремучим анахронизмом.

В Малый театр всегда приходишь со спокойной душой. И уходишь тоже со спокойной. Это в других местах ты можешь столкнуться со сценической грубостью, актерским кривлянием, откровенной похабщиной и излишествами всякими нехорошими. С доморощенным авангардом. С размалеванными примадоннами. С классикой, превращенной в мыльную оперу. Малый театр предсказуем, как постоянная экспозиция Третьяковской галереи. Что ожидал увидеть, то и увидел. Музеи, кстати, тоже бывают разные. Малый театр — опрятный музей. В нем не пририсовывают классикам усы, и пыль с картин смахивать, как правило, не забывают. В нем добротный и не испорченный сериалами актерский состав. В нем законсервировали традиции минувших лет, но совершенно этого не скрывают и не выдают старые истины за сегодняшние откровения. Я лично не очень люблю консервы, но все же предпочитаю их продуктам третьей свежести, невыносимо смердящим в некоторых других закоулках нашего сценического пространства.

Речь сейчас, однако, не о Малом театре, а о спектакле «Дети солнца», который поставил там Адольф Шапиро. Шапиро, в сущности, режиссер, чей стиль родствен здоровому консерватизму Малого. Он умеет раствориться в артистах, умеет через них передать свою сокровенную мысль, не давит концепциями, не впадает в формализм. И тут вполне можно было рассчитывать на благодатный альянс, который когда-то случился у цитадели традиции с Сергеем Женовачем. Но — не вышло.

Женовач пришел в Дом Островского с Островским. Не с великими пьесами «Лес» или «Гроза», а с очаровательной комедией «Правда — хорошо, а счастье лучше». Ее бьющая в глаза театральность счастливо совпала с лицедейскими умениями и желаниями корифеев Малого. В этом обаятельном спектакле все было ненатужно, непритязательно, ненарочито. Адольф Шапиро принес в театр пьесу Горького и поставил ее не просто как текст с россыпью выигрышных ролей, но как некий манифест. В интерпретации Шапиро написанная в 1905 году драма явно оказалась срифмована с вроде бы бесконечно далеким от нее романом Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», поставленным в театре Et Cetera в прошлом сезоне. И тут, и там Шапиро поведал публике об узком круге интеллигенции, живущей посреди враждебного мира и пытающейся сохранить честь и достоинство своего круга. Не растерять его традиции, не забыть заповеди.

Ясно, что для режиссера это сейчас больная тема и трудно не разделить его боли. Но как же неудачно, как невпопад выбрал он литературную основу двух своих сценических сочинений. У Горького, как и у Брэдбери, окружающий мир готов подмять и раздавить прекраснодушных идеалистов. Главный герой «Детей солнца» Павел Протасов занят своими химическими формулами, его жена озабочена равнодушием мужа, его друг Вагин — любовными страданиями (он влюблен в жену Протасова). Они живут накануне социальных взрывов, но, поглощенные своими интеллигентскими проблемами, не могут ни предотвратить грядущие катаклизмы, ни осознать их истинные причины. И чем глубже становится их конфликт с действительностью, тем яснее понимаешь, что «Дети солнца» описывают те проблемы и те заблуждения, которые оказались вытравлены из реальности самим ходом неумолимой истории. Ибо тренд современной жизни, ее нерв состоит не в отгороженности образованного сословия от народа, а в размывании всех и всяческих социальных границ, в мимикрии, на которую давно уже это самое сословие согласилось. Если оно и исчезнет, то не потому, что будет сметено ураганом революции, а потому, что добровольно, не говоря худого слова, согласится обслуживать вкусы и потребности агрессивного и вездесущего плебса. Да уже согласилось — вот в чем беда! Спектакль и жизнь словно бы существуют в параллельных никак не соприкасающихся реальностях. Театр говорит, даже вопиет о мнимых опасностях, словно не видя реальных. И эта его слепота оказывается губительна для очаровательной порой стилистической архаики.

Спектакль хорош там и тогда, где хороши играющие в нем артисты (все же актерский потенциал Малого, как ни старайся, не спрячешь в карман), но характерно, что хороши у Шапиро в основном исполнители ролей второго плана. Чудесно играет слесаря Егора Александр Коршунов, прекрасна Евгения Глушенко в роли провинциальной женщины-вамп Мелании — пергидрольный парик и плащ со стразами удачно дополняют ее лихой сценический гротеск. Зажигательно играет ветеринара Чепурного Виктор Низовой. Зато компания прекраснодушных интеллигентов выглядит тут вяло и неубедительно. Глеб Подгородинский (Вагин) так суетливо страдает, что страданиям его не веришь ни на грош. Предмет его воздыханий Елена Николаевна и зазноба Чепурного Лиза, сыгранные народными артистками России Светланой Амановой и Людмилой Титовой, старше своих героинь лет на тридцать и явно годятся обожателям в матери. Даже бесконечно любимый мною Василий Бочкарев (Протасов) тщетно пытается актуализировать то, что не подлежит актуализации. И чем дальше, тем безнадежнее становятся попытки. Когда во втором акте на смену забавной бытовой суете идет социальный пафос вчерашнего дня, добротная архаика Малого театра начинает отчетливо напоминать вампуку, участники которой по случаю забрели в справедливо гордящийся своими традициями музей.

«Дети солнца» не самая известная из пьес пролетарского классика, и в постсоветское время она ставится редко: сейчас в Москве ее только в Малом театре и можно увидеть. Горький написал «Детей солнца» в 1905 году в Петропавловской крепости, куда попал после 9 января. Очевидно, картина наивной, растаптываемой, страдающей и страшной толпы и повлияла на атмосферу этой пьесы; вероятно, с помощью «Детей солнца» Горький разбирался и с окружающей действительностью, и с самим собой, с тем, что такое на улице происходит и как к этому относиться.

При этом «улица» — она, как и положено, за воротами: действие происходит в небогатом барском доме. Хозяин — Павел Федорович Протасов (Василий Бочкарев) так увлечен своими научными опытами, что не замечает скучающей жены (Светлана Аманова). За ней ухаживает давний друг хозяина, художник Дмитрий Сергеевич Вагин (Глеб Подгородинский). В самого Протасова при этом влюблена чудовищно необразованная, но трогательная в своем преклонении перед ученым человеком купчиха Мелания (Евгения Глушенко). За сестрой хозяина Лизой, девушкой в годах (Людмила Титова), ухаживает местный ветеринар Чепурной (роль досталась Виктору Низовому). И вроде пьеса так и могла бы прокатиться по почти водевильной колее. В ней есть потешный барин, не обращающий внимания на закручивающийся у него под носом роман жены и не способный вразумить работающего на него пьяного слесаря (попытка прочитать тому мораль, что бить жену нехорошо, заканчивается совершеннейшим конфузом моралиста; он еще и извиняться начинает за непрошеные советы). Есть няня, блистательно сыгранная Людмилой Поляковой, — этакая пожилая добродушная махина, способная довести до истерики своей ежесекундной заботой и обижающаяся не на шутку, когда ее просят хоть на минутку эту заботу прекратить. Есть любовник-ловелас, картинно встающий на колено пред замужней дамой сердца и уговаривающий ее «жить свободно». Горничная (Ольга Жевакина), утверждающая, что она девушка честная, и потому требующая с будущего содержателя семьдесят пять, а не двадцать пять рублей. Все есть — и смех в зале периодически возникает (тут забавно вспомнить, что Горький в тюрьме просил у начальства разрешения написать «комедию»). Вот только это точно не водевиль. Это пьеса о том, что русской интеллигенции делать с русским народом.

Ответ — бояться. И вот об этом страхе сочинена и поставлена пьеса.

С первых сцен о своем страхе говорит Лиза. Но Лиза нездорова, мы узнаем, что она некоторое время провела в больнице (явно психиатрической). Лиза рассказывает о том, как видела затоптанного в толпе парня с разбитой головой, и забыть этого парня она не может. Людмила Титова воспроизводит симптомы душевной болезни с фантастической точностью — от чересчур внимательного наклона головы до тревожных движений рук; ей веришь на сто процентов даже тогда, когда ее героиня начинает изображать Офелию в венке и в белой хламиде (она же — смирительная рубашка). Повторяющиеся явления Лизы — звоночки страха, присутствующие в обыденной жизни: Лиза — самая чуткая из обитательниц дома, именно она распознает в тривиальном пьянице Егоре будущего погромщика. Вот только ее никто не слушает.

Хозяин пытается разговаривать с Егором на языке морали и логики — с тем же успехом мог бы на китайском языке. Чепурной, лучше разбирающийся в среде человек (поскольку практик, а не теоретик), готов просто врезать зарвавшейся дворовой сволочи, но, конечно, ученый собрат его останавливает. (Как до и после того много раз в истории России интеллигентные люди останавливали людей дела, потому что ж нехорошо бить людей по лицу, даже если эти люди того вполне заслуживают.) И адекватный ответ на периодически вспыхивающую агрессию слесаря, в финале чуть не приведшую к катастрофе, обеспечивают в итоге не образованные мужчины (и муж, и несостоявшийся любовник, и прибежавший спасаться в дом знакомый врач не способны противостоять ворвавшейся толпе), а вылетевшая на крыльцо хозяйка дома с пистолетом в руках и туповатый, но оставшийся верным хозяевам дворник (Евгений Куршинский).

Артисты Малого театра в этой пьесе отлично делают именно то, что умеют лучше всего: они играют характеры и биографии. Каждая роль — тщательно прописанный портрет, узнаваемо земной и ярко-театральный одновременно. Василий Бочкарев в роли хозяина дома — передвигающийся по комнатам быстрым шагом (вот сейчас не успеет добежать, и что-нибудь в пробирках рванет!), отлично обозначающий вот эту ученую зацикленность на себе и абсолютную слепоту — женщина герою в любви объясняется прямым текстом, а он все просит уточнить, что она имеет в виду. Евгения Глушенко, наделившая свою Меланию узнаваемыми повадками новых русских дам — первого поколения, вот только-только выбившихся из ларечниц. (И нигде не переборщила!) Виктор Низовой, подаривший влюбленному ветеринару и основательность врача, и тщательно скрываемую нервную шаткость, и прописанное в речи украинское детство (когда герой волнуется, акцент звучит сильнее). И, конечно, Александр Коршунов в роли слесаря Егора — пьяный (точнее, никогда не просыхающий) кураж, снисходительность к непонимающим жизнь господам и та угроза, что слышна Лизе и до поры до времени никому больше.

Но если артисты качественно делают свою работу, то режиссера в спектакле почти нет. Трудно поверить, что это спектакль Адольфа Шапиро, человека, что никогда прежде не робел ни с текстами, ни с трактовками. Возможно, его предупредили, что в Малом театре лучше не «расходиться»? Он аккуратно разводит мизансцены, кто-то из артистов встает ближе к рампе, кто-то дальше, но никаких волевых усилий к пьесе не приложено. Есть маленькие ходы, минимальные «штучки», и очень к месту придуманные штучки: так, когда герой предлагает купчихе «Давайте выпьем чаю», перед «чаем» вставлена незапланированная Горьким пауза, и героиня соглашается раньше, чем этот «чай» прозвучит, после же определения напитка слегка разочарована. Это не просто игра с тривиальной фразой, купчиха нервничает, и понятно, как она привыкла снимать стресс. Это правильно сделано. И более тонкая вещь: Лиза (по тексту) боится красного цвета, он явно напоминает о погибшем на ее глазах парне. В пьесе дворник одет в красную рубаху, и Лиза из-за того дергается; в спектакле на светлой рубахе дворника лишь узенький красный поясок, почти незаметный: реплика «почему он в красном?» подчеркивает душевную болезнь.

Но маленьких этих деталей недостаточно. «Дети солнца» все же не лучшая из горьковских пьес, она многословна, действие в ней провисает, и даже тогда, когда все уже понятно про взаимоотношения героев, диалоги продолжают топтаться на одном месте. Это ровно тот случай, когда волевой жест режиссера необходим, чтобы подчеркнуть то, что он считает важным, а неважное выбросить вовсе. Но, кажется, последняя фраза героя, звучащая на авансцене после отбитого нападения дурной толпы «За что мне это?» остается вопросом и для режиссера. При том, что XX век предложил несколько решений — за что. Впрочем, было бы интересно услышать и новые версии. Не случилось.

В Малом театре состоялась премьера пьесы «Дети солнца» Горького. Сюжетом столетней давности заинтересовался режиссер Адольф Шапиро. Первое сотрудничество Малого с известным постановщиком театру пошло на пользу, а режиссеру не очень.

Склонившись над пробиркой, профессор делает неловкий жест рукой, и – трах! –взрыв! Нянька, шмыгая ногами, задевает канделябр, и – пшш! – вспыхнули бенгальские огни. Работник споткнулся о половицу – и бах! Дым! Шум! Публика хватается за сердце. Еще взрыв! И в зале, и на сцене вскрикивают. Сразу ясно: в доме живет химик со всеми вытекающими отсюда последствиями – от него один дискомфорт, он всем мешает, а все его отвлекают от работы. Придумано отменно. Жаль только, что блестящая идея с пиротехникой оказалась иллюстративной – прожила первые десять минут спектакля и сникла, словно ее и не было. Не иначе как пожарная охрана Малого театра не дала развернуться.

Зато вторая режиссерская идея – повтор некоторых реплик светописью на стене – растянулась на весь спектакль, однако дополнительных смыслов в происходящее на сцене не особенно привнесла, даже, наоборот, выглядела устаревшим дидактическим приемом. И в самом деле, что оттого, что все прочитали: «буду и я генералом», «и снова Егор», «предмет разговора неделикатный», «ага, химик, попался» и прочее.

И вообще обидно, что «Дети солнца» в Малом как-то не удались.

Тем более жаль, что поставил спектакль Адольф Шапиро – режиссер, Горького хорошо чувствующий и знающий, это его «На дне» и «Последние» с большим успехом шли и идут в «Табакерке». Правда, там пространство было камерным. В Малом же так и казалось, что сцена чересчур широка и для актеров, и для режиссера. Впрочем, должно быть, дело не в сцене, а в пьесе.

Лет сто назад Малый «Детей солнца» игнорировал. И в начале века, когда она была ультрамодной – одна история ее написания (в 1905 году в Петропавловской крепости) уже будоражила воображение театралов. Не вдохновились они ею и в советское время, когда смысл ее по-пролетарски был перевернут с ног на голову. А сейчас почему-то заинтересовались, хотя никаких соприкосновений с действительностью в пьесе не чувствуется. Впрочем, и как сюжет чисто исторический она режиссера тоже явно не интересовала.

Почему пьеса появилась в репертуаре именно сейчас – тайна, так и не раскрывшаяся за 3 часа скрупулезного, добросовестного, но, честно сказать, утомительно скучного спектакля. Малый театр ждал почти век и, увы, поторопился. Лет через пять соприкосновения «Детей солнца» с действительностью очень даже могут и возникнуть – стоит лишь дооформиться классовому обществу. Тогда горьковская история и для наших дней станет вполне актуальной.

Сюжет «Детей солнца» для начала ХХ века злободневнейший: полное неприятие друг другом господ и мастеровых, попытка установить человеческие отношения, не избавившись при этом от взаимного презрения и страха.

Главный герой – генеральский сын Протасов – весь в химии, вроде как создает некоего гомункула. (Правда, у Адольфа Шапиро эта тема несколько притушена, его Протасов просто делает опыты.) Жена-красавица (С. Аманова) скучает от невнимания мужа и принимает ухаживания художника. В сестру безнадежно влюблен ветеринарный врач. А в самого химика – вдова мясника (Евгения Глушенко). Все, исключая ученого, маются от безделья и неясной тоски. По дому бродит нянька (Л. Полякова), страдающая, что все разлаживается и что баре разучились прислуге отдавать приказы. А еще шныряют подвыпившие мастеровые, приструнить которых действительно никто не умеет, но и без них обойтись – тоже.

Все страшно далеки друг от друга – господа и прислуга, мужья с женами, женихи с невестами и братья с сестрами. Разрозненность и непонимание роковое. Этой теме бы и стать доминирующей, она вроде и в декорациях заявлена: плетеные столики и кресла-качалки, венские стулья на фоне грубой кирпичной стены, и в каждой мизансцене подобное чувствуется.

Но в общее не складывается.

Единственный, кто выглядит более менее или гармонично, – это Василий Бочкарев в роли химика Протасова. Несмотря на общую расплывчатость спектакля, исполнителя главной роли не отметить нельзя. Беспомощный в быту, поминутно призывающий к решению любой проблемы то жену, то няньку, деликатный эгоист, Протасов так погружен в свои опыты, что, сидя в зале, невольно досадуешь на каждого, кто его от них отрывает. В советские годы именно по Протасову проходила линия критики загнивающего капитализма. У Адольфа Шапиро к главному персонажу очевидная симпатия. У Василия Бочкарева – тоже.

К финалу из человека, одухотворенного идеей, он превращается в человека растерянного. Говорливый, легко произносящий пылки речи, он к финалу не знает, ни что сказать, ни как себя повести. Так и обрывается его попытка призвать к совести охамевший пролетариат на полуслове. Только вот если продержится спектакль в репертуаре, как это бывает в Малом, несколько лет, может быть, тогда и прозвучат эти безмолвие и беспомощность актуально. Но пока – нет.

В среду и в четверг на прошлой неделе в Малом театре сыграли премьеру пьесы Максима Горького «Дети солнца». Нельзя сказать, чтобы Горького Малый театр как-то игнорировал: в 80-е, например, выходили спектакли «Фома Гордеев» и «Зыковы». В середине 90-х «Чудаков» поставил Александр Коршунов, который, кстати, в нынешней премьере играет слесаря Егора. И все-таки нынешний выбор режиссера спектакля Адольфа Шапиро наверняка многих удивил.

Известно, что «Дети солнца» – не первое название, на котором сошлись режиссер и театр. Выбор был долгим и оттого еще более неожиданной казалась пьеса, устроившая, то есть показавшаяся одинаково интересной и известному режиссеру, и театру, далекому от какой-либо суеты. Ну и Шапиро – он тоже не из тех, кто работает в публицистическом жанре. Выходит, обе стороны думали о вечном. А спектакль вышел основательным, неторопливым и при этом – очень ко времени. Не так, конечно, как сто с лишним лет назад, когда с разницей в десять дней вышли премьеры в Театре В.Ф.Комиссаржевской и в МХТ (Станиславский и Немирович-Данченко ставили его вдвоем, причем Станиславский сперва собирался еще и играть главную роль, которую потом передоверил Василию Ивановичу Качалову): тогда, как известно, в МХТ на премьере сцену холерного бунта в зале приняли за визит черносотенцев, пришлось даже занавес давать. И тем не менее: пьесу свою Горький написал, если можно так сказать, не любя русскую интеллигенцию. Чехов писал о метаниях, но – не обобщая. А в «Детях солнца» по всему выходит, что ученые эти и художники, и вся родня их – люди бессмысленные, бесцельные, трусливые. Народ спивается, гниет, а господа этого как будто не видят, им лица людей интересны в гримасе своей, поскольку эти лица пригодны для эскиза, для будущего масштабного полотна. Они – скопцы, бесплодные в философском, онтологическом, если угодно, смысле. Взрывать свои колбы попусту, печалиться, что что-то закисло, когда тут жена того гляди уйдет к художнику, – это, как говорится, пожалуйста. А помочь в производстве – когда ему предлагают реальное, промышленное дело, – это, знаете ли, увольте. Прикладная наука – не для Протасова (Василий Бочкарев).

Ленин называл интеллигенцию г…м нации – вот об этом и написал, можно так сказать, свою пьесу «Дети солнца» пролетарский писатель Максим Горький.

Неприятно, конечно, но – что поделать?! – прав. Опять ведь плохо. А интеллигенция опять молчит. А слесари, которые остались еще, – опять пьяные…

«Дети солнца» в Малом – редкий по нынешним временам спектакль, но по духу, по настроению даже – близкий лучшим спектаклям Малого последних лет. Три часа с четвертью – по нынешним временам много, но когда заканчивается спектакль еще минут семь зал аплодирует, многие – стоя. Километры текста зал выслушивает с искренним интересом, а аплодисменты, их качество (что важно в театре!) позволяют говорить об успехе и удаче спектакля, не только отдельных ролей, – тут публика не скрывает симпатий, ко второму действию и провожая, например, и даже встречая аплодисментами Евгению Глушенко, которая играет Меланию, влюбленную в главного героя-химика.

Да тут почти все хороши, просто замечательны: Василий Бочкарев – Протасов, его сестра, сумасшедшая Лиза – Людмила Титова, его жена Елена – Светлана Аманова, художник Вагин – Глеб Подгородинский, Борис Чепурной, брат Мелании – Виктор Низовой, Егор, слесарь – Александр Коршунов, нянька Антоновна – Людмила Полякова, дворник Роман – Евгений Куршинский… О каждом из них можно рассказывать отдельно, говорить о характерах, непростых отношениях с другими, об истории каждого.

Это – мир. Когда говорят иногда, что в театре на сцене рождается и умирает целый мир или другая жизнь, этим словам давно уже никто не верит, поскольку этого нигде или почти нигде нет, а в «Детях солнца» эта мысль обретает смысл.

Интересно рассказать, например, как играет здесь Бочкарев, для которого роль Протасова неожиданно и любопытно продолжает тему, взятую в «Мнимом больном»: в обоих случаях герои выдумывают смертельно опасный и сильно удаленный от реальности мир, но, конечно, по-разному соприкасаются с протекающей вокруг жизнью.

Как он удивляется признанию Мелании: «Это… так не нужно мне…» Как искренне прячется за доморощенным эскапизмом: «Не мое дело – ходить и говорить всем, что хорошо, что нехорошо…» Как режиссер не боится обращать монологи актеров прямо в зал – то Протасова, то Меланию он выталкивает на край сцены, «снимает» освещение до того залитой ярким солнцем площадки, чтобы свои недоумения, признания они направляли прямиком в зал. И как искренна Мелания – Евгения Глушенко, когда готова отдать себя на заклание, выстроить Протасову лабораторию, плюс еще – башню (как в те годы любили в интеллигенции эти башни!), избавить от всех забот, лишь бы жить рядом, видеть его, пускай издалека. Делится этими планами с женой Протасова. Как она смешна. Как грустна. И смертельна, и опять же бесплодна ее любовь и вся жизнь. Ему не нужно «это», и никому не нужно.

Брат – вешается, сестра Протасова – окончательно сходит с ума. Слесарь Егор натравливает на «химика» взбунтовавшихся мастеровых.

Текста и вправду много. Но много – запоминающегося.

«Что это началось? Так хорошо было…»

Как хорошая книга, спектакль Шапиро одновременно увлекает собственным сюжетом и, простите, заставляет думать о жизни. Неправильно мы живем. И ничего хорошего из нашей нынешней жизни не выйдет. Можно, конечно, утешать себя тем, что это Горький толкает в эти пессимистические тупики… Но – не утешается что-то.

В Малом театре отважились на эксперимент: допустили до постановки режиссера со стороны – Адольфа Шапиро. Для первого сотрудничества он выбрал пьесу Максима Горького «Дети солнца», написанную более ста лет назад, в разгар революции 1905 года. Интерпретация советской классики вышла неожиданно чеховской.

Читайте также:  Что такое генетический анализ у детей

Когда-то Владимир Немирович-Данченко очень метко подметил разницу между Антоном Чеховым и Максимом Горьким. Чехов, писал он, это «сладкая тоска солнечного заката, стонущая мечта вырваться из этих будней. » Горький «тоже рвется из тусклого «сегодня», но как? С боевым кличем, с напряженными мускулами, с бодрой, радостной верой в «завтра», а не в «двести – триста» лет».

Однако Адольф Шапиро, который уже дважды и очень успешно ставил Горького на московской сцене («Последние» и «На дне» в «Табакерке»), отчего-то посчитал иначе. Он перечитал классика еще раз, посмотрел на него в фас и в профиль и неожиданно увидел в нем. Чехова. Поводы для такой интерпретации, конечно, были. Горький восхищался Чеховым, обожал «Чайку» и «Дядю Ваню». Именно Чехов в свое время вдохновил сомневавшегося в себе Горького попробовать себя в драме. «Дети солнца» были написаны через два года после «Вишневого сада», спустя полгода после смерти Чехова. Мотивы во многом схожи: начало века, умирающая усадьба, декаданс и вечная русская тоска по новой красивой жизни, людям, подобным солнцу, и далекому будущему, когда человечество превратится в «величественный, стройный организм». Правда, отличий тоже немало: Горький писал не в Ялте, а в Петропавловской крепости в 1905 году, сразу после «Кровавого воскресенья».

В советское время «Детей солнца» ставили как пьесу остросоциальную, классовую. На сцене Малого театра все иначе. Это тихий, нежный и лиричный спектакль о «чеховских людях» и загубленной бессмысленной жизни. Натуральный «Вишневый сад». Светлая просторная сценография, придуманная Владимиром Ковальчуком, воссоздает руины дворянского гнезда на фоне обнаженной сценической коробки. Здесь уже нет сада, только зыбкий песок. Вместо воздуха – пары от химических опытов «дяди Вани» Протасова. Приближается холера, но милые и смешные дачники в летних костюмах заняты собой. Все они, кроме деятельного химика-биолога Протасова, патологически одиноки, несчастны и влюблены: причем безнадежно, вплоть до самоубийства. И, разумеется, все они друг друга не слышат и не понимают.

Фирменная чеховская глухота чувствуется в каждом, включая няньку, горничную и нетрезвых деревенских мужиков, но в Протасове, которого играет Василий Бочкарев, выглядит совсем анекдотично. Горе-ученый носится с идеей создать гомункула и познать тайны жизни. При этом водоросль под микроскопом его интересует значительно больше, чем собственная супруга. Вокруг него – совершенно автономно – происходят классические «пять пудов любви»: жена Елена от обиды крутит роман с другом семьи Вагиным, сестра Лиза играет в мучительные кошки-мышки с ветеринаром Чепурным, а к самому Протасову подбирается вдова мясника Мелания, мечтающая купить себе нового – такого чистого и умного – мужа.

Как и положено чеховским героям, временами «дети солнца» тревожно вглядываются вдаль и, стоя на авансцене, произносят долгие монологи о будущем. «Человек будет владыкой всего…» и так далее. Когда-то горьковские сентенции окрыляли. Сегодня слушать их без улыбки просто невозможно. Тут не хочешь, а вспомнишь слова Чехова: «Не люблю я, когда Горький, точно священник, выходит на амвон и начинает читать проповедь своей пастве, с церковным «оканьем». Оптимистичные прогнозы Елены и Протасова производят такое же впечатление: в эти минуты даже грешным делом кажется, что пьеса безнадежно устарела. Лет на сто.

Резонером в спектакле выступает мрачная, как «дитя подземелья», Лиза. Она – единственная, кто чувствует катастрофу и знает то, что давно не новость: жизнь полна грязи, ненависти и ужаса, люди – звери, а интеллигенты – ах! – как страшно они далеки от народа. По-видимому, эту простую мысль можно считать в постановке Адольфа Шапиро основной. О том же, но другими словами, он говорил в предыдущей своей работе: фантастической притче «451 по фаренгейту» по повести Рэя Брэдбери в театре Et Cetera. По стилистике это совершенно разные работы, но по сути одно и то же: попытка достучаться до слепоглухонемой интеллигенции (в финале монолог Протасова обрубается на полуслове: «люди должны быть. ») Но, увы, попытка провалилась на корню. Колокольный звон в спектакле слышен хуже, чем звонки мобильников в зале. А фразы, высвечивающиеся на дальней стене лазером, выглядят хитрым маневром, отвлекающим от смысловых пустот. В результате зрителям остается одно: любоваться актерами.

Актерский ансамбль Малого театра неисправимо хорош. Василий Бочкарев простодушен и забавен в роли русского Фауста Протасова. Правда, есть неловкие моменты, когда кажется, что режиссер зомбировал народного артиста ради неведомой нам сверхзадачи. Это два монолога на авансцене, исполненные на полном серьезе, с блеском голубых глаз. Женщины в спектакле очаровательны, но несколько однотонны. Людмила Титова (Лиза) старательно играет маниакальную депрессию. А Светлана Аманова (Елена) рисует идеальную русскую женщину: воплощение терпения, красоты и мудрости, что вообще-то очень скучно. На фоне занудных интеллигентов празднично-яркими выглядят мещане: сияющая стразами «подлая бабенка» Мелания в исполнении Евгении Глушенко и ее брат – грубый циник с нежным сердцем Чепурной Виктора Низового. Всю горьковскую иронию по поводу «детей солнца» и светлого будущего можно оценить, изучая персонажей из народа: дремуче-диких баб и вечно пьяных мужиков во главе со слесарем-разбойником Егором, которого блестяще играет Александр Коршунов.

Помимо концептуальных недочетов, у «Детей солнца» есть и другие: новаторская для Малого театра сценография с обнаженной коробкой сцены сильно повредила акустике. Иногда актеров просто не слышно, что очень плачевно, если учесть, что главный адресат спектакля – слепоглухонемые интеллигенты.

В этой пьесе, написанной, как известно, М.Горьким во время его заключения в Петропавловской крепости, тема страшной непредсказуемости простого неотесанного человека весьма сильна. История с «кровавым воскресеньем» 1905 года, с гапоновщиной и побоищами на улицах гвоздем засела в сознании писателя, и пьеса — ее прямой отголосок. В последней сцене работник Егор со товарищи врывается в дом интеллигента Протасова и устраивает там что-то вроде пьяного погрома. Но и до того на протяжении всей пьесы этот Егор, даром что имел золотые руки, был груб, неадекватен, жену свою бил смертным боем, куражился, провоцировал, а прекраснодушный хозяин дома с ним миндальничал и практически попустительствовал открытому хамству.

Протасов — ученый, поглощенный только своими опытами, и не замечает, что у него под носом друг дома затевает роман с его собственной женой, что в него самого влюблена другая женщина и т.п. Любовные перипетии, классическая слепота хозяина и связанные с этим курьезные ситуации — все это могло бы составить недурной водевиль, если бы его автором был не Алексей Максимович, писатель крайне неспокойный, с бешеным гражданским темпераментом и волчьей социальной зоркостью. Но «Дети солнца» — это история о том, насколько имущий класс понятия не имеет о сущности собственного народа. А точнее — о том, что интеллигенция живет, подобно страусу, спрятав голову в песок, и не чует надвигающейся кровавой бури. Интеллигенция, которая профукала и страну, и народ, и саму себя. Хороша, однако, темка! Сразу хочется поспорить с теми, кто объявит ее неактуальной нынче. Неужели неактуальная, если всю историю российской интеллигенции можно рассматривать и как череду ослепительных прорывов духа и с тем же успехом — как последовательную цепь социальных и духовных банкротств? Вот и на текущий момент имеется свой сюжет — называйте его, согласно темпераменту, как угодно: трансформация, капитуляция, аннигиляция еtс, но так или иначе вопрос все равно стоит.

Кто бы сомневался, что режиссер Адольф Шапиро именно по этому вопросу и решил высказаться, именно за этим ему и понадобилась пьеса «Дети солнца». В прошлом сезоне он именно ему посвятил свой спектакль в Театре «Et Сetera» «451о по Фаренгейту», где антиутопия Брэдбери о технократическом социуме, оболванивающем личность, превратилась у него в историю о том, как тоталитарная власть преследует людей со свободным мышлением и с духовными запросами. Тему гибели культуры он рассматривает через призму политической власти. Взаимоотношения интеллигенции с окружающим миром интересуют его именно в этой плоскости. И хотя горьковские «Дети солнца» — совершенно иной материал, чем повесть Брэдбери, любимая мысль режиссера — прежняя, что не может не вызывать уважения. Само его упорное намерение размышлять о той части народонаселения, которую на протяжении семидесяти лет советской власти именовали кондитерским словом «прослойка», а нынче и вовсе ее «звать никак», выглядит поступком. Особенно в общем контексте российского театра, явно утратившего социальные ориентиры. Но если в предыдущем спектакле система причин и следствий, выстроенная режиссером, располагалась поперек авторской, то в нынешнем она, кажется, послушно следует за горьковской.

Обитатели дома Протасовых живут своими человеческими влечениями и слабостями, не ведая, что за стенами уже вовсю воет ураган перемен. Предчувствует беду только сестра главного героя Лиза, но она больна какой-то душевной болезнью, и ее предчувствия отдают декадентскими наваждениями, очень модными в начале ХХ века. ЛюдмилаТитова отлично передает это нездоровье — у нее странная напряженная пластика, сосредоточенный «невидящий» взгляд.

Вообще главный праздник этого спектакля состоялся, и называется он «актерский ансамбль». Здесь играют осмысленно, глубоко и уверенно, с точнейшими деталями, со вкусными подробностями. В союзе с профессиональной, внятной режиссурой артисты Малого способны доставить зрителю настоящее удовольствие. Евгения Глушенко — Мелания Чепурная, та самая, что влюблена в ученого, замечательно играет наивный пыл и искренний восторг нувориша перед людьми умственного труда. Ее тянет в этот дом, где тепло, красиво и беспечно. Меланья смешна, вульгарна, но и ужасно одинока, и эта человеческая внятность вызывает к ней симпатию.

Роскошно работает Людмила Полякова в роли няньки. Вот кто тоже чует беду, но на своем, хлопотливом простонародном уровне, который в этом доме решительно никем не рассматривается. Виктор Низовой играет несчастно влюбленного в Лизу ветеринара Чепурного, и перед нами драма сильного, вполне земного, но надорванного непосильной ношей чувств человека. А Глеб Подгородинский (художник Вагин) с неподражаемым изяществом играет представителя богемы. Горький вложил в его уста явно издевательские тексты, бесконечные объяснения в любви, полные красивостей и литературных архаизмов. Но у актера и это очеловечено, окрашено понятной растерянностью и одиночеством. Зато работник Егор по-настоящему страшен, Александр Коршунов с первой же сцены дает почувствовать и пьяную дурь, и взрывоопасную бессмысленную энергию этого столь любезного сердцу Протасова представителя пролетариата. Хороша сцена, когда он с иезуитской тупой настойчивостью посылает красивую и благородную Елену Протасову (Светлана Аманова) к своей, подхватившей холеру жене.

Предчувствия грандиозного катаклизма щедро разлиты Горьким едва ли не в каждой сцене пьесы: тут и бесчинства работника, и продажность горничной (Ольга Жевакина), и болезнь Лизы, и озабоченность няньки, и эпидемия холеры. И, наконец, финал, ради которого, кажется, все режиссером и затевалось. Он в спектакле напоминает все виды неуправляемого взрыва представителей народа, в том числе и еврейские погромы. Так, к Протасовым вбегают, прося убежища, доктор и маленькая девочка со скрипкой. Эпизод сделан классно — взрывной темп, тревожная музыка Григория Гоберника, сцену пересекают пролетарии, обозленные, кажется, с рождения, и избитый неизвестно за что главный герой бросает в зал беспомощные слова: «Люди должны быть. » В роли Протасова — замечательный артист Василий Бочкарев, он играет тонко, акварельно и очень убедительно. Перед нами вечное дитя, обаятельное даже в своем эгоизме, смешное в своей слепоте и в своих мечтах о солнечной энергии.

Режиссер, очевидно, гораздо больше любит своих интеллигентных героев, чем автор пьесы. Горький, как известно, предъявлял интеллигенции непомерные счета за все: за прекраснодушие и малодушие, за чистоплюйство и отсутствие воли, за детский эгоизм и социальную глухоту. Принято даже считать, что он попросту ненавидел эту часть народонаселения, хотя точнее было бы сказать — взыскивал с нее с беспощадностью.

Так или иначе, но Адольф Шапиро поставил в Малом театре спектакль, где разливаются человеческие кантилены. Но по большому счету он о том, как одинокий голос скрипки (читай — культуры) глохнет под натиском быдла. Недаром в финале девочка пиликает на скрипочке на фоне всеобщего разбоя. Между тем горьковская коллизия если и дает повод к экстраполяции в наше сегодня, то все же в иной плоскости. И спившегося пролетария, и бесполезное интеллигентское ископаемое нынче вполне можно поместить в один вагон с надписью «лузер», ибо в самодовольном обществе потребления и те, и другие задвинуты на бессловесные роли. Родись нынче новый Алексей Максимович, его ученые, доктора и художники беседовали бы со сцены, скажем, об экономическом кризисе и о грядущем его влиянии на семейный бюджет, а вовсе не о научных открытиях во благо человечества. Новоявленный Горький писал бы не о буре за стенами дома, а о вязком болоте так называемого стабильного существования. Вследствие чего и беда, и вина интеллигенции обрели бы совсем иные смысловые параметры.

То, что профукали горьковские герои, и то, что с удручающей скоростью исчезает в нашем теперешнем обществе, — это две большие одесские разницы. Хотя, если театр все еще предъявляет своим пролетариям умственного труда некий строгий счет, значит, эти самые пролетарии еще существуют. Что несколько обнадеживает.

Адольф Шапиро поставил в Малом театре Горького, пьесу «Дети солнца». Название слышали все, содержание, по воспоминаниям, путаное и многословное, ясно не перескажет никто. Уже событие. Опытный режиссер психологического направления дебютировал в цитадели русского актерства, большие актеры встретились с сильной концептуальной режиссурой, Горького — не самого близкого Малому театру автора (хотя «Фальшивую монету» и «Дачников» Б. Бабочкина здесь помнят) — сыграли в Доме Островского. Из этого всего высеклась искра, вышел толк.

Спектакль выглядит не вполне типично для Малого театра, что вовсе не плохо. Напротив, любопытно. По ощущениям — ритму, звуку, «картинке», душевным токам, идущим со сцены, — это, скорее, мхатовский спектакль его лучших времен (сейчас в МХТ так не играют). Актеры Малого выглядят суше, строже, самоуглубленнее, чем обычно, — играют, «как в жизни», рисуют не маслом, но пастелью, извлекая из игры актуальные смыслы. Не мудрено, потому что с Горьким у Шапиро давние и счастливые отношения. Удачными были его спектакли «На дне» и «Последние» в «Табакерке». Они до сих пор идут. Удача — и «Дети солнца». На горьковских спектаклях Шапиро всегда помнишь, что перед тобой не только «великий пролетарский писатель», но и автор «несвоевременных мыслей». На «Детях солнца» еще и обнаруживаешь, что автор опять своевремен, и заглядывать в тексты Горького надо бы чаще. Не похожи «Дети солнца» и на предыдущий спектакль Шапиро «451 градус по Фаренгейту». Важное для Шапиро высказывание в стенах калягинского театра «Et cetera» все-таки страдало тенденциозностью. Игралось приемом наружу, было рассчитано, что называется, и на дураков, их должна была разбудить та тревога, которую испытывает режиссер по отношению к современному миру. Этот расчет на всех сразу был явно принципиальным выбором Шапиро.

В «Детях солнца», особенно поначалу, не ощущаешь никаких «посланий». Во всем разлита спокойная созерцательность. Взгляд режиссера, как это бывает в кино, медленно панорамирует, разглядывает героев: какие такие дети? какого такого солнца? В их костюмах есть легкий исторический намек, но, несмотря на активно используемую в них современную «джинсу», нет ощущения, что сюжет осовременен и вообще в осовременивании нуждается. Скорее, мы наблюдаем прошедшую некогда жизнь сквозь пресловутую «четвертую стену», смотрим на героев, как на диковинных рыб в аквариуме… Такой же печальный, солнечный, но не согревающий осенний свет (художник Д. Исмагилов) был разлит в пространстве Давида Боровского, сделанном для ефремовского «Дяди Вани». Почему-то вспомнилось.

Пространство «Детей солнца», действительно, для Малого театра необычно. Оно практически пустое. Никакого павильона, никакой «волшебной коробочки», вместо этого — две условные стены вдоль кулис. Во время действия на замшелых (или закопченных?) кирпичах задника, высоко слева, непредсказуемо и неритмично, а то и нелогично происходящему проступают слова и реплики кого-нибудь из героев пьесы или ремарки Горького. Будто кто-то медленно читал пьесу, потом возвратился к тому, обо что споткнулся, задумался над страницей и отчеркнул строчку. А фраз-афоризмов тут предостаточно. Ну, например, высказывание некоего Назара Авдеевича (В. Коняев), домовладельца и будущего капиталиста: «Ссудная касса — это для души». Пять слов, а человек виден насквозь.

Пространство сцены не просто распахнуто, раздето — до колосников, с которых нянька Антоновна сгоняет шумливого дворника (Е. Куршинский), до задней кирпичной стены, в которую буквально вросло уютное ампирное крыльцо протасовского дома. Вот и все, что осталось от проданного Назару Авдеевичу «гнезда», от «генеральского дома», потерю которого нянька Л. Поляковой оплакивает в душе ежесекундно. Ее фраза «Дом брошен» звучит и как укор, и как угроза будущих несчастий, даже когда она говорит об обыденном: подогретом молоке для Лизы Протасовой, безобразиях пьяного слесаря или мягкотелости своего хозяина, Павла Протасова.

В 2004 году в спектакле «Вишневый сад» в МХТ Шапиро и Д. Боровский раскрыли занавес не вдоль рампы, а вдоль кулис, как гигантские ворота, за которыми обнаружилась зияющая пустота. Это ошарашило публику, но выглядело пугающе многозначительно. В «Детях солнца» Владимир Ковальчук, обнажив сцену, не просто удивил зрителя ее объемом, оглушил ее обыденностью и сиротством, но увеличил в ней содержание тревоги и одиночества, постоянно угнетающих героев спектакля. Здесь все нуждаются в собеседнике, ласке, опоре, но никто никого не может толком дослушать. Все движение сюжета, все порывы героев объясниться, эту общую вечную маету Шапиро выстраивает не параллельно рампе, но перпендикулярно зрительному залу, отчего каждый из горьковских «детей солнца» будет уважен «крупным планом», каждому будет дан свой лирический монолог или хотя бы фраза. Даже двум горничным, Фиме (О. Жевакина) и Луше (И. Жерякова), это будет дозволено. Одна, нахальная, городская, будет бойко утверждать: «Я девушка честная», — и тут же алчно спрашивать: «Сколько?». Другая, деревенская, похожая на испуганную монашку, станет повторять слова «черная немочь» с таким ужасом, будто увидела не странных своих господ, а самого черта.

Из всех пьес Горького, особенно тех, что ощущаются как «чеховские» (не «украденные» у Чехова, как шутят или сердятся некоторые, но развивающие настроение эпохи канунов или спорящие с чеховским мироощущением), «Дети солнца» — не самая выигрышная. Она кажется абсолютно бессобытийной, в ней нет ярко выраженного главного героя. И это отсутствие кажется Шапиро важным. Именно эту бессобытийность жизни он и делает главным событием своего спектакля, каждому герою дает право высказаться, но ни одному не дает быть правым, получить утешение или совет.

Шапиро будто смотрит на старую пьесу сквозь наше сегодня, удивляется количеству совпадений и рифм и не ленится (а многие современные режиссеры, берясь за подобные, все-таки реалистические пьесы, именно ленятся) — не ленится подробно, тщательно и страшно заинтересованно вникнуть в жизнь горьковских персонажей, понять, что их волнует и отчего волнует так сильно. Вместе с актерами Малого театра, которые пребывают в хорошей форме, явно дисциплинированы и способны выполнить сложные режиссерские задачи (это всегда по спектаклю видно), он представляет жизнь русского захолустья, как плотный поток, глубокую реку с сильным течением. На такую реку иногда хочется смотреть и смотреть, а иногда и нырнуть в нее не помешает. Как и Протасов, которого В. Бочкарев играет человеком умным, деликатным и при этом смешным и трагически бесполезным сегодняшнему дню, Шапиро отказывается «ходить целый день и говорить всем, что хорошо и что нехорошо». Ничью сторону не принимает, не кипятится, не страдает, никого не учит (как пробовал в «Фаренгейте»), а задумчиво, усмехаясь, исследует русскую жизнь начала века. Замечает, какая она нелепая, горькая, бесцельная. Как мало изменилась за сто лет. Типажи все те же, и все — плоть от плоти этой «надувательной земли», как сказал бы Гоголь: то «природные господа», а то — «повадки, как у твари». Фигура слесаря Егора, мастера на все руки и вечно пьяного мужика, который избивает жену только за то, что сам «всю жизнь в обиде прожил», — в этом смысле типичная. Сыгран он А. Коршуновым мощно и страшно: вот он въяве, русский бунт, бессмысленный и беспощадный. «Человек, если разумен, то добр», — спорит ученый-химик Протасов. «Человек бесполезен и неприятен», — возражает врач-ветеринар Чепурной. И оба правы. Так и выстраивается эта энциклопедия русской жизни, составленная Горьким без пафоса и без надежды. Если внедриться в эту жизнь глубоко, как нервная эксцентричная Лиза (Л. Титова), которая не хочет слышать грубых слов и видеть красного цвета, можно угодить в больницу. Если все время, как она, слушать предчувствия и бояться перемен, можно убить, оттолкнуть любимого человека. Если все время молчать, как Елена (С. Аманова), «ненавидя драму», т.е. не опускаясь до выяснения отношений, можно потерять любовь. Если красть чужую любовь, а портреты писать с досады, как художник-неврастеник Вагин (Г. Подгородинский), можно истрепать и талант. Тут даже у бойкого Миши (С. Потапов), этого явного предшественника современных «кризис-менеджеров», есть своя драма: он большой уже мальчик, а его никто не принимает всерьез, он ко всем — с открытой душой, а Чепурной ему руки не подает, брезгует. Даже в напористой и недалекой Меланье (блистательно сыгранной Е. Глушенко) живет боль, есть и то, и другое, и «природа», и «тварь»: толстокожесть и доброе сердце, хватка и мечтательность, хабальство и трезвая самооценка, нет только гордыни, которая русскому человеку, может, и вредит больше всего на свете во все времена.

Вся эта компания разномастных, разномасштабных людей, и простых, и сложных, живущих бок о бок и никак не способных наладить свою жизнь, напоминает настраивающийся оркестр: различаешь все инструменты, обрывки разных мелодий, но связная музыкальная фраза никак не сложится. Дирижера нет. Разве что смерть заставит их собраться с мыслями? У Шапиро никакой не бунт пьяного Егора против своего благодетеля Протасова становится кульминацией спектакля, а самоубийство Чепурного (В. Низовой), в котором и предположить нельзя было тонкой нервной организации. Когда здоровый с виду и даже циничный молодой человек вешается, это ошарашивает всех, после такого иначе вспоминаешь его веселую историю о рыжем поросенке, которого спасли, да он оказался никому не нужен, иначе звучит и главная фраза роли: «Хочется мне что-то сделать… эдакое, знаете, геройское… А что? Не могу догадаться». Никак не могут догадаться и те, кто остался в живых.

Очень трезво разобрав нравы горьковских «детей солнца» и следуя этой логике дальше, Шапиро ужесточает и финал пьесы, ровно вполовину укорачивая знаменитую фразу Протасова: «Люди должны быть светлыми и яркими… как солнце». В. Бочкарев свое «Люди должны быть…» произносит растерянно, раненно, с недоумением, но и с какой-то еле уловимой требовательностью.

…Год назад, собираясь только ставить «Детей солнца», Шапиро рассказывал мне о давнем впечатлении, которое произвел когда-то Малый театр на него, молодого и нетерпимого формалиста. Забрел он туда случайно, а получил одно из самых сильных впечатлений в жизни. «Вышли на сцену Турчанинова и Рыжова, сели за стол, стали разговаривать, и вся моя левизна исчезла. У меня какое-то раздвоение личности произошло. Я забыл всю свою крутость». Когда спектакль сделан хорошо и волнует, становится совершенно не важно, к какой «партии» принадлежат те, кто в этом замешан.

источник